Страница 7 из 32
— Он не каждый раз ее встречает. Он ей звонил, предупреждал, что не будет встречать, иначе мы все бы его ждали, чтобы до метро подвез.
— В предварительных показаниях, Лена, вы сообщили, что рабочий день 8 мая ничем не отличался от других. Все было, как обычно. Вы ничего не вспомнили? Ну, например, не звонил ли кто Галине Алексеевне?
— У нас целый день телефон трещит. То заказчицы, то ошиблись, то нам, по личному…
— Так звонили ли Галине Алексеевне в тот день по личному делу?
— По-моему, да. Мужчина. Но не Гриша. Я снимала трубку, звонил мужчина. Гришин-то голос я как-нибудь знаю…
— Это был ее бывший муж?
— Не знаю, я не слышала разговора, я только позвала Галину Алексеевну, она примерку делала…
— Вы что-то знаете о скандале между Галиной Алексеевной, и Арбузовым?
— Они каждый день ругались, Галина Алексеевна за глаза Арбузова «крестным отцом» звала.
— А что происходило после последней стычки с Арбузовым?
— Ничего особенного… Восьмого он велел работать. Обещал по удвоенным расценкам уплатить. Уплатил… — Лена тяжело вздохнула.
— Лена, а как к вам, к работницам ателье, относились окрестные жители? — резко изменила тему беседы Левченко.
— Нормально. Были, конечно, некоторые, нэпманами обзывали. Но это ж от зависти.
— Конфликтов с жильцами дома не было? Не помните? Или с жэком?
— Нет. Когда пожар был, из жэка приходили. Даже сочувствовали, но не ругались.
— О каком пожаре вы говорите? — Валентина Михайловна посмотрела строго и внимательно.
— Да о самом обыкновенном. Горело. Сказали, проводка старая замкнула.
— Когда это было?
— Зимой. В марте. Мы сами потушили, пожарников не звали. Мы так потом боялись, что Галина Алексеевна уйдет! Арбузов ей прямо сказал: или уходите, или возмещайте убытки. Мы уж скидываться собрались. Ткани погорели, хорошие, дорогие… Только Вадим Федорович, юрист наш, вмешался и сказал, что незаконно с Галины Алексеевны возмещение требовать, тем более увольнять ее…
— Понятно. Спасибо, Леночка. А парень, значит, ждет тебя… — Валентина Михайловна поглядела пристально. — Ну и скажи ему, что последовала его советам. Ты сейчас иди и ничего не бойся. За тобой пойдет наш сотрудник, поглядит на твоего преследователя. А вот тебе мой телефон, если что, звони, не стесняйся…
В сквере уже не было парня с глазами дикого кота. Лена растерянно постояла под грибком, посмотрела на милиционера в штатском, остановившегося у газетной витрины на углу, пожала недоуменно плечами и пошла к метро. Нужно еще зайти в универсам, купить еды на вечер, пока люди не пошли с работы, пока не выстроились у касс часовые очереди.
7
Капитан Сиволодский, инспектор по делам несовершеннолетних лейтенант Титова и участковый Соловьев поднимались в квартиру Акимовых.
— Миша, ему опасно доверять, он контуженый, — тихо сказал участковый.
Титова недовольно кашлянула, она не верила в виновность подростков. Все, что угодно, только не убийство…
Дверь открыл сам старик Акимов, пригласил в кухню.
— Чего ремонт-то делать, — оправдывал беспорядок Константин Григорьевич. — Потолок все равно течет. Как жэк обслужит, так и уют наведем. А так — только деньги переводить. А где они, деньги? Мы люди трудящие, не воруем, не спекулируем… Сидел я, Михаил Игоревич, вот здесь, значит, в кухне. — Акимов поставил табуретку под окно.
— Сидели, в окно смотрели, увидели драку и даже милицию не вызвали? — спросила Наташа Титова, — Из этого окна действительно видно место, где лежала убитая Ламко. Неужели вы остались равнодушны?
— Во-первых, у нас телефона нет, — объяснил Акимов, — а во-вторых, я не понял, что бьют женщину. Думал, просто драка, меж собой допризывники… Я, когда молодой был, тоже дрался. Мы на эмтээсников стенка на стенку ходили. Значит, чтоб потом до девок героями идти. Посмотрел на драку… Ну и все.
— Ваш зять, внук, ваша дочь видели драку?
— Внук у меня в армии. Он не видел. Зять спал. Дочь телевизор глядела. «Парад Победы» фильм шел… про парад, про Сталина… Показывают его там… Раньше и Брежнева показывали, теперь вырезали. А на Сталина я нагляделся… Как в армию из колхоза утек, ну, воскрес…
— Значит, вы не хотели смотреть телевизор, поэтому смотрели в окно. А ведь темно было. Чего спать не ложились?
— Я бы лег, но выпить очень хотел. А дочка бутылку спрятала сюда, за кухонный стол. И я ждал, когда она ляжет. Недопить хуже, чем перепить…
— И много выпили? — мрачно спросила Титова — Не померещилась ли драка?
— Ты, девушка, дитями занимайся, меня не надо воспитывать, — огрызнулся Акимов, продолжил: — вот отсюда я драку и видел… А потом, как принял, спать пошел…
Сиволодский сел на дедов табурет под окно. Да, угол хорошо просматривается. Но как же старик при слабом зрении мог разглядеть, что делается в темноте? С другой стороны, вон фонарь, близко от угла.
— Константин Григорьевич, вы не помните, фонарь на углу светил?
— Ну, а как же…
— Понятно. Пошли… — сказал Сиволодский Титовой и Соловьеву. — Вот-вот придет Зоя Гераськина, давайте ее встретим. Хочу понаблюдать ее в неформальной обстановке.
Во дворе сладко пахло расцветающей сиренью. Все трое уселись на скамью в тени пышного куста.
— Вот скажите мне, товарищ капитан, что такое в правовом отношении благополучный ребенок? Тот, кто не попал на учет, — начала разговор Титова, — или школьный отличник? Или разрядник детской спортивной школы? Или маменькин сынок? Или просто хороший человек? Я здесь выросла, в этом районе, по сей день живу неподалеку, вон в том переулке. — Она показала вдаль, туда, где под старыми тополями темнели серые пятиэтажки. — Пока этого дома, где живет Городницкая, не было, шла устоявшаяся жизнь достаточно среднего и однородного социального круга. А этот дом бросил вызов всему микрорайону. До определенного возраста людям невозможно объяснить, почему детям из этого дома можно ходить в красивый детский сад в пристройке с прекрасной игровой площадкой и бассейном, а остальным — нельзя. И невозможно ребенку объяснить, что в английскую школу берут только подготовленных детей, а не всех желающих. А что же делать тем, у кого родители не подумали, что среди тяжкой, черной работы, пьянства, коммунальных неурядиц, личной неустроенности необходимо тем не менее еще и развивать ребенка, учить его? Другие родители других детей развивают с пеленок. Они меньше работают? Больше зарабатывают? Не носятся по магазинам? Откуда у них время на детей? Они не пьют? Так из этих вопросов рождается ненависть к более высокой социальной ступени, я убеждена в этом. Спуститесь со своих министерских высот, товарищ капитан, и вы увидите такое, что захочется закрыть глаза и бежать куда подальше.
— Она права, — мрачно заметил участковый.
«Ведь и я начал путь с середины социальной лестницы, — вдруг подумал Сиволодский. — Что же, кто-то ненавидел меня за это? За то только, что я прочно стоял с рождения на средней ступени, до которой добрались мои отец и мать, инженер и мэнээс. Немецкая спецшкола, спортивная секция и не бокс, не футбол, а ватер-пол. Потом университет. Попал бы я туда, кабы не оказался мастером спорта? Потом сразу — Петровка. Получил бы я приглашение в МУР, если бы не закончил юрфак с отличием? Потом министерство. Взяли туда не за одни красивые глаза. И только мне одному известно, сколько приходится вкалывать. А инспектор и участковый про меня знают, что у меня на работе буфет, пропуск в спецполиклинику, путевки. И именно этим я в их глазах почему-то прежде всего отличаюсь от рядовых работников милиции».
Титова вдруг вскочила со скамейки:
— О, вон Ира Ломакина идет. Эта девушка знает все про всех. — Вера побежала навстречу странному существу, пол которого Сиволодский на глаз не взялся бы установить. Брюки, мужской свитер на квадратных плечах, походка вразвалочку, рост за сто восемьдесят, густая челка, короткая стрижка.
Титова смотрела на Иру Ломакину снизу вверх. Ира хмуро глядела на трех милиционеров.