Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 32 из 102

Ладогу после смерти ее управителя шведа Рангвальда, которому город был дан Ярославом, вернули новгородцам.

Но по летописям очень трудно судить о новгородских событиях — эти тексты крайне скупы и до середины XII века многие события никак в них не отражены. Так что нельзя сказать, было ли независимое управление даровано Ярославом или же оно существовало и прежде. На последнее намекает то, что Новгород самостоятельно призвал заморских князей, то есть он имел право выбирать себе князя. А это говорит, что в городе было самоуправление, как оно было построено — вопрос иной.

Костомаров не видел особых отличий в устройстве городского управления по всей древнерусской земле. В той или иной степени он считал такое управление народным, то есть вечевым. В одних землях такое вечевое управление больше зависело от князей, в других — меньше. Даже в самом вольном из русских городов Новгороде князей старались приглашать из Рюрикова дома сообразно старшинству и родословию, то есть князей желали таких, которые либо прежде уже сидели и хорошо себя зарекомендовали, либо их детей. Так, они с удовольствием выбирали в князья Мономашичей — Мстислава Мономаховича, его сына Мстислава Храброго и его внука Мстислава Малого. Век спустя такое же предпочтение Костомаров видел в выборе Ярослава Всеволодича, его сына Александра Невского и детей Невского. Еще через век ориентация идет на московских князей.

Однако не все историки придерживались такого мнения. По одной из догадок, право выбора князей безотносительно к их родословию появилось в Новгороде только при Всеволоде Мстиславиче, а содержание Ярославовых грамот было другого свойства — финансового: в Новгород как присылались князья и посадники из Киева, так это и продолжалось и после дарования грамоты. Но тут же, все искажая, является текст Суздальской летописи (а суздальцы ох как ненавидели новгородцев), и эта летопись гласит, что новгородцы с глубокой древности имели свободные права. Очевидно, таковые существовали, но может статься, что Ярославом они были официально закреплены в грамоте. Тем более показательно, что тот же Ярослав посадил в Новгороде своего старшего сына Владимира, наследника киевского стола, то есть тут-то Новгород и стал трамплином к Киеву. Известно также, что новгородские князья не всегда постоянно жили в Новгороде и могли на время город оставить. При первых князьях такое допускалось, потом новгородцы стали болезненно воспринимать, если князь отлучался «по своим делам», за это даже изгоняли. Собственно, было два пункта, по которым князь тут же делался изгнанником: если нарушал новгородские законы и посягал на новгородские права и если отлучался часто и оказывался плохим воином. Иногда город оставался и вовсе без князя, но, тем не менее, жизнь в нем от этого никак не затухала.

Что же тогда было управление Новгородом и зачем ему нужен был князь? Может, князь — это статус? Но иногда городом правил наместник из Киева и статус города ниже не становился. Тут стоит вспомнить самое первое призвание — для чего? Суд и защита. Что дал Ярослав городу? Судебный кодекс. Далее и судили по слову Ярослава. Зачем еще был нужен князь? В те времена князь приходил со своей дружиной, это и была защита. Новгородцы поднимали ополчение только в критические моменты для города, с обычными военными задачами вполне справлялась дружина князя. Иными словами, князь — это судебная и военная власть. Власть, которой город назначал оговоренную оплату. Вот почему то управление Новгородом и подобными ему городами с вечевым укладом Костомаров очень точно назвал не самоуправлением, а народоправством.





Тут стоит обратиться к современным мыслям по поводу преимуществ подобного рода организации власти. Как пишет профессор Лобачев касательно аналогичного управления в Пскове, «главное вечевое собрание, открывавшееся звоном колокола, утверждало или вносило поправки в принимаемые законы; решало важнейшие вопросы жизни республики, войны и мира; могло казнить и миловать, невзирая на ранги и должности; ведало расходами казны, назначало воевод и управителей в пригороды; приглашало на псковский стол князей, которые выполняли решения веча, охраняли со своей дружиной рубежи Псковской земли, заботились о строительстве оборонительных сооружений, ведали судами; выбирало посадников, которые, как мы сказали бы сегодня, возглавляли администрацию, руководили вечевыми собраниями, занимались крепостным строительством, заключали договора и вели переговоры, участвовали в судах и военных делах. Дабы князь не вел себя по-барски, вольно, не „дурил“, не давил бы на вече и не мог его подчинить своей воле и власти, ему не позволялось на территории, где он княжил, иметь в собственности землю, собирать налоги, иметь право окончательного голоса в судебных решениях. Конечно, Псковская земля не была единственной территорией России, в том числе и за ее пределами, например Черногория, где государственное устройство выражалось в форме веча. Тем более до получения своей независимости Псков ходил в „младших братьях" Великого Новгорода, был частью Новгородской вечевой республики. Любопытствующий найдет массу примеров исторического опыта деятельности веча как формы государственного политического устройства и механизма осуществления власти. Здесь лишь коснемся вопроса о власти, его отражения в вечевой политической культуре и, уже зная исторический опыт вече, суть вечевого устройства, посмотрим на проблему совершенствования государственного и местного (муниципального) управления в современной России. Чтобы понять, как сложилась вечевая политическая культура, была ли она изобретением (открытием) славян (новгородцев, псковичей, других сообществ) или необходимостью наиболее рационального общественного устройства в далеком прошлом, обратимся к страницам научных исследований истории Отечества. Авторы „Истории России", изданной в 1922 году в Риме, отмечают, что природно-климатические условия существования наших предков вырабатывали наиболее приемлемую для их самосохранения, продолжения рода и бытового уклада особую форму самоорганизации общественной жизни. Сравнительно большая обособленность жизни на Западе выработала в тамошнем человеке индивидуальность и самобытность, личное Я; на Русской равнине, где все скоро зажили одной общей жизнью, выработались, наоборот, общинность, „мир“, поглощение личного Я массою».

В VI веке византийский писатель-историк Прокопий Кесарийский отмечал, что славяне «не управляются одним человеком, но издревле живут в народоправстве, и поэтому у них счастье и несчастье в жизни считается общим»; Псевдо-Маврикий писал, что эти племена «никоим образом нельзя склонить к рабству или подчинению в своей стране»; епископ Мерзебургский в X веке обращал внимание на то, что племенами славян не управляет один отдельный властитель, «рассуждая на сходке о своих нуждах, они единогласно все соглашаются относительно того, что следует сделать; а если кто из них противоречит принятому решению, то того бьют палками…»; а епископ Бамбергский в XII веке заметил: «Честность же и товарищество среди них (славян. — Авт.) таковы, что они, совершенно не зная ни кражи, ни обмана, не запирают своих сундуков и ящиков».

Создатель известной «Истории государства Российского» утверждал: «Российские славяне, конечно, имели властителей с правами, ограниченными народной пользой и древними обыкновениями вольности». Или: «Народ славянский хотя и покорился князьям, но сохранил некоторые обыкновенные вольности и в делах важных или в опасностях государственных сходился на общий совет… Сии народные собрания были древним обыкновением в городах российских, доказывали участие граждан в правлении и могли давать им смелость, неизвестную в державах строгого неограниченного единовластия». Н. М. Карамзин не идеализировал власть в то далекое время. Прослеживая борьбу двух начал: вечевого, народного, и великокняжеского — с древнейших времен и до конца XVI века, он писал, что «Новгород,

Псков, некогда свободные державы, смиренные самовластием, лишенные своих древних прав и знатнейших граждан, населенные отчасти иными жителями, уже изменились в духе народном, но сохраняли еще какую-то величавость, основанную на воспоминаниях старины и на некоторых остатках ее в их бытии гражданском». Употребление слова «народоправство» точно отражало реальное в истории России наличие такого общественного устройства, когда народ правил, но не властвовал. Народоправство означало установление в той или иной устной или письменной форме правил и норм отношений граждан в обществе, уклада, морали и власти, а также требований по их соблюдению всеми членами общества, включая и властителей, а власть была инструментом, вручалась определенному лицу или лицам, чтобы принятые нормы и правила жизни неукоснительно соблюдались в данном обществе. Лица, наделяемые властью (например, князья), могли не только лишиться власти, но и быть изгнанными, а то и лишенными жизни, если они нарушали или пренебрегали принятыми правилами и нормами. Вечевой Псков, как образец народоправства, проявлял, говоря современным языком, разделение представительной (законодательной) и исполнительной власти, причем обязательное подчинение последней первой, обязательное единогласие при принятии решений, а не большинства над меньшинством, хотя это и вело порой к «насилию» большинством меньшинства. Но ни при каких условиях не допускалось исключение из общины ее членов, а покидавшие добровольно оставляли общине значительную часть своего имущества. Заметим, что «разделение власти на законодательную (представительную) и исполнительную» в современном политическом звучании не соответствует тому, как это реально осуществляли наши далекие предшественники.