Страница 6 из 67
— Нет. Нет, боюсь, Моника Карлайл в Бартоне не зарегистрирована. Проверьте по буквам: КАРЛАЙЛ?
— Да, — торопливо бросил Крис.
— Нет, извините, но в Бартоне на имя Моники Карлайл телефонный номер не значится. Есть М. Карлайл, торговец скобяными товарами, по адресу Катберт Сент-Эндрю…
Только Крис положил трубку, как телефон зазвонил опять.
— Алло. Сара, это ты? — слишком поспешно произнес он, пытаясь скрыть эмоциональное напряжение в голосе.
— Нет, пап. Это я, Мэтью. Мама еще там?
— Нет, ее нет, — Крис совсем забыл об их старшем сыне.
— Звоню узнать, когда она собирается за мной заехать.
Крис взглянул на кухонные часы.
— А когда она обещала?
Мэтью задумался вслух:
— Около одиннадцати, но я хотел спросить, может, она в полночь приедет, мы с Ханной хотели посмотреть один фильм по четвертому каналу…
— Она сказала, что позвонит?
Мэтью фыркнул:
— Нет. Что это, испанская инквизиция? — Крис услышал, как кто-то рядом проговорил: «Никто не ждал испанской инквизиции», потом раздалось безумное хихиканье.
Внезапно Крис закипел от горячей бессильной злобы, и ему захотелось что-нибудь сломать.
— Ты проводишь с Ханной слишком много времени, — зашипел он от ярости. — Ожидаешь, что мы будем бегать за тобой, как долбаная служба такси? Когда мне было семнадцать, я не шлялся где ни попадя, я…
— Хватит, хватит, — прервал его Мэтью спокойным голосом. — Извини. Если это так сложно, пусть приезжает в одиннадцать. Что, спросить нельзя?
Крис провел пальцами по волосам.
— О’кей. Все понятно. Если мама позвонит, я ей скажу, чтобы она тебе перезвонила.
Не дав Мэтью ответить, Крис бросил трубку и невидящим взглядом оглядел беспорядок на кухне. Сел за стол и попытался мысленно вернуться назад, к тому моменту, когда в его мозгу зародились эти маленькие черные тролли. Одна часть его сознания — рациональная и разумная часть, — говорившая голосом, зловеще похожим на голос Сары, спрашивала его, с какой стати он впадает в истерику. Новое платье, новая прическа и вечер вне дома: это еще не значит, что жена прыгнула в постель к другому мужчине, невозмутимо и твердо уверял голос.
Следующим был голосок Чарли, который утверждал, что весь день Сара гонялась за симпатичными парнями на машинах. И, наконец, его собственный голос: тихий, нервный, будто боящийся темноты.
— Когда ты в последний раз говорил ей, что она хорошо выглядит, просто так, не для того, чтобы затащить ее в постель или принудить сделать что-то, что тебе самому делать не хотелось? Когда в последний раз ты покупал ей цветы или приглашал на ужин? Вообще, давно ли ты приглашал ее куда-нибудь?
Тот же тоненький голосок ныл, придумывая сотни предлогов, почему у него не находилось времени или денег, но ни одна отговорка не звучала более или менее убедительно. Крис вздохнул и почувствовал, как его захлестывает тревожная волна вины, поднимаясь откуда-то из глубины живота.
На кухонном столе, рядом с заварочным чайником, стоял старый жестяной ящик, где, теоретически, Крис хранил инструменты. Он принес его, когда чинил что-то в туалете на первом этаже. Стамески затупились, в наборе отверток, который Сара подарила на прошлое Рождество, не хватало двух штук, а одна из тех, что осталась, напоминала клюшку: он использовал ее, чтобы отковыривать тротуарную плитку.
Как-то раз они с Сарой поссорились, и она достала коробку с инструментами и поставила ее на стол, как ковчег.
— Вот, — сказала она, драматичным жестом указывая на ящик и закипая от злости. — Видишь? Ты обращаешься со мной, как со своими чертовыми инструментами. Пренебрегаешь ими. Используешь не по назначению, разбрасываешь где ни попадя, чтобы они ржавели, и потом — ни с того ни с сего, когда они вдруг тебе понадобились, думаешь, что они так и будут лежать там, где ты их оставил. Будут ждать тебя. Тебе кажется, что ты возьмешь их и сделаешь свое дело, никому не причинив вреда.
Тогда он подумал, что она обезумела.
Но сегодня вечером, когда она нарядилась, чтобы пойти на вечеринку, что он сказал? При мысли об этом Крис поморщился.
«Господи, ты же не собираешься в этом пойти в гости? Что у вас там, сборище проституток на пенсии? И что ты сделала со своими волосами?»
Крис измученно простонал и закрыл лицо руками. Что он натворил? И, раз уж на то пошло, что сейчас вытворяет Сара? Она должна понимать, что ему не наплевать на нее: в конце концов, он сам поменял лампочки на лестничной площадке, потому что она боялась высоты, он отвозил детей в школу, когда она была занята, выносил мусор по средам. Не каждую среду, конечно.
— Сам подумай, — твердил голосок у него в голове, — разве не этим измеряется настоящая любовь? Каждодневные, практические, серьезные поступки, которые мы совершаем для любимых. Вещи, которые можно сосчитать и измерить. Этого должно быть достаточно… — Еще до того, как внутренний голос закончил фразу, Крис понял, что этого недостаточно.
Он прикасался к ней лишь тогда, когда был уверен на девяносто процентов, что у них будет секс. Он думал, что она домашняя, ручная и… и… Крис не мог заставить себя осознать это. Слова сами вырвались изо рта: «…Моя. Я был так уверен, что Сара принадлежит мне».
И вот она уехала в развратном черном платье для Коктейля, и если она сбежит с каким-нибудь заботливым, внимательным и романтичным красавчиком, бога ради, разве можно ее в этом винить?
Крис горел от стыда, признав свое равнодушие к жене, но внутренний неандертальский голос проревел в его защиту: «Можно! Она должна на тебя молиться: ты ее не бьешь, разрешаешь водить машину. Боже правый, ты даже позволяешь ей работать…»
Крис простонал и взмолился, чтобы Сара поскорее вернулась домой.
Террасу «Фруктовых садов» овевал легкий ветерок. Сад простирался вдаль, к маленькой журчащей реке. Близился вечер, воздух наполнился ароматом желтофиоли, жимолости и английской розы. Вдалеке звенели колокола бартонской церкви, возвещая окончание дня, и мягкие золотистые сумерки опускались на землю. Мак отыскал столик в тени, с подветренной стороны. Из дома доносились звуки оркестра: печальная, плавная, глубоко трогательная джазовая мелодия.
— Значит, вы работаете с детьми. Преподаете?
Сара подскочила. В глубине души она все еще надеялась, что это сон, но одновременно наслаждалась окружающей красотой, легким трепетом и озорством от разливающегося по венам вина.
— О, извините. Я засмотрелась. — Она подняла руки, пытаясь описать свои ощущения.
Он улыбнулся ленивой, поддразнивающей, мягкой улыбкой. Интересно, каково просыпаться утром и видеть рядом его лицо? Призрачная мысль исчезла, и она залилась пунцовой краской. Запретила себе шальные мысли и взяла себя в руки.
— Я ассистент по работе в классе, — живо ответила она и резко выпрямилась. — Это то же самое, что и учитель, только меньше нервотрепки. Занимаюсь оформлением и дизайном, составляю программу занятий. Организую художественные выставки в школе. Работа не мешает семье, но мне бы хотелось реализовать свои возможности в полную силу…
Он кивал и наклонял голову, будто боялся пропустить хоть одно слово.
— Значит, в вас погибает разочарованный художник?
Она глотнула вина.
— Возможно. Я рано вышла замуж. Хотела пойти в художественный колледж, но… — Она пожала плечами. — Так и не удалось. К тому же, в юном возрасте я не знала, в чем мое призвание. Какой смысл размышлять о том, что могло бы произойти?
Мак подлил ей вина.
— Бросьте. У вас еще куча времени. Я только в прошлом году получил диплом.
— Да, но вы молоды. А у меня трое детей, дом, муж и сороковой юбилей не за горами… — Вдруг она осеклась, испугавшись, что нагонит на него смертельную скуку.
— Не так уж я и молод, — ответил Мак, — в ноябре будет тридцать. Если есть желание, можно сделать все, что угодно. Все, что только можно вообразить…
Он говорил, и в его глазах играли искорки, а уголки губ поднимались наверх, и, даже когда он не улыбался, было такое впечатление, будто он вот-вот засмеется.