Год дракона

Малышев смотрел на Быкова с каким-то сумасшедшеньким огоньком во взоре. Он улыбался. Его улыбку Быков видел впервые, и от нее, признался вдруг себе Вячеслав Иванович, оторопь брала.

Торжествующая и злорадная, жалкая и радостная…

Малышев сел, огляделся, хотел что-то сказать, но вдруг в его глазах блеснули слезы. Он быстро махнул по лицу рукавом пиджака, и Быков заметил, как обтрепан край манжета. Да неужели так скудно живет этот человек, что не может и костюма нового себе позволить? А ведь на нем еще и алименты… И он платил их женщине втрое, вчетверо состоятельнее его. Закон есть закон, но в таких случаях всегда думаешь об истинной справедливости…

Малышев запустил руку во внутренний карман пиджака и достал конверт, сложенный вдвое. Толстый, большой конверт.

— Вячеслав Иванович, — хрипло заговорил он. — Наверняка на конверте и некоторых купюрах, которые лежат в нем, вы обнаружите мои отпечатки пальцев. Я брал в руки это, ничего не подозревая, я просто не знал, что это такое и как попало в мою кухню. Но, конечно, вы найдете отпечатки и других рук. Рук тех людей, которые решили вывернуться за мой счет, упечь меня и остаться безнаказанными. Это заговор, Вячеслав Иванович, заговор… Против всех честных людей… Против меня, против Гали, против вас… Они умеют, они изощрены… Я не взял отсюда ни копейки, — продолжил он без всякого перехода. — Ни копейки, хотя сто, двести рублей мне были бы кстати. Но как мне иначе доказать, что я честный человек? Пожалуй, они же и дали мне эту возможность, те страшные люди, которые подкинули мне деньги… Вячеслав Иванович, их надо остановить. Ведь они правят бал — вы заметили? А будет еще хуже, еще страшней. Вот деньги, я принес их вам. Я не имею с ними ничего общего.

Быков смотрел на толстую пачку пятидесятирублевых купюр. «Видимо, — думал он, — случилась накладка. Кто-то должен был донести на Малышева, вынудить нас провести у него обыск. А Малышев их обштопал невзначай. Нашел сам предназначенное нам». Быков не сомневался в искренности инженера. Бедность и честность — почему исстари эти слова ставятся рядом? И ведь что поразительно — верно ставятся!

Полковник осторожно взял конверт, осмотрел — обычный канцелярский конверт, каким пользуется миллион московских контор. Надо составить акт о приемке денег и отдать купюры и конверт экспертам.

— Это не мои деньги, это не может быть, чтобы у меня оказались такие деньги, вы понимаете, Вячеслав Иванович? — повторял Малышев. — Слушайте, за что они убили Галю?

— Я не знаю, — со вздохом ответил Быков, — пока не знаю, Ким Анатольевич. Где вы нашли эти деньги, где именно?

— В кухне. За плитой. Там идет труба. Ну, нормальная газовая труба. И вот за эту трубу был засунут конверт. У меня упали спички. Под плиту. Я не полез под плиту, я просто наклонился, чтобы заглянуть за плиту, где они там валяются, эти спички… И увидел конверт.

— Как он попал туда, догадываетесь?

— Мать сказала, приходил газовщик. Была женщина из собеса, ну, эта новая служба… Была соседка.

— Ваша мама могла бы опознать газовщика?

— Она его не видела.

— Кто же открыл дверь?

— А никто. У нас дверь не запирается, только на ночь, когда я дома, иначе в квартиру никто не попадет. Мама больна болезнью Паркинсона, так что…

— Я понимаю, но как же можно не закрываться? Это опасно!

— Иначе не войдут ни соседка, ни врачи, ни Наташа из собеса, а без их помощи… Воров я не боюсь. Деньги, какие есть, ношу с собой. Ценностей не держим. Есть, конечно, дорогие вещицы, по они дороги только нам… И район у нас спокойный. Ей-богу, дальше нас только кольцевая.

— Вот вам бумага, — вздохнул Быков, — пишите, а я выйду ненадолго.

Информация, которую ждал Быков, обескуражила его. Чернов и Воздвиженский мирно гуляли по Цветному бульвару, потом обедали в кафе на Кропоткинской. Расплачивался Чернов. Несколько раз Чернов куда-то звонил из автомата. Сейчас Чернов и Воздвиженский находятся в кооперативе «Здоровье» — цель их визита проясняется.

— Что они задумали? — спросил Быков дежурного офицера. — Зачем Воздвиженский предпринял странный обходной маневр?

Дежурный офицер улыбнулся и пожал плечами.

Оставшись один, Быков пытался понять, кто с кем, кто против кого и почему в этом странном сообществе под названием «Эллада».

Позвонила майор Левченко:

— Учитель математики Максимов никогда не работал в других школах. Чернов в сто двадцать второй не учился. Они не знакомы. Я допросила Максимова, завтра утром он будет у вас, повестку я вручила. Веры Максимовны Гурьевой нет ни дома, ни у родителей. Участковый побежал разыскивать ее отца. Я хочу допросить ее мать.

— Подожди. Поезжай домой, Валя, десятый час…

22

По радио предсказали дальнейшее похолодание и заморозки на почве. Вера заехала к себе за плащом и сапожками. В ее квартире было темно, но она сразу разглядела на тахте мощную фигуру лежащего отца. Он спал. Вера решила тихо собраться и поскорее уйти, пока он спит.

На кухонном столе стояла пустая коньячная бутылка и фужер. Вера бросила бутылку в ведро, фужер вымыла и уже хотела поставить его в сервант, как услышала из комнаты голос отца:

— Это ты? Где ты шляешься? Почему не на работе?

— Добрый вечер, папа. Я на больничном.

— А где ночуешь? У сожителя?

Вера обиделась. В конце концов они тянут с регистрацией только из-за упрямства отца, ему, видите ли, кажется, что Гриша не достиг потолка, когда можно жениться.

— Если угодно, — холодно ответила она, — у своего гражданского мужа, — и тут только подумала, отчего на кухне оказался один фужер. Покупая эту квартиру дочери, Максим Максимович оговорил для себя право встречаться здесь со своими деловыми партнерами. Естественно, не каждого повезешь в хоромы, которые он сотворил для себя и матери. Вера сама старалась бывать там пореже. Уходила, задавленная сознанием, что бьющая в глаза роскошь в один страшный момент может… нет, есть вещи, о которых лучше не думать.

— А мы все в гражданском браке нынче состоим, — с едким смешком проговорил отец. — Кто теперь венчан? Так что не может быть товарищ Горохов твоим гражданским мужем, в мэрию вы не ходили… Сожитель он тебе. Вот о нем я и хочу с тобой поговорить.

— В чем дело? — Вера испугалась. Ведь бюллетень, если честно, она взяла после встречи с милиционершей в школьной канцелярии. И была, очевидно, права, потому что милиционерша развила ужасную активность — спрашивала у всех подряд про кооператив «Эллада».

— Меня вызывают в КГБ, тьфу, чтоб не накаркать, в МВД, — поправился Максим Максимович. — И организовал мне эту радость твой миленок. Наследил Гришенька там, где не следовало. Дурак, любое дело надо с умом делать, а не на хапок. Говорил ему, сначала инсценировка, потом доказательства… Но это тебя не касается. Короче говоря, голубка, ты с ним прощайся. Придется Гришке платить сполна.

— Сколько? — сурово спросила Вера. Она плохо понимала отца и думала, что он, должно быть, изрядно пьян, несет, что в голову лезет, но какой-то смысл в его речах есть.

Максим Максимович желчно рассмеялся:

— Сколько? Побежишь бриллиантики в ломбард закладывать? Не поможет. У Гришкиного долга денежного выражения нет. Но если ты хочешь ему помочь, скажи только одно: «Беги, родимый, не то пришьют тебя, чтобы помочь милиции дело закрыть. Пришьют, убийство Ламко на тебя повесят, потому что получается так по-дурацки, выпутываясь, ты, милок, запутался».

— Папа, какая чушь! Ты пьян!

— Нет, детка, я встревожен… — вдруг совсем иным тоном проговорил Максим Максимович, и у Веры сжалось сердце. Иди, сядь рядом, а то стоишь там, как чужая. А ближе тебя у меня и нет-то никого. Да разве я так когда-нибудь поговорю с мамой? Она со страху еще и разведется на старости лет. А ты… ты умница.

Вера растроганно тронула отцовскую руку, села рядом, зажгла бра над тахтой, но страх подозрений держал ее в напряжении. Отец поник головой. Рисовался он при этом или нет, Веру не занимало.