Страница 25 из 63
Однако малогерманское национальное движение наталкивалось на определенное сопротивление. У его сильнейшей опоры — либеральной фракции в прусской палате депутатов — был тяжелый конфликт с прусским правительством, т. е. как раз с той самой властью, которая должна была осуществить малогерманский вариант объединения Германии. Двадцать четвертого сентября 1862 г. Вильгельм I назначил министром-президентом Пруссии прусского посланника в Париже князя Отто фон Шёнхаузена Бисмарка (1815–1898) как крайнего консерватора и воплощение персонифицированной контрреволюции. Это произошло после того, как Бисмарк в ходе длительной беседы в замковом парке Бабельсберга[33] пообещал королю стабилизировать монаршую власть и покончить с либеральным парламентским господством. В глазах немецкой общественности Бисмарк был воплощением не только антилиберальных, но и антинациональных стремлений, так как либерализм и национализм представляли собой две стороны одной медали. Бисмарка, однако, неверно поняли не только противники, но и сторонники. Пост министра-президента был для него не целью, а лишь средством для достижения более высокой цели. Он ставил перед собой задачу усиления мощи Пруссии и ее консолидации в революционной Европе. Для этого предполагался путь, по которому, как считал Бисмарк, можно было идти только с помощью установления прусской гегемонии в Германии за счет Австрии, но по возможности в согласии с другими европейскими державами. Вопреки их сопротивлению, как показал крах надежд на создание национального государства в 1848–1849 гг., изменений на карте Центральной Европы добиться было невозможно.
Когда в ноябре 1863 г. герцогство Шлезвиг было формально аннексировано Данией, с которой его связывала до сих пор только личная уния, Германию снова охватило патриотическое воодушевление. И среди общественности, и с парламентских трибун звучало требование начать немецкую национальную войну против Дании. Как ив 1848 г., Шлезвиг-Гольштейн стал немецкой ирредентой[34], символом распространения немецкого национализма за границы, установленные венским мирным порядком 1815 г., чего так боялись европейские державы. Все фракции немецкого национализма глубоко заблуждались, игнорируя в своих дискуссиях роль соотношения сил в Европе. Мирный порядок, установленный Венским конгрессом 1815 г., воспринимался национально настроенными силами всех европейских государств, а не только Германии как реакционное препятствие, борьба против которого с использованием любых средств казалась вполне оправданной.
Ирония германской истории заключается в том, что именно либеральному национальному движению, исполненному ненависти к политике Бисмарка, суждено было способствовать его успеху. Ничто не могло бы сильнее воспрепятствовать осуществлению планов Бисмарка, чем союз с национальным движением, намерения которого, нацеленные на взрыв системы, были очевидны. Бисмарку требовалась противоборствующая сторона, чтобы за кулисами этого конфликта скрыть свои планы и свои возможности и в нужный момент действовать неожиданно. Не обращая внимания на национальное воодушевление, он, к удовольствию Англии, Франции и России, признал властные суверенные права датского королевского дома на Шлезвиг-Гольштейн, но тем не менее планировал вооруженное вступление в герцогства на Эльбе, так как в результате включения Шлезвига в состав датского государства ущемленными оказались старые привилегии жителей Шлезвиг-Гольштейна. Таким образом, различие между требованиями национального движения и двух больших германских государств, вдруг, ко всеобщему изумлению, выступивших рука об руку, было лишь формально-правовым, но немецким патриотам признание датских королевских прав и венского мирного порядка казалось невыносимым. В то время как в январе 1864 г. прусские и австрийские войска вступили в Ютландию и добились значительных военных успехов, ярость либеральной общественности не знала границ — и, как выяснилось, не без оснований. При заключении мира 30 октября 1864 г. оказалось, что освобожденные герцогства на Эльбе вовсе не вошли в Германский союз на правах нового государства, а были в качестве кондоминиума разделены между Австрией и Пруссией.
Многие либералы понимали, что политика Бисмарка, сколь бы беспринципной она ни казалась, была явно успешной в отличие от национального движения. Теперь лишенный иллюзий реализм позиции Бисмарка, сформулированной в 1862 г. в палате депутатов и возмутившей либеральную общественность, оказался оправданным. «Не речами, не постановлениями большинства решаются великие вопросы эпохи — это было ошибкой 1848 и 1849 гг., — а железом и кровью», — заявил он тогда.
Бисмарк сделал первый шаг. Национальное движение, либеральная общественность показали себя громогласными, но бессильными. Дания была вытеснена из Германского союза, а Пруссия существенно увеличила свои владения. Теперь следовало осуществить великую цель, ради которой Бисмарк работал со времен революции, — окончательно установить гегемонию Пруссии в Германии и рассчитаться с Австрией. Это означало сделать выводы из той политики, начало которой положил в 1740 г. Фридрих II своим броском в Силезию. С 1848–1849 гг. между обоими ведущими германскими государствами существовало неустойчивое равновесие. Их соперничество становилось все более ощутимым. А между ними находились малые государства «третьей Германии», пытавшиеся обеспечить свою независимость от двух великих держав и сохранить существовавшую федеральную структуру Союза с помощью проведения политики лавирования между севером и югом.
После австро-прусско-датской войны кое-что изменилось. Впервые карта Центральной Европы преобразилась без вмешательства европейской периферии, и дело было не только в гениальной стратегии Бисмарка, но и в том, что в результате Крымской войны (1853–1856) слаженность действий европейских государств оказалась нарушенной. Россия и Англия, остро враждуя друг с другом, на время оказались неспособными к сотрудничеству на континенте. Тем самым всего на несколько лет открылось окно истории. Центральноевропейская держава под решительным, целеустремленным руководством обладала теперь гораздо большим пространством для маневра, чем длительное время как до, так и после этого.
Уже в начале 1866 г. и в Вене, и в Берлине стало ясно, что предстояла решающая кампания, направленная на достижение господства над Германией. Искали только предлога, чтобы представить противника агрессором. Предлог нашелся, когда Италия, только что объединенная в соответствии с концепцией Бисмарка, открыто встала на сторону Пруссии. Это заставило венское правительство мобилизовать 21 марта 1866 г. австрийские войска. Так лавина пришла в движение, но оно было резко остановлено 3 июля 1866 г. на поле битвы под Кёниггрецем. Эта неожиданная победа прусских войск над союзными войсками Австрии и Саксонии была достигнута благодаря техническому превосходству прусского вооружения и хорошо обученной армии, а в первую очередь — благодаря военному руководству начальника Генерального штаба Хельмута Карла фон Мольтке (1800–1891). С помощью телеграфа и железной дороги он впервые в военной истории одновременно передвигал большие массы войск с разных направлений к одной и той же цели. Это была самая большая битва в европейской истории XIX в.
Война, закончившаяся под Кёниггрецем, с тех пор рассматривается как победа Пруссии и как шаг к установлению единства Германии. В случае победы Австрии проявились бы подлинные взаимосвязи. Перед началом войны на деле именно Пруссия объявила аннулированным союзный договор, лежавший в основе Германского союза, и тем самым нарушила европейский мирный порядок, в то время как Австрия действовала в качестве председателя Союза. Таким образом, это была война не между Пруссией и Австрией, а между Пруссией и Германией. Находившиеся на стороне Австрии союзные войска носили черно-красно-золотые повязки, воюя против прусских войск, сражавшихся под черно-белыми знаменами.
33
Район Потсдама.
34
Ирредента (от um. Italia irredenta — неосвобожденная Италия) — политические движения, направленные на воссоединение территорий, населенных национальными меньшинствами, со своей родиной.