Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 111 из 117

В одном из своих писем 1973 г. он писал: «Битва, которую более чем десять лет подряд предпринял Сандинистский Фронт, бросив вызов из подполья наиболее безжалостному террору, стремится и предполагает создание новой Никарагуа, в которой справедливость и свобода достигнут полного расцвета».

По поводу тактики террора Карлос Фонсека высказывался весьма определенно:

«Мы решительные противники изолированного террора бомбами и саботажем как основы борьбы против диктатуры». Он предупреждал, что «…необходима осторожность в применении индивидуального террора против врага». Не отрицая той роли террора, которую он сыграл во время войны в горах, он призывал к необходимости «быть более гибким в применении террора в городе».

«Очень важно ставить на первый план политическую сообразность, которой измеряется акция, …будет ли это способствовать фундаментальному развитию нашей борьбы. Также целесообразно не терять из виду предпосылки революционного террора с определенным участием народных масс…»

Вместе с тем он отмечал: «Известно мнение великих классиков теории и революционной практики в связи с решающей ролью, которую играют вооруженные «успехи», какими бы маленькими и скудными они ни были, в час наступления за взятие власти. Они относятся к важности таких боев для подрыва военной морали врага».

Далее, заметив, что «подпольные методы» преобладают в деятельности Сандинистского Фронта, Фонсека предостерегал от того, чтобы «подпольные методы» чрезмерно не ограничивали политическую жизнь организации.

При этом он настаивал на том, чтобы в политическом образовании членов движения и народа в целом должно использовать «революционные тексты». «Все позитивное, что мы находим в этих текстах, мы должны углубить». «Мы должны быть ограждены от псевдомарксистской болтовни, которая имеет обыкновение производить впечатление марксизма, но которая в глубине своей есть лишь экономический материализм; фальсификация марксизма».

Он призывал к «осмотрительности» в связях с социалистическими странами, исходя из признания революционного движения. «В продвижении солидарности вовне уместно, чтобы мы не ограничивались контактами связи лишь с определенным политическим сектором, а умножали также контакты, по мере того, как это позволит почти единодушие в [требовании] отречения Сомосы. Если мы не будем осторожны в этом аспекте, мы прибегаем к риску превратиться в ещё одну фразу в революционной фразеологии вовне. Адекватное внимание к этому пункту будет возможным, если мы подумаем об экстраординарной важности, которую будет иметь солидарность перед усилением империалистических маневров».

В своих «Заметках о горах и некоторых других темах» Фонсека обратился к теме, традиционной для латиноамериканской революции со времен выхода книги Дебре «Революция в революции?».

«Нам мало известно о намёках по поводу суждения Че Гевары, трактовавшего процесс, который между равниной (городом) и горами имел место в повстанческий период на Кубе: он говорил, что возникали расхождения внутри гармонии».

По поводу противопоставления понятий «война» и «политика», Фонсека напомнил, что: «Война есть продолжение политики другими средствами». И революционная война есть продолжение революционной политики. Необходимо преодолевать старое политическое наследие. Необходимо знать «определенный опыт братских народов». Нельзя игнорировать этот опыт и не уметь его использовать. Это игнорирование подвергает опасности совершать ошибки в решении элементарных проблем, не говоря о проблемах более глубоких.

«Казалось, это известно, чтобы не напоминать ещё раз». Но в Никарагуа впервые лишь в 60–70‑х гг. XX века началось проникновение научных революционных принципов, что отличается, по мнению Фонсеки, от «обладания в нескольких немногих руках какой–либо марксистской книги». «Однажды Че сказал, что до победы кубинской революции Латинская Америка была забытым континентом», — заметил он. По его свидетельству, когда в 1957 г. он посетил Советский Союз, о Никарагуанской соцпартии там никто ничего не знал. В 1964 г. он неожиданно выяснил, что некоторые руководители НСП не читали даже «Коммунистического Манифеста». В Никарагуа не было ни одной рабочей организации. В университете Манагуа в 1960 г. был лишь один преподаватель, знавший марксизм.

Фонсека вспоминал, что для интеллектуальных кругов страны были характерны «запущенность политической культуры и литературная односторонность». Так что в 60‑е годы политический уровень, который унаследовал Сандинистский Фронт, явился «максимальным пределом». Но «политическое отставание» не определяло укрепления революционного движения. Парадоксально политическое отставание заключало в себе определенный позитивный момент. «В Никарагуа не было надлежащей почвы для стерильной политики, которая, в конце концов, приводит к плагиату жарких полемик, которые были бы резонными в других исторических контекстах».

Коснувшись, в связи с этим, вопроса отношения «партия–герилья», к которому первым обратился Режи Дебре, Фонсека считал, что в любом случае революционная акция должна планироваться без «партийного чванства». «Любая истинно революционная партия рождается в бою… Любое упрощение ошибочно. Жизнь редко представляет вещи в излишней простоте».

Он подчеркивал, что заявления во имя социализма и цитирование известных революционных теорий, «одним словом; революционная фразеология не гарантирует глубину перемены и более того, напротив, может затруднить и вплоть до того, что воспрепятствовать ей, заводя на ошибочный путь».





«Кузнецом» Сандинистского Фронта назвал Фонсеку после победы Сандинистской революции один из ее «команданте» Джеймс Вилок. «Его авторитет передался организации в таком смысле и глубине, которые члены организации чувствовали с самого начала, как органическую субстанцию, не связанную с личностью. Карлос жил, одержимо ради продолжительности борьбы FSLN».

Другим, собственно идеологическим, лидером сандинистского движения 60–70‑х годов был Риккардо Моралес Авилес, чьё политическое кредо было определенно коммунистическим.

Моралес родился 11 июня 1939 г. Много времени провел в эмиграции. В 1966 г. вступил в революционную борьбу в Никарагуа. Был арестован и провел в сомосовской тюрьме три тяжелых года (1969–1971). После освобождения продолжил борьбу как член руководства СФНО. Он был революционером–поэтом. Из тюрьмы он писал: «Сейчас я нахожусь здесь, заключенный потому что борюсь за справедливое дело. Какова моя судьба? Важно то, что мы находимся рядом с народом, и делаем его историю». «Наше дело не есть наше личное дело, а дело народа».

В тюрьме он писал поэмы и стихи. В одном из стихотворений он написал:

«Если меня убьют, хочу, чтобы знали, что я жил

В борьбе за жизнь и за человека,

Мир всех для всех».

Свое стихотворение «Панкасан» он посвятил Карлосу Фонсеке и своим «сандинистским братьям»: «Мы находимся на острие ночи и покидаем бесполезное благодушие, готовые к завоеванию власти посредством оружия».

Его революционная позиция была принципиальна. Он считал, что недостаточно называть себя марксистом–ленинцем для того, чтобы быть им. Для того чтобы быть революционером, не достаточно также зваться социалистом или коммунистом. Это необходимо продемонстрировать в борьбе.

Из «Мыслей, записанных в заключении»:

«Вопрос не просто в том, чтобы быть рожденным в этом мире, а в осознании значения оскорбления классовой эксплуатацией».

«Мы такие революционеры, какие есть. Мечтательные архитекторы истории, мы, по меньшей мере, изобрели инструменты для подъема головы».

Он называл марксизм «ясной концепцией сознательного пролетариата», для которой характерно единство теории и практики.

Он утверждал, что революционеры должны «расстаться с любой иллюзией относительно борьбы и путей, по которым она проходит», «расстаться с любым утопизмом о целях и идеалах». То, что разворачивается в стране, есть борьба классов и антиимпериалистическая борьба. С одной стороны, буржуазия, которая находится во власти, связанная с империализмом, и с другой стороны, рабочие, крестьяне, студенты и «революционные интеллектуалы», объединенные в их борьбе с революционными силами мира. «То, куда мы идем, — это социализм, исторический способ производства, конкретное, а не утопическое общество «царства человека» или «царства ангелов».