Страница 82 из 83
— Видишь ли, Сережа, я тебе друг. Поэтому спроси об этом сам свою жену…, если сможешь, — неожиданно жестко закончил он разговор.
Естественно, Сергей не стал об этом спрашивать Ларису. Вскоре она оформила академический отпуск и уехала к родителям в Киев.
Незадолго до Нового года он узнал, что она родила сына!
Все прошедшее было забыто. Сергей бросил все дела (благо, занятия закончились) и полетел в Киев. Билетов на нужный ему рейс в аэропорту Пулково не оказалось. Но девушка–регистратор, посмотрев телеграмму, сама подвела его к стюардессе и попросила ее провести Сергея в самолет. Стюардесса уступила ему свое служебное место, и он долетел до Борисполя с комфортом… бесплатно!
Он успел встретить Ларису из роддома. Глаза ее светились от радости. Маленькое существо было серьезно и симпатично. Сергей был счастлив!
Начались бессонные ночи и наполненные хлопотами дни. Как–то быстро почти все «дела» перешли к Сергею. Лариса кормила ребенка и потом «отдыхала» в перерывах между приемами гостей и поздравлений. Родители, естественно, были заняты на работе. У Сергея сложилось странное впечатление, что родители Ларисы никогда не имели дело с новорожденным. Во всяком случае, они оказались совершенно неподготовленными к встрече с внуком. Поэтому они не хотели даже слышать о возвращении Сергея в Ленинград.
— Ты что, хочешь бросить на нас своего сына?! — искренне возмущалась теща.
Между тем время шло. Прошли новогодние праздники, заканчивался январь.
Сергей понимал, что его затянувшиеся «каникулы» могут обернуться для него большой бедой. Его телефонные звонки в Ленинград подтверждали, что «тучи сгущались». Ректор был недоволен долгим отсутствием секретаря комсомола. К тому же вскоре должны были начаться занятия.
Наконец, Сергей вырвался из Киева.
Предчувствия его не обманули.
Ректор, встретив его в коридоре, буркнул:
— Где Вас носило?
И все. Больше он Сергея своей аудиенцией не удостаивал. Теперь постоянным посетителем ректорского кабинета стал Борис Флокс, который при первой встрече сказал Сергею:
— Ну, ты понимаешь, старик, пока ты развлекался в Киеве со своей женой, кто–то ведь здесь должен был делать твою работу.
В определенной мере он был прав. Но все–таки…?
Вроде бы внешне все осталось по–прежнему. Все здоровались и улыбались…
Но Сергей, по своему опыту, чувствовал, что ситуация вокруг него изменилась.
Новый секретарь парткома, претенциозная дама неопределенного возраста, направленная в консерваторию из райкома партии, сразу же попыталась «подмять» Сергея как секретаря комсомола под себя. Но, вскоре поняла, что это ей не удастся. И теперь объявила ему бойкот.
На кафедре коллеги встретили Сергея вроде бы нормально, как всегда. Заведующая кафедрой, доцент Чернявская, — уже пожилая женщина, тоже бывший партийный работник, — всегда держалась независимо от «общественного мнения», но неукоснительно следовала указаниям руководства. Но при одном обязательном условии, если эти указания были даны определенно, желательно в письменном виде. Вероятно, по поводу Сергея она таких указаний пока не получала.
Однако при обсуждении на заседании кафедры вопроса о выполнении плана третьего года аспирантуры, Сергей понял, что сигнал все–таки был дан. До сих пор его коллеги относились с пониманием к его особой ситуации, связанной не только с комсомольскими обязанностями, но и с тем, что на кафедре он выполнял полноценную преподавательскую нагрузку. Сейчас при обсуждении уже игнорировались эти обстоятельства, и разговор шел лишь о невыполнении аспирантского плана. Его «шеф», профессор Сокур, который не был штатным преподавателем кафедры, предпочел на этот раз уклониться от участия в обсуждении. Сергей его понимал: профессор не верил, что диссертация будет представлена вовремя.
Особенную активность при этом проявил только что защитивший кандидатскую диссертацию Александр Фихштейн. Несмотря на то, что он был на десять лет старше Сергея, у них, казалось бы, сложились хорошие личные отношения. Сергей бывал у него в гостях, в известном «консерваторском» доме. Их объединяли общие знакомые по философскому факультету университета, в том числе и бывший университетский «шеф» Сергея, профессор Коган. Однако у Фихштейна не было философского образования, он закончил консерваторию по специальности «музыковед». И по этому поводу он, вероятно, испытывал некоторую ущербность, и ему, понятно, был не нужен молодой конкурент на кафедре.
Профессор Сокур, интеллигентный и тактичный человек, известный в Ленинграде музыковед, которому Сергей был обязан своим поступлением в аспирантуру, после окончания университета, после этого заседания кафедры сказал ему:
— Сережа, Вы, очевидно, где–то допустили очень серьезную ошибку, которой, может быть, и не придали значения, но тем самым дали сильный козырь Вашим недругам.
— Я, кажется, уже догадываюсь, какую ошибку я сделал, — ответил Сергей. — Ваш друг, профессор Коган, когда узнал о моей свадьбе, сказал мне: «Сережа, прежде чем жениться, нужно поинтересоваться, куда будут выходить окна Вашей семейной квартиры».
…Поезд набирал скорость, пролетая северные пригороды Ленинграда. Сергею не хотелось идти в переполненный вагон. Он перешел из тамбура в предтуалетный коридорчик и стал смотреть в окно. Дверь в вагон была открыта, и мимо него время от времени прошмыгивали бродячие пассажиры, озабоченные проводники и разбитные официанты, предлагавшие свой товар из вагона–ресторана. Они толкали Сергея, но он не обращал на это внимания. Рядом в последнем отделении вагона расположилась группа молодежи, которая, похоже, ехала на преддипломную практику на Север. Ребята вели себя шумно. Громко болтали, смеялись, пели песни. Но как–то никому при этом не мешали. Сергей, стоя к ним спиной, слушал и вспоминал, что еще совсем недавно он был столь же беспечен и оптимистичен. Ему тогда тоже казалось, что все у него впереди, что жизнь только начинается. Главное — стремиться к поставленной цели, быть честным перед людьми и не предавать себя. Но жизнь его научила другому: «жить по совести» — это, оказывается, ловушка для дураков. И глупость, допущенная ошибка, может стоить по расценкам жизни дорого. Очень дорого!
…Сергей вернулся в общежитие. Здесь его окружила привычная дружеская обстановка. Даже его кровать в комнате оказалась незанятой. Это спасло его от отчаяния. Он навалился на диссертацию, пропадая теперь целыми днями в библиотеке. Здесь в тишине читального зала он совершенно забывал обо всем, кроме мира книг. Он прерывался только для ведения занятий в консерватории. В Комитете комсомола он теперь бывал значительно реже. Ребята, проработавшие с ним достаточно долго, сами знали, что им нужно делать. На заседаниях бюро все делали вид, что все идет, как всегда. Борис Флокс тоже… Когда Сергей узнал, что его не включили в студенческую группу, отправлявшуюся в Чехословакию на музыкальный фестиваль «Пражская весна», а группу возглавит Флокс, он не удивился и не огорчился. Он уже давно все понял.
Однако не все в консерватории изменили свое отношение к опальному Сергею. Некоторые, напротив, при встречах демонстрировали ему доброжелательность и поддержку.
Однажды, уже в конце учебного года Сергея вызвал к себе проректор консерватории Соколов. В его кабинете находился незнакомый Сергею мужчина средних лет, провинциального вида. Будучи сам провинциалом, Сергей безошибочно узнавал своих «соплеменников».
Поздоровавшись с Сергеем, Флавий Васильевич, с которым у него с первых дней знакомства сложились взаимоуважительные отношения, представил ему приставшего с кресла мужчину.
— Познакомьтесь, Кольцов, это — доцент Баранов. Он — замдиректора нашего филиала в Петрозаводске. У него к Вам есть разговор. Я оставлю вас, у меня дела. А вы спокойно здесь поговорите.
Профессор направился к двери, но у порога он обернулся.
— Сережа, я тебя прошу, отнесись к предложению Анатолия Ивановича со вниманием. Не торопись с решением. Это — твой шанс.