Страница 18 из 19
Потом ребята немного успокоились. Канадцы прислали мясной тушёнки, сухого молока и много-премного фасоли, а ещё верблюжьих одеял. Одеяла были кстати. Осень выдалась холодная, дров мало, экономили, в спальнях холодно. Да и питание в сорок четвёртом не ахти какое. Мёрзли ребята.
Мария Даниловна провела рукой по фотографии, стирая пыль:
— Толя Иванов, родился в немецком плену от охранника. Мать из лагеря вернулась больной и вскоре умерла. Толя был дёрганым, нервным, драчуном и неслухом. А кривлялся? Циркач да и только. Учился у Варвары. Очень сильная была учительница, а обуздать Иванова не могла. Бывало, сядет Иванов на спинку парты и сидит так весь урок. В тетрадях писал не по линеечкам, а наискосок. Придёт домой из школы, и тут с ним сладу нет. Дерётся с ребятами, уроки по самоподготовке срывает. Одним словом, нервный, больной ребёнок. Вот и придумала я брать его к себе. Домой после работы долго не возвращалась, руководила ещё кружком художественной самодеятельности. Да и что дома делать? Живу одна. Дом мой весь в детском доме. Я и говорю Иванову: — Вот тебе, Толя, ключ, иди ко мне, занимайся. Как уроки сделаешь, ключ принесёшь. — Так и жили. После обеда он уходил ко мне и выполнял домашние задания. Стал спокойнее.
Когда Толя заканчивал шестой класс, приехала комиссия. Она прослушивала, отбирала детей с музыкальным слухом. Таким оказался и Толя Иванов. В Ленинграде был создан детский дом имени Мусоргского, где жили и учились музыкально одарённые дети.
Елена Владимировна сидела над тетрадкой, строчила. Очень пригодилась студенческая привычка быстро писать за говорившим. Мария Даниловна излагала свои мысли коротко, но ясно, образно. Старая воспитательница улыбалась. Блуждающая улыбка возникала на её лице всякий раз, когда вспоминала кого-нибудь из своих прежних воспитанников.
— Всё есть сейчас у наших: хорошо одеты, обуты, питание — не проблема — своё хозяйство. Из совхоза всё свежее да парное получаем. Телевизоры, даже цветной есть, магнитофоны, проигрыватели, игрушки — всего хватает, уж не говоря о книгах и школьных принадлежностях. Подарки шефы присылают. Даже порой боязно: не превратились бы дети в потребителей! А потом как жить, на свои-то? Одно печалит: где тепла душевного на всех взять. Недополучают они его, как при родной матери. Потому и растут угловатыми, девочки — с мальчишечьими выходками. Мальчиков-то в доме всегда больше, чем девочек! Сказывается влияние матери и на формировании женственных манер у девочек. При маме-то девочка обласкана, приголублена. Дети, правда, что выросли без родителей, не очень-то и печалятся. Они просто не думают об этом до поры до времени. Наша жизнь — для них норма. Другое дело, что из них получится?
— Помню, в послевоенные годы голодновато было. А детские дома состояли на особом финансовом положении, поэтому кормили по тем временам детей хорошо. Ребятишки наши всегда были с повышенной чувствительностью: не обидят, помогут, вреда другому не сделают. Знали, что воспитатели голодают. Так наши ребята норовили воспитателю конфетку сунуть, от паечки кусочек отломить. Такой же дух в детском доме царил и в шестидесятые годы.
Как сейчас помню, привезли мальчика. Открыла личное дело Юры Вдовина. Родителей нет, подкидышем в возрасте одного года найден на станции. Затем два года жизни в Доме младенца, в дошкольном детском доме. И вот новое место жительства. Сколько же повидал мальчуган? Рос Юра хорошо, был умным мальчиком. До четвёртого класса Юра не замечал, что некоторым ребятам пишут письма, присылают посылки, бандероли. Это делали родители, и родственники, и просто хорошие люди. В пятом классе Юра спросил:
— Мария Даниловна, почему мне никто не пишет писем?
— Закончишь школу, уедешь, станешь учиться или работать, будешь мне писать, а я тебе. У меня, кроме вас, тоже никого нет.
— Мария Даниловна, а вы знаете, что есть диктор Вдовина? Она по московскому радио говорит. Я ей письмо написал. Я же тоже Вдовин.
— А куда послал?
— Куда надо! Москва, радиокомитет, Тамаре Вдовиной.
Очень скоро из Москвы пришёл ответ. Я написала Тамаре Николаевне письмо. На зимние каникулы Юра ездил в Москву, ему показали город, он побывал в музеях, на многих спектаклях.
Вернулся домой повзрослевшим, стал чаще задумываться. Потом окончил училище, был стеклодувом. После службы в армии сдал экзамены на дневное отделение журналистики. Сейчас работает корреспондентом на Дальнем Востоке.
— Пишет?
— Пишет, но редко. Видимо, прошлого стесняется, семья у него, две дочери. Одну назвал Тамарой в честь Тамары Николаевны. Много она сделала для становления Юры. Эх, если бы на каждого нашего находился бы человек с таким сердцем, как у Тамары Николаевны, как бы уютнее стало жить на свете нашим птенцам.
— Входите, Елена Владимировна, входите, голубушка. Поджидаю вас, поджидаю, чаёк заварила, сундучок заветный открыла, а вас всё нет.
— Простите меня, Мария Даниловна, мать Кузьминых приехала, пьяная. Пока с ней разбиралась, пока на ночлег устраивала.
— Я завтра с ней поговорю! — голос старой воспитательницы стал глухим. — Сколько лет глаз не показывала, явилась!
— Она в колонии срок отбывала, только освободилась.
— До чего допилась, мамаша-гуляша! — Мария Даниловна не на шутку разволновалась. — Горе детям от родительницы такой. Мальчишки-то узнали?
— Ромка, как про мать услышал, к воротам кинулся. А Володя насупился, сделал вид, что занят делом — постарше, матери стыдится.
— Бедные ребята, и с памятью у них плоховато, — уже спокойнее проговорила Мария Даниловна. — Смотреть на такого ребёнка больно. Силится он что-то запомнить, а не может. Не совсем вроде дебилёнок, а вроде того. Сердце кровью исходит. Горе-то ещё в том, Еленочка, что больного ребёнка не сразу распознаешь.
— Меня сейчас Валера Баскаков волнует. Мучаюсь с ним. Ботанику, географию до десяти часов учим. А как стихотворение зададут — семь потов с него и с меня. Школьная учительница меня упрекает: он у вас мало учит! Я доказываю, что учит, а она обратное! Второй год в школе работает. Ещё поработает, научится в детях разбираться! — сердито добавляет Елена.
— Ну и раскипятилась, как мой самовар! — старая воспитательница положила на плечо Елены широкую натруженную ладонь. — Научится, Еленочка, научится. Какие её годы.
— А списывать этот Валера, знаете, какой мастер? У него такая узкая специализация! — продолжала молодая учительница уже спокойнее. — Что диктант, что задание по математике, так через парту срисовывает. А Коле Смирнову русский язык не даётся. На странице сто ошибок делает. Напишет слово, и сам не прочтёт. Зато как играет! На любом инструменте. Очень музыкальный мальчик.
— Валеру я знаю, трудный случай. А для Коли бери текст попроще, подиктуй ему, выговаривая каждую букву. А вообще-то, надо их врачу по нервным болезням показать. Может быть и такое: особенная направленность работы головного мозга — либо гуманитарий, либо математик. Не у всех же всё серединка наполовинку. Бывают и такие дети.
— Спасибо, Мария Даниловна, мне очень полезно с вами общаться. А вам не кажется, что мы с вами вроде методического объединения, — засмеялась Елена Владимировна.
— Да, похоже на объединение двух воспитателей, или, как принято сейчас говорить, методическое наставничество в действии! — кряхтя, старая воспитательница извлекла из сундучка последнюю пачку фотографий. — Еленочка, это уже совсем близкое время. Архив папы Коли надо ещё просмотреть.
Сижу я здесь, голубушка, вечерами одна и думаю: вроде жила, вроде нет. Жизнь пролетела вдали от больших городов, пролетела, и не заметила как. А вот посидела над сундучком, словно по жизни прошлась. Побывала везде. Всколыхнули вы мою память, заставили вспомнить забытое. Оказывается, жизнь-то длинной была и не пустой. Спасибо вам.