Дом (ЛП)

сфокусироваться, он смотрел, не мигая, на стул напротив него. Она проследила

за его взглядом, огляделась. Стены вокруг нее, казалось, пульсировали, сначала

тихо, но потом звук стал казаться пронзительным в ее воображении.

– Зависит от того, остаюсь ли я чистой, целуя его, – наконец ответила она.

– «Положи меня, как печать, на сердце твое, как перстень, на руку твою: ибо крепка, как смерть, любовь; люта, как преисподняя, ревность» [Песнь Песней

Соломона – прим. перев.], – невнятно процитировал он, сплетая слова в одно.

Он говорил немного странно, и Дэлайла не знала, было ли это из-за

алкоголя, или из-за того, что он цитировал Священное Писание, словно читал

по бумажке, или причина была в чем-то совершенно другом. Ветер на улице

ударял веткой по кухонному окну.

– Ладно, пап. Думаю, мне пора в комнату, – Дэлайла тревожно взглянула на

него, отошла от стойки и направилась к двери, ведущей в гостиную, за которой

была лестница к ее убежищу – ее комнате. Справа от нее ящик стола

громыхнул, заставив ее подпрыгнуть, и в гостиную ворвался порыв ветра, ударив ее в лицо. Окно распахнулось, впуская холодный ночной воздух.

– «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я

принести, но меч» [Евангелие от Матфея 10:34 – прим. перев.], – голос отца эхом

раздался по кухне, но когда она обернулась, он уже спал, уткнувшись головой в

скрещенные на столе руки.

Поднявшись к себе, она вытащила из-под подушки телефон и написала

Гэвину.

«Нужно поговорить».

Через десять минут ответа так и не последовало, а ей показалось, что ее

комната пульсирует, словно вдыхает и выдыхает. Странно, но пока дом Гэвина

на нее злился, она даже не задумывалась о том, что он живой, но вот мысль, что

такое может передаваться, и что ненавидящий ее дом может повлиять и на ее

дом, ужасала.

«Это не нормально, – подумала она. – Даже если он был хорошим, живой

дом – это не нормально. Это не одно и то же, как сказала бы Нонна». Она

зажмурилась до искр в глазах. Почему она догадалась только сейчас? Ей

хотелось, чтобы мир был диким, пугающим и непонятным, но настолько

пугающий мир ее не устраивал.

Она написала Давалу.

«Не спишь?»

Через миг телефон завибрировал в руке.

«Теперь нет, когда телефон зазвонил прямо у головы».

«Прости».

«Все в порядке. Что случилось?»

Дэлайла посмотрела на телефон, а потом набрала его, желая услышать

человеческий голос, звучащий знакомо и не пьяно, или немного… одержимо.

Давал ответил, когда не успел прозвучать хоть один полный гудок.

– Принцесса Дэлайла, давно пора спать.

– Прости. Выдалась кошмарная ночка.

Она услышала шуршание на другом конце, словно он сел на кровати, потом

раздался его сонный голос:

– Ладно. Рассказывай.

– Давал, ты не замечал ничего странного в этом городе?

Минуту стояла тишина, она почти чувствовала озадаченный взгляд Давала.

– Ты серьезно? В Мортоне все странно. Он почти как город в «Эдварде

Руки-ножницы».

– Погоди, я про предметы, что преследуют тебя, хотя не должны.

– Пусть кто-нибудь отключит тебе «Нетфликс».

– Это не из фильма. Это из жизни. Боюсь, предметы в этом городе…

одержимы.

– Мне стоило бы записать этот разговор и включить тебе завтра. Ты будешь

в ужасе, – сказал он. – Да, Мортон странный. Но это из-за кучи людей, похожих

друг на друга, никогда не общающихся с чужаками и никогда никуда не

уезжающих.

– Я серьезно, – ответила она, чувствуя, как из-за подступающих

непривычных слез сжалось горло. Она уже не могла держаться. Дерево в парке

и, что хуже, совсем не удивленный Гэвин. Плюс странное поведение отца, словно кто-то говорил за него. Ей казалось, что Дом заражает все и всех вокруг

нее.

– Мне очень страшно.

После нескольких секунд молчания он произнес:

– Приходи.

***

Дэлайла перепрыгивала трещины на дороге и обходила каждую линию.

Тени от фонарей плясали на дороге, она чувствовала, как они извиваются за ее

спиной, как фонари поворачивают лампы, словно головы на длинной изогнутой

шее, чтобы посмотреть на нее. Дэлайла представляла это и не могла иначе; она

была напугана, а сил хватало лишь на то, чтобы не кричать и не звать Давала за

четыре квартала от его дома. Мрачные очертания деревьев и домов, машин и

почтовых ящиков словно цеплялись за ее тусклую тень, что казалась огромной, маяча сзади на дороге. Она словно несла за собой по улице черную дыру.

Дневная суета утихла, на место этим звукам пришло странное гудение

проводов, собачий лай, что раздавался все дальше, словно все вокруг медленно

ускользало от нее. Дэлайла наконец поддалась инстинкту и оставшиеся два

квартала к дому Давала бежала, топая по тротуару и размахивая руками, с

колотящимся сердцем и застрявшим в горле криком.

Взлетела по трем ступенькам на его крыльцо и, отбросив всю вежливость, застучала в дверь так сильно, как только могла, оглядываясь через плечо. Она

могла поклясться, что ветки каждого дерева тянулись к ней, а дорожка

изогнулась.

Но дверь открыл не Давал, а его мама, Вани, одетая в темно-зеленый халат.

Она широко распахнула дверь.

– Успокойся, – прошептала она, впустив Дэлайлу в дом и с тихим щелчком

закрыв дверь. Она коснулась теплыми ладонями щек Дэлайлы. – Успокойся, джаану. Ты выглядишь измотанной.

– Так и есть, – сказала Дэлайла, хватая ртом воздух и оглядываясь на

появившегося на лестнице Давала.

Но Вани покачала головой.

– Хм-м. Не совсем правильное слово. Ты будто обожжена, – прошептала

она, вглядываясь в лицо Дэлайлы. – Словно тебя обожгло током. Ты выжжена

изнутри.

– О… о чем вы?

Вани закрыла глаза, медленно вдохнула. И вместо ответа она сказала:

– Я заварю тебе чаю.

***

От матери Давала они ничего не узнали – та, казалось, была больше

сосредоточена на том, чтобы успокоить Дэлайлу, а не на причине ее прихода

сюда. Пока свистел чайник, она говорила Дэлайле дышать, уверяла, что все в

порядке, а потом отправила их наверх в комнату Давала с чаем и просьбой

вести себя тихо – то есть она либо знала, что ее сын – гей, либо просто поняла

по лицу Дэлайлы, насколько той сейчас не до шалостей сексуального характера.

Она даже не удивилась, увидев Дэлайлу на крыльце дома в два часа ночи и в

панике.

Давал закрыл за ними дверь и, подойдя к кровати, сел на ней, скрестив

ноги.

– Родители знают, что ты здесь?

Она покачала головой.

– Твой отец убьет тебя.

Пожав плечами, Дэлайла сказала:

– Уверена, отец еще будет спать, когда я вернусь. Он сегодня был в хлам.

Ее лучший друг склонил голову.

– Ты хотела сказать: напился?

– Да.

– Тебя это напугало?

Она отвела взгляд, увидев изображения Брахмы, Вишну и Шивы в рамках

на стене.

– Нет. Не совсем. Отчасти.

Он подождал десять секунд. Затем двадцать. Наконец Давал, никогда не

отличавшийся терпением, шумно выдохнул.

– Ты понимаешь, что я уже не смогу уснуть, а у меня завтра утром экзамен

по математике?

– Прости.

– Я тебя не виню. Но расскажи, зачем ты здесь, или ложись спать, а я буду

учить.

Дэлайла закрыла глаза и глубоко вдохнула, от чего легкие показались ей

воздушными шарами, и она могла взлететь с кровати. Она выдохнула и

посмотрела на Давала.

– Лоскутный Дом… странный и другой. Как мы всегда и думали. Он…

Его темные глаза округлились.

– Ты это имела в виду под одержимыми по телефону?

– Не знаю, понимаешь? Мне. Нужно. Чтобы. Ты. Выслушал, – она

выделила каждое слово паузами. – Может, с твоей помощью я пойму, что