Страница 6 из 56
— Больше не будешь? — сурово спросил военный, тщательно засвечивая пленку.
— Не будет! — ответили ему за меня.
— Так что, не будешь? — будто не слыша, продолжал допытываться он.
Я помотал головой.
Не буду.
Никогда не буду снимать мосты. И аэродромы. И портовые причалы. И не буду продавать эти фотографии в ЦРУ. Или в Ми‑5. Или… Куда еще? Да никуда не буду, оставьте только меня в покое!
Мне вернули аппарат, поезд тронулся дальше и скоро показались совсем уже желтые пески, заросшие какими–то мутноватыми колючками, а потом к желтому цвету добавился голубой — Аральского моря.
Говорят, что оно уже то ли совсем, то ли почти совсем высохло, но я не верю. Я помню, что там было много воды и что на одной из станций на перроне стояли женщины. Много женщин с очень загорелыми лицами и в темных головных платках. Каждая из них держала в руке по большой копченой рыбине — лещу, судаку, сазану, etc. На обратном пути я купил парочку — деду в подарок.
До места мы добрались поздно ночью, выгрузились из вагона и я впервые увидел, сколько на небе звезд.
Станция, между прочим, называлась Новый Казалинск, а утром мы перебрались в Казалинск Старый — за сколько–то километров, на раздолбанном, подпрыгивающем автобусе.
И через два дня поехали в пустыню.
Полупустыню, если быть по–школьному точным.
По ней протекала река, узкая, глубокая, и прозрачная.
С непонятным названием — Сагыр.
С одного берега на другой была устроена паромная переправа.
А сама река была полна рыбы.
Если смотреть в воду сверху, то все это напоминало какое–то странное желе — слой воды, слой рыбы, слой воды, слой рыбы.
Но самым странным было то, что вокруг простирались пески. И в них никакой воды уже не было, лишь километрах в двадцати катила свои воды Сыр — Дарья, про которую сейчас тоже говорят в прошедшем времени:
БЫЛА ТАКАЯ РЕКА…
Между прочим, тогда я ее переплыл, течением меня снесло чуть ли не на километр, но мне было весело. Мне тогда очень часто бывало весело, сейчас иное дело, но речь не о сейчас, а о том времени, когда я полюбил пустыню, хотя отчего–то пишу не столько о песке, сколько о воде, но ведь именно соединение воды с песком и дает то ощущение абсолютной свободы, с которым может посоперничать разве что свобода внутренняя, если, конечно, она есть.
А впервые ощущение такой вот свободы я тоже пережил именно в пограничье с Южными Кызылкумами, у берегов речки с названием Сагыр, ночью, лежа на кошме, — такая подстилка из овечьей шерсти, на которую ни змеи, ни прочие ядозубые твари не заползают — накрывшись, как одеялом, спальным мешком и пялясь в небо.
Оно было не просто в звездах. Это было именно что звездное небо, и поперек, рассекая его на две неравных половины, пролегал Млечный путь.
Небесная река медленно текла по звездному небу, а я лежал на спине и думал, что когда вырасту, то напишу книгу «Звезды нашей галактики».
НО ТО, ЧТО Я СЕЙЧАС ПИШУ, НАЗЫВАЕТСЯ «ПОЛУДЕННЫЕ ПЕСНИ ТРИТОНОВ».
THE NEWT’S NOON SONGS…
А вот про звезды нашей галактики я так и не написал, значит, напишет кто–нибудь другой.
Ведь если книга должна быть написана, то она появится, будьте уверены!
Утром же, когда над еще не нагревшимися песками и близко подступающими к нашему лагерю глиняными такырами, вставало большое, отчего–то розоватое солнце, к кошме подползали тарантулы.
Иногда кажется, что один из них меня все же укусил.
Или вспоминается, что произошло нечто подобное, пусть даже как–то странно: паук забрался под свитер, пробежал по руке и присел над веной.
Выпустил из брюшка тонюсенькую стальную иголку и на мгновенье погрузил ее в меня.
Все равно что–то подобное было, иначе почему моя жизнь сложилась именно так?
Укушенный пауком.
Пауком уколотый.
Правильный ответ пометьте галочкой.
Или крестиком.
Или просто толстой, жирной точкой.
«ТАРАНТУЛ:
Обитает в предгорьях Памиро — Алтая, Тянь — Шаня, Кавказа, в горах Крыма. Живет в глубоких вертикальных норках, выстланных паутиной. Охотится по ночам у входа в нору, а днем подкарауливает добычу в норе. Состав яда тарантула плохо изучен, но системные проявления как правило крайне редки, преобладают местные проявления: сильная болезненность, покраснение, отечность до 2 см и более в диаметре. В тяжелых случаях наблюдаются мелкие пузырьковые высыпания, побледнение в центре укуса, головная боль, повышение температуры, онемение конечности, слабость, но некроза как правило никогда не наблюдается.
(С интернет–ресурса http://neattt.spb.ru/history/zveri/tarantyl.html)».
Особенно радует, что некроза не наблюдается!
Между прочим, недавно
«группа американских исследователей пришла к выводу, что особое химическое соединение, содержащееся в яде тарантула, может способствовать предотвращению некоторых сердечных расстройств, являющихся причиной инсульта».
А это значит, что если меня тогда все же укусил тарантул, то навряд ли мне уготовано пасть жертвой внезапного удара и дожить до того сладкого момента, когда жена или прочие члены семьи начнут возить мое бренное тело по квартире в кресле–каталке с блестящими, никелированными спицами и толстыми, тугими колесами.
I ME MINE
Я МНЕ МОЕ
Песня Джорджа Харрисона…
По утрам они будут подвозить кресло к широко распахнутому в мир окну, а я, в знак благодарности, буду что–то мучительно промыкивать, видимо, пытаясь сообщить ближним, как много лет назад мы с пацанами на берегу некогда приснившейся мне реки, обложенной песчаными берегами, ловили тарантулов, запускали их в пустую консервную банку и стравливали между собой, держа пари, чей паук победит и будет вновь выпущен на волю, в благословленный мир пустынных призраков.
6. Про Джеймса Бонда, «Playboy» и жевательную резинку
Как известно, от перемены мест слагаемых…
А значит, что дракон по имени «Жевательная резинка», прилетевший из Швейцарии, выходит на первое место.
И становится чемпионом этого меморуинга.
Вместо тела — желтая картонная коробочка с затянутым целлофаном маленьким окошком. Через него видно, как там благоденствуют разноцветные маленькие подушечки. И каждая из них — с привкусом райской амброзии, волшебная дверь, ведущая в Элизиум.
Дракон прилетел в багаже маминой подруги, рейсом Женева — Москва, тогда подобное было нереальным.
Наверное, потому он и прилетел…
Драконы всегда делают только то, что малореально.
Или вообще нереально.
Дракон «Жевательная резинка» был торжественно вручен мне каким–то абсолютно забытым днем. Скорее всего, что была зима, или тот период весны, когда он еще по календарю, а не на улице.
ВРЕМЕНАМИ МНЕ КАЖЕТСЯ, ЧТО ТОГДА ПОСТОЯННО БЫЛА ЗИМА!
ПОЧЕМУ ТАК — НЕ ЗНАЮ,
да и не интересно мне это знать, намного забавнее представить, что я почувствовал, когда взял в руки эту коробочку.
Состояние восторга, как в рассказе Брэдбери «Костюм цвета сливочного мороженого», хотя какой там сюжет — не помню…
Зато помню состояние.
Когда все в тебе переливается и надувается огромный пузырь счастья.
И даже не лопается.
Хотя в упаковке было всего двадцать подушечек, да и одноклассники тоже хотели пожевать.
И с некоторыми я поделился, но только с очень избранными, то ли с двумя, то ли с тремя, а потом дракон вздохнул и исчез.
Проще говоря — сдох. На время. До моего — нашего с матушкой — переезда во Владивосток. Куда она вышла замуж. За отчима. Того, который много лет спустя скончался в Москве, а я так и не поехал на его похороны.
Но до этого еще очень много лет, тридцать пять.
А тогда я внезапно оказался в городе, который изменит всю мою жизнь.
Я приехал туда одним, а через два года возвращался в Свердловск другим.
В мерзкий город Сврдл, будущий Бург из моего романа «Indileto». Да и просто Город из других моих романов…