Страница 5 из 51
Конан раздражённо потёр ноющую дырку в ягодице от выдернутой стрелы. С предупреждением такого рода приходилось считаться. Вазифбей не из тех, кто швыряет обещания на ветер. И хотя Конана никому не запугать, было бы верхом глупости после всего случившегося оставаться ближе, чем в тысяче миль от границ Хауранского Эмирата. И когда-нибудь (ну, по-крайней мере, в ближайшие сорок лет) снова заехать сюда.
Поэтому варвар бесшумной тенью побежал на север от реки и негостеприимного имения рассерженного всемогущего вельможи, и через пяток минут, преодолев пару миль, достиг маленькой рощицы, где несколько часов назад спрятал двух коней. Нужное ему походное имущество и продукты были навьючены надёжно на одного из них, в седло другого киммериец вскочил сам.
Хвала Крому, что он давно занимается этим делом, и всё предусмотрел!
Хотя в двадцать семь лет лучше бы и остепениться. «Вложить» деньги в недвижимость и товары. Завести уютный дом, с бассейном и садом. С десятком жён и наложниц, слугами, садовниками… А если одолеет тяга к приключениям — что ж, богатый купец может и сопроводить один из своих многочисленных караванов. А потом вернуться домой — а там его ждут жёны, дети, может, уже и внуки… Ну как?
Ох, кого он хочет обмануть?
Никогда не променяет он весёлую, яркую, и зачастую смертельно опасную жизнь авантюриста-искателя приключений на пресно-скучное и однообразное существование купчишки или придворного шаркуна. Хотя возможностей было, и, наверняка, будет, предостаточно. Нет уж, если кем-то и становиться в будущем, то только… королём! И королём только своего, собственного, королевства!
Посмеиваясь, он пустил коней в галоп. О, Бэл! Ягодица-то — побаливает! Ничего, позже он смажет её целебным бальзамом. А пока — потерпит.
Ну, прощай, суетливо-шумный Бартанг! Твои проститутки могли бы быть помилее, а вино — покрепче! Хотя в целом ему и здесь было неплохо. За час, оставшийся до рассвета, он уж как-нибудь сумеет запутать следы от собак и охотников, и раствориться в том же направлении, что и его предусмотрительный однорукий информатор.
Пришло время попрощаться с этой страной, и поискать себе новую арену для приключений!
Страшилище не стало ждать, пока люди опомнятся: оно напало первым.
Повернув голову на мощной и длинной шее влево, оно неуловимым движением огромных челюстей перекусило одного из стражей ровно напополам! Другого, неуклюже пытавшегося закрыться секирой, оно ударило рогом, торчащим над ноздрями, в центр груди.
Сила удара оказалась такова, что полфута бело-розового бивня вышло сквозь кольчугу на спине. Небрежно кивнув уродливой головой, монстр сбросил труп, да так, что тот, пролетев футов двадцать, ударился о стену пещеры футах в десяти от пола, и бесформенной кучей рухнул оттуда вниз. Чудище хищно повело глазами по остальным.
Тут уж удержать оставшихся в живых бравых сардаров от побега не смог бы не то что застывший пока в шоке унбаши, но и сам султан Боташ! Но монстр явно не собирался дать людям просто так уйти от него!
В два могучих прыжка массивная и неуклюжая на первый взгляд туша догнала пятёрку беглецов, и Хаттафа чуть не стошнило: двоих тумбообразные ноги просто растоптали, превратив в отвратительно шевелящееся кровавое месиво на каменном полу. Ещё двое были перекушены напополам — так же, как и первая жертва.
Последний воин, уже почти достигший спасительного узкого отверстия туннеля, был пойман длинным змееподобным языком, и затянут прямо в пасть, которая стала мерно чавкать, заглушая дикие крики живой ещё жертвы.
И здесь Хаттаф был поражён поведением своего такого трусливого и никчёмного, как он считал до этого, начальника.
Оказавшись за спиной кинувшегося к туннелю монстра, унбаши вовсе не пытался спрятаться в каком-нибудь укрытии, как сам Хаттаф. Напротив, прокравшись прямо под брюхом многотонной туши, Резван с отчаянным криком всадил свой клинок в складки у основания шеи удивлённого страшилища.
Вернее, он попытался всадить клинок в горло твари. Бронированная шкура не поддалась, а вот сталь ятагана от удара разлетелась на куски — ничего не скажешь, рука десятника ещё хранила былую силу и ловкость.
Медленно, и, как показалось Хаттафу, даже как-то с издёвкой, монстр опустил голову, грацииозно изогнув длинную шею, и взглянул прямо в глаза человеку, осмелившемуся бросить ему вызов. Рот его открылся, и месиво, бывшее недавно одним из Резвановских подчинённых, упало прямо к его ногам.
Но унбаши снова не дрогнул. Он выхватил кинжал, и попытался выбить глаз чёртовой твари, вблизи наверняка выглядевшей ещё страшней… Только тогда широкая пасть снова открылась, и могучие челюсти стремительным неуловимым движением отхватили непокорную голову. Хаттафу пришлось моргнуть — липкий холодный пот залил ему глаза. О том, что всё остальное тело сковала судорога ужаса, можно не упоминать.
С полминуты тело его бывшего начальника ещё стояло, сжимая в руке бесполезную против брони зубочистку. Затем кровь, пульсирующим фонтаном извергавшаяся из шеи, залила всё тело, и бывший насмешник и обжора рухнул плашмя под ноги монстра, продолжавшего невозмутимо смотреть на это. Где-то на краю сознания находившегося в полуобморочном состоянии Хаттафа мелькнула мысль, что место десятника теперь свободно. Но вряд ли теперь ему удастся его занять.
Тварь кровожадна. Вряд ли он и сам останется жив…
Словно подтверждая его мысли, чудище проводило падение тела движением огромных, как у лягушки, навыкате, глаз, затем сглотнуло, и потянулось к ноге Резвана.
Вновь заработали жернова челюстей. Звук воистину ужасен. А вид — ещё хуже…
Борясь с неудержимыми приступами рвоты, потея, и не смея пошевелиться, чтоб не быть обнаруженным в спасительной тени, Хаттаф смотрел, как поедают его бывшего начальника, а затем и остальных убитых или ещё шевелящихся, коллег.
Чудище проявило редкую избирательность: у одного съело только туловище, брезгливо выплюнув панцирь и шлем с головой, у другого — одну ногу, у третьего — руки и ноги. Минуты через три монстр отодвинул и сорванные двери, и отведал полузадавленных, но ещё живых несчастных, лежащих на спине под ней. От их криков, казалось, рухнут вековечные своды…
Вскоре по всей пещере громоздились полусъеденные тела, блестели лужи крови, и висел удушливый запах страха и смерти.
Ноги Хаттафа стали словно ватными, голова кружилась, и он сдерживался из последних сил, чтоб не застонать от животного ужаса, или не грохнуться в обморок. Лишь слабая надежда, что монстр не заметит его в тёмной нише, и не сможет унюхать в столь сильном зловонии, заставляя его всё плотнее вжиматься в шершавый равнодушный камень, никак не желавший раздвинуться и пропустить его ещё глубже и дальше от…
Эта надежда не оправдалась.
Огромное тело повернулось, и не торопясь подошло прямо к нему. Бочкообразная голова легко опустилась из-под сводов пещеры к нише, и равнодушные красные глаза с полминуты буравили молчавшего, неподвижного и потевшего пуще прежнего Хаттафа. Стояла такая тишина, что упади игла — эхо разнеслось бы по всей пещере.
Затем огромная пасть рыгнула, обдав человека тёплым зловонием, и длинный жёлто-розовый язык, медленно приблизившись, погладил Хаттафа по щеке.
Конвульсивно голова молодого мужчины отдёрнулась, глаза раскрылись ещё шире. Монстр, казалось, остался доволен такой реакцией. В его глазах, Хаттаф ясно это увидел, появилась насмешливая издёвка:
— Боишься? — Хаттаф услышал низкий рокочуще-свистящий шёпот: голос монстра. Челюсти, только что легко перемалывавшие кости и кольчуги, теперь еле-еле шевелились.
— Б-боюсь! — нашёл в себе силы отозваться Хаттаф, понимая, что молчанием ничего не добьётся. Голос его дрожал и прерывался, но на ногах он теперь стоял уверенней: если монстр, до этого молча делавший то, что хотел, сам заговорил с ним, то может быть, ему что-то нужно от него, Хаттафа. А если это так — есть шанс выжить!
— Это правильно. — неторопливо, с расстановкой произнесло чудовище, — Страх — залог послушания. А мне нужны только послушные слуги!