Страница 43 из 49
Наконец они продрались через подлесок, и Дракула бухнулся на землю у ближайшей сосны.
— Отдыхать! — скомандовал он. — Пять минут — перекур!
— Я не курю! — сказала Симба.
— Я тоже, — сознался Дракула. — Это я фигурально…
— Я есть хочу! — заявила Симба.
— Попозже, — сказал Дракула, — потерпи немного, до водопада…
— А когда водопад? — спросила Симба.
— Скоро, — сказал Дракула. — Как мне помнится, через полчаса ходьбы…
— А ты был на вершине? — полюбопытствовала Симба.
— Я ведь уже говорил, что нет! — ответил Дракула.
— Но ты знаешь, как нам идти?
— Знаю, — сказал Дракула. — Сначала до водопада, а потом всё вверх и вверх… До водопада многие доходят, а вот дальше…
— Есть хочу! — грустным голосом повторила Симба.
— Подъём! — скомандовал Дракула. — Вперёд, к водопаду!
Дракула опять шёл впереди, Симба тащилась за ним и думала, что прогулка ей не по нутру.
Намного приятнее сидеть дома за компьютером.
А тут то ветки, то корни.
Начинают болеть мышцы ног.
А Дракуле всё нипочём, движется легко, будто горный козёл.
Прыг–скок, прыг–скок, повернул куда–то в сторону, с одной тропинки перескочил на другую.
— Он тут проходил, — сказал Дракула. — Видишь, ветка сломана?
— Вижу, — кивнула Симба, хотя ничего особенного не увидела.
Они шли уже почти два часа, и она устала.
Ей хотелось есть, пить, хотелось залезть в воду и смыть с себя пот.
Симба терпеть не могла запах собственного пота.
Ей нравилось ничем не пахнуть, поэтому она ненавидела парфюмы.
Но запах парфюма всё–таки лучше запаха пота, а лучше их обоих — запах чистого тела после душа!
Ей срочно надо залезть в воду, а потом что–нибудь съесть.
Иначе она уляжется под сосну и дальше не пойдёт.
Этот гад Дракула затащил её в чащу специально.
Он дождётся, когда она рухнет без сил, склонится над ней низко–низко, ощерит клыки.
И нежно вонзит их в её шею.
Сделает надкус, сладко так улыбнется и прильнёт к шее снова.
А когда он напьётся и, сытый, сядет на землю рядом, появятся они.
Серебристые переливающиеся существа со странными волосатыми ушками.
Сколько их будет? Два, три? Целая стайка?
Они примутся кружить над ней, а потом то существо, что покрупнее, прильнёт к ранке на шее еще нежней, чем приникал Дракула, и высосет последние капли её крови…
Симбе захотелось кричать.
Дракула остановился, оглянулся и сказал до невозможности довольным голосом:
— Прибыли, сейчас будем есть!
Симба сделала несколько шагов вперёд и увидела водопад, а чуть ниже — прозрачное, манящее и уютное озерцо.
Она улыбнулась, стянула с себя майку, содрала джинсы и трусики и так, голышом, прыгнула в воду, которая показалась ей холодноватой, но всё равно такой же уютной, как и в тот момент, когда Симба впервые увидела это прозрачное, манящее зеркало.
Дракула сел на берегу возле водопада, достал из футляра бинокль, поднёс его к глазам и навёл на Симбу.
Серебристые переливающиеся существа со странными волосатыми ушками кружили над водой дружной стайкой, и Симба внезапно ощутила, что она очень счастлива.
Но кто бы ей объяснил — отчего?
Я сошёл с ума
Папенька сказал, что я идиот, и я был вынужден с ним согласиться.
Он сидел напротив, хотя я прекрасно знал, что его нет рядом.
И всё–таки он сидел напротив и талдычил, что только со мной могло такое случиться, что лишь такой лох, как его сыночек, мог потащиться на какую–то дурацкую гору, да ещё и сверзиться в яму.
— Вот именно, — сказала матушка, — иногда ты бываешь прав: яблочко от яблони! Ведь это твоя привычка — ходить, не глядя под ноги!
И я начал понимать, что потихонечку схожу с ума!
Насчёт идиота можно поспорить, но лицезреть папеньку, выслушивать его очередную перепалку с матушкой и одновременно сознавать, что торчишь в этой чёртовой яме… Я действительно схожу с ума, у меня шарики заходят за ролики, у меня в голове поселились глюки и закопошились тараканы!
И самое противное — мне до жути хочется есть.
Так, как никогда в жизни не хотелось!
Папенька омерзительно хихикнул и сказал:
— Раньше надо было думать!
Честно говоря, такой подлости я от него не ожидал. Мог бы, по крайней мере, проявить милосердие. Сам небось сидит сытый — наверное, они с матушкой только что с ужина. Подмывает спросить — чего вы ели? Чем там по вечерам кормят на шведском столе?
Во всяком случае, я помню, чем кормили вечерами на том шведском столе, за которым я пасся вместе с ними в тот единственный раз, когда они вывезли меня с собой.
Два года назад, на Кипре.
На том шведском столе было много–много салатов, я б сейчас всё отдал, чтобы слопать один из них. Хотя сойдёт и матушкин домашний салат из свежих помидоров, заправленный оливковым маслом и уксусом. А если туда добавить ещё зелени, сыра — такого солёного, по–моему, он называется брынзой, и маслин, получится тот салат, который нравится мне больше всего… Сгодился бы и простой салат, из одних помидоров, но даже помидоров мне сейчас не видать как своих ушей…
Стало смеркаться.
Папенька опять ухмыльнулся и покрутил пальцем у виска, сочувственно глядя на меня.
Сказать бы ему: «Слушай, забери меня поскорее отсюда», — но я отлично знал, что никто меня не услышит.
Я сижу в яме, на яму наступает ночь.
И мне безумно хочется есть.
Если бы я сейчас пасся на шведском столе, то мог бы положить себе барбекю. Или тушёного мяса. Или рыбы. А пожалуй — и того, и другого, и третьего. Папенька как пить дать предпочёл сегодня барбекю, а вот матушка — рыбу.
Она всегда предпочитает рыбу и может съесть её много, но без гарнира.
А я бы взял и гарнир.
Хотя бы этот дурацкий картофель фри.
На самом деле картофель фри лучше всего есть в «Макдональдсе», из пакетика. Жуёшь гамбургер, закусываешь картофелем фри и запиваешь кока–колой. Или коктейлем. Молочным со вкусом клубники. У меня ещё осталась вода, я делаю глоток и начинаю соображать, как лучше выбраться из этой подлой ямы.
И не могу сообразить.
Она слишком глубокая, чтобы просто подпрыгнуть и ухватиться за края.
Это раз.
Почему–то кажется, что внизу она шире, а вверху — уже.
Это два.
И стенки у неё не каменные, а земляные, если б были каменные, можно было бы вылезти, цепляясь за выступы.
Но у ямы стенки земляные, и выступов нет.
Дырок, что ли, в этих стенках понаделать?
Чем–нибудь проковырять.
Для этой цели неплохо подошла бы палка, но палки у меня тоже нет.
Есть лишь бутылка с водой, да и то — почти пустая, воды меньше чем на треть.
Я смотрю на бутылку и вдруг начинаю выть.
Я голоден, я сижу в яме и вою, как какой–то полный, абсолютный придурок.
Идиот.
Папенька правильно сказал:
— Ты — идиот!
Идиот — это хуже, чем сумасшедший, с ума сходят или не сходят, а идиотами рождаются.
Видимо, я родился идиотом, раз вляпался в эту историю.
Какой чёрт погнал меня на гору?
До сих пор я считал, что погнала меня Симба.
Но Симба не чёрт, и вообще — черти: они существуют или нет?
Тот, кто загнал меня в эту яму, — он кто?
Заготовил бы он здесь хоть немного еды, я был бы счастлив.
Я принимаюсь ковырять стенку бутылкой.
Земля крошится, в ней намечается углубление.
Света пока достаточно, сумерки — это не ночь, ночь ещё не наступила.
Если я буду ковырять усердно, то до темноты успею наделать уйму дырок.
Но почва твёрдая, и дырка ковыряется медленно, очень медленно, темнеет намного быстрее.
Выдержит ли бутылка такую нагрузку — не знаю, пластиковая бутылка для земляных работ не приспособлена.
И потом — с каждой минутой мне всё сильнее хочется есть.
Даже не минутой — секундой.
Домашних котлет бы, плевать на шведский стол.
Пусть папенька с матушкой бродят вокруг него, а мне хватит двух домашних котлет…