Страница 11 из 63
Таким образом, около 1500 г. на протяжении одного поколения возникла основа для формирования немецкого национального самосознания, которое представляло собой нечто большее, нежели неясное «чувство Мы», и которое должно было сводиться к немецкому национальному мифу. Этот процесс происходил тогда во всей Европе. Эразм Роттердамский, отрицавший свою причастность к формированию национальных мифов, печально констатировал, что природа привила личный эгоизм не только каждому индивиду, но и всеобщий — различным нациям. У немецкого национального мифа отсутствовали, однако, не только государственно-политические рамки, которые могли бы сделать его долговечным, но и языковой субстрат. Немецкие гуманисты, за очень небольшими исключениями, писали по-латыни. Немецкие ученые оставались прежде всего гуманистически настроенными космополитами, тесно связанными с европейской «республикой» ученых. Их национальная миссия — вывести Германию из состояния варварства — осуществлялась через латинско-классическую культуру. На рубеже XV–XVI столетий возникли первые четкие и прочные контуры немецкой нации. В сущности, начиная именно сотого времени мы можем говорить о «немецкой истории», во всяком случае об «истории немцев» — разумеется, о такой истории, которая с самого начала была глубоко укоренена в гуманистической общеевропейской почве.
Не научные усилия гуманистов, не потерпевшая крах имперская реформа сформировали образ Германии на следующие века, а реформа Мартина Лютера. Разумеется, она была бы невозможна, не имей Лютер многочисленных предшественников. Уже с XIII в. предпринимались неоднократные попытки обновить церковь, заставить ее следовать принципам христианской бедности и смирения и уменьшить пропасть между духовенством и народом Божьим. Прежние реформаторы, нищенствующие ордены Св. Франциска и Св. Доминика, еще могли быть восприняты церковью. Позднейшие реформаторы, Джон Уиклиф (1330–1384) в Англии и Ян Гус (1371–1415) в Богемии, выдвигавшие более радикальные требования: о ликвидации папства и почитания святых, о безусловном авторитете Священного Писания и совести, об общности причащения вином для священников и общины — остались вне церкви. Они подвергались преследованиям и были сожжены (Гус — заживо на Констанцском соборе, останки Уиклифа сожгли после его смерти), но идеи их последователей уже нельзя было искоренить.
Виттенбергский монах Мартин Лютер (1483–1546) тоже не хотел соглашаться с тем, что милость Божья может покупаться продажей земных благ церкви. На вопрос «Как обрету я милость Божью?» он в своих тезисах от 31 октября 1517 г. вопреки католическому учению ответил: sola fide, т. е. только с помощью веры, и sola scriptura, т. е. только с помощью Священного Писания. Торговля индульгенциями, мошенничество под видом спасения душ и злоупотребление должностями в церкви были тем самым лишены теологической почвы, как и духовная монополия на посредничество между Богом и человеком.
Мятежного монаха, порвавшего с папой, желавшего на основе общины верующих обновить подлинную церковь Христову, человека, для которого единственным авторитетом в делах веры было Писание Божье, пригласили в 1521 г. на заседание рейхстага в Вормс. Это был первый случай, когда светский орган присвоил себе право судить о вопросах церковной догматики. Настроение участников рейхстага было направлено резко против пороков церкви и папства, и советники Карла V склонялись к тому, чтобы с помощью Лютера оказать давление на папу. Но Лютера нельзя было использовать для дипломатических уступок, а его отказ пересмотреть хотя бы отчасти свое учение заводил, по мнению императора, слишком далеко. Лютер мог бы разделить судьбу богемского реформатора Яна Гуса, если бы его не взяли под защиту несколько имперских князей. Это произошло также по причинам религиозного характера, а может быть, прежде всего из-за них. Папский легат сообщал в Рим: «Девять десятых немцев присоединились к боевому кличу Лютера, а оставшаяся часть провозглашает по меньшей мере “Смерть римскому двору”…» Но главное — реформация Лютера оказалась удобной для отклонения притязаний императора на власть по отношению к имперским сословиям и к консолидации власти местной знати.
На рейхстаге в Шпейере в 1526 г. был достигнут компромисс, который позволял владетельным князьям-лютеранам и магистратам городов, где возобладало лютеранство, самим решать вопросы церковной жизни на своих территориях. Евангелические властители без лишних слов взяли на себя задачу «чрезвычайных епископов», встав во главе церковной организации своих земель. Лютер рассматривал это только как переходное решение, но князья не собирались утрачивать обретенный контроль над церковью, тем более что почти все церковное имущество было взято во владение государством, отчасти продано, но большей частью присоединено к собственности князя. Урегулирование церковных проблем князьями было облегчено благодаря учению Лютера, который, ссылаясь на апостола Павла: «…ибо нет власти не от Бога; существующие же власти от Бога установлены» (Рим. 13:1), поставил перед светской властью задачу защищать сообщество христиан от зла. Таким образом евангелический суверен, подобно английскому королю, оказывался summus episcopus и главой строго иерархически организованной церкви, в результате чего конфессиональная сфера полностью включалась в бюрократический государственный аппарат.
И на территориях, сохранивших приверженность прежней вере, суверены пытались удержать церковь под контролем государства. Баварские герцоги, например, обратились в Университет Ингольштадта, чтобы, прибегая к церковному учению, добиться для светской власти права контролировать власть епископов. Здесь, однако, речь шла о католическом обновлении, ибо было слишком много священнослужителей, чье представление о служении не соответствовало новой для католической церкви строгости нравов или было слишком дружественно в отношении учения Лютера. Контрреформация не была, кстати, только реакцией римской церкви на Реформацию. Напротив, потрясения, вызванные Гусом, Лютером и Кальвином, укрепили, в том числе и внутри церкви, давно существовавшие реформаторские силы, начавшие теперь бороться против церковной коррупции, прилежно обучать духовенство и возвращать в лоно истинной веры людей, которые были потеряны для церкви из-за Реформации. Во всяком случае, как Реформация, так и католическое обновление стали служить отдельным государствам и их властителям. Территории, с трудом возникавшие на основе бесчисленных распыленных владельческих прав, нуждались по политическим соображениям в объединяющем духовном скреплении, а при том значении, которое имела религия, пронизывавшая все сферы жизни, такое скрепление давало только единство вероисповедания.
МАРТИН ЛЮТЕР
«Христианскому дворянству германской нации: об улучшении христианского состояния». Виттенберг, 1520 г.
«Придумали называть папу, епископов, священников, монахов духовным сословием, князей, господ, ремесленников, земледельцев — сословием. Это очень тонкая и лицемерная выдумка. Никто, однако, не должен смущаться этим, и вот на каком основании. Дело в том, что все христиане полностью принадлежат к духовному сословию и между ними существует только различие должностей…»
Аугсбургский религиозный мир 1555 г., в соответствии с которым лютеранские имперские сословия окончательно обрели равноправие с католическими, провозгласил для всех суверенов принцип ius reformandi. Это означало, что «спасение души» является делом суверенов, а не каждого отдельного верующего и что население должно, следовательно, иметь религиозное исповедание соответствующего государя. Тому, кто не был готов поступить таким образом, оставалось ius emigrandi, т. е. право выезда в ту страну, вероисповедание которой ему подходило. Внутренняя унификация германских земель и имперских городов тем самым укрепилась, что было решающей предпосылкой для формирования их собственной государственности и самостоятельности как внутри них, так и вовне. Но одновременно «Священная Римская империя», территориальная раздробленность которой была усугублена конфессиональным расколом, становилась слабее. В то время как империя продолжала все более терять государственное начало, императоры из династии Габсбургов чем дальше, тем сильнее закреплялись на своих наследственных — австрийских — землях. Постепенное обособление Австрии от германской истории началось уже во времена Реформации.