Страница 16 из 52
Внутри городских стен Амстердама возникла в определенной мере самостоятельная культурная жизнь. Рене Декарт, отец современной философии, нашел в Амстердаме покой и свободу, чтобы создать школу. Джон Локк напишет здесь позже свои «Epistula de Tolerantia» («Письма о веротерпимости»). Барух де Спиноза, проживавший по соседству с Рембрандтом, сформировал здесь свой взгляд на проблему существования или отсутствия истинной религии и на необходимость толерантного государства, которое не вмешивалось бы в религиозные вопросы.
Гости, присутствовавшие на вечере в феврале 1640 года, тоже были художниками и поэтами, интересы которых не ограничивались пределами своей страны. Они говорили, даже писали стихи на латыни. Они знали последние французские песни, были информированы о последних английских изобретениях, о шикарной испанской моде, о современной итальянской архитектуре. Они переписывались с учеными всей Европы. Будучи республиканцами, они не входили непосредственно в международный круг монарших дворов. Но в своей среде они тоже создали некий аналог придворной культуры, манеру общения, где обходительность, остроумие и знание изящных искусств задавали тон. Амстердамский mercator sapiens[8] — идеальный, просвещенный купец — должен был уметь, как и европейский придворный, вращаться в высших кругах, но он должен был также быть остроумным, уметь в любой момент блестнуть пикантной историей, каламбуром, эпиграммой или веселой песней.
Однако спустя всего десять лет уже станут заметными первые признаки упадка, британцы в результате нескольких войн лишат страну господствующего положения на океанах, а в злосчастный 1672 год молодая Республика едва не прекратит свое существование после совместного нападения Англии, Франции и епископств Мюнстера и Кёльна. Но в тот зимний вечер 1640 года на мгновение всевозможные невидимые нити протянулись отовсюду из Европы в дом на амстердамском канале, где они проявлялись в мелодиях песен, в цитатах и шутках, которыми сыпали гости, в новостях, которыми они обменивались, в жажде знаний Фоса и Барле, в представлениях ван Кампена и Хёйгенса о симметрии и «совершенных пропорциях». За две недели до этого город Амстердам принял решение заменить старое, ветхое здание ратуши на новый дворец, который будет больше и роскошнее всех светских построек в Низинных Землях. В тот вечер ван Кампен еще не знал, какая судьба его ждет: он станет великим архитектором, автором великого чуда. Ратуша будет воздвигнута на площади Дам и будет до наших дней господствовать в сердце города, станет действительно величайшим и важнейшим зданием славного нидерландского золотого века. И в то же время этот республиканский городской дворец должен был отражать идеалы того общества — в деталях и больших линиях — как сочетание бюргерского своенравия и подчинения божественному порядку.
Строительство было, как это часто случается при таких амбициях, сплошным мучением. Здание задумывалось как статусный символ респектабельности, но в то же время оно должно функционировать как центр управления городом международного значения. Ван Кампен, строптивый и резкий, должен был неоднократно переделывать свой изначальный проект «из-за тяжких времен». Летом 1653 года (спустя менее пяти лет после заключения мира с Испанией молодая Республика впервые ввязалась в конфликт с англичанами) было принято решение отстроить ратушу лишь наполовину и отказаться от двух верхних этажей. На чертежах видно, как боролся ван Кампен, чтобы включить в новый проект высокий, крытый Гражданский зал. В феврале 1655 года неожиданно снова вернулись к старому плану ратуши; в ответ Якоб ван Кампен покинул город. Немного позже, 13 сентября 1657 года, он скончался.
Но до того, в его отсутствие, 29 июля 1655 года, наполовину законченное творение было торжественно освящено. Йоост ван ден Вондел сравнивал это здание в тот летний день с «невестой, которая, гордая и богатая, готовая к танцам в свой прекраснейший день, красуется, сидя на подушке». Прошло, впрочем, еще полвека, прежде чем чудо было полностью закончено: только к вечеру проводов Старого, 1705 года была завершена последняя роспись потолка Гражданского зала. Позже это здание также станет ареной исторических событий.
В первые полтора века своего существования оно невообразимым образом совмещало в себе ратушу, здание суда, центрального банка, главного бюро полиции, художественной галереи, совета по защите детей, арсенала, бункера командования, изолятора предварительного заключения, налоговой инспекции и еще многого другого. Практически здесь были собраны все тогдашние функции власти. Это был город в городе, с Гражданским залом в качестве рынка, места встреч, агоры в буквальным смысле этого слова. Вместе с тем это был типичный республиканский центр власти. После ранней смерти Вильгельма II долгое время в стране (кроме Фрисландии и Гронингена) вообще не было статхаудера. Только в злосчастный 1672 год решительный Вильгельм III, который позже стал королем Англии, смог все-таки взять власть в свои руки.
Когда Нидерланды при Наполеоне на некоторое время оказались под властью Франции и император в конце концов назначил своего брата Людовика королем, все это республиканское величие обрело диаметрально противоположную функцию — здание стало королевским дворцом, и это было той ценой, которую пришлось заплатить Амстердаму за право называться столицей. Вновь вокруг здания возникло, казалось, неразрешимое напряжение между идеалом и реальностью. Если хоть одно здание в Нидерландах обладало королевским обаянием, то это был, конечно, дворец на площади Дам, несмотря на то что у него отсутствовал, например, монументальный вход. Но одновременно он упрямо был — и остается — служебным зданием XVII века, которое с большим трудом могло — и может — удовлетворять тем особым требованиям, которым должен удовлетворять дворец. Его первая обитательница королевского звания, приемная дочь Наполеона Гортензия де Богарне, сразу после въезда назвала свои новые покои, «украшенные фризами с белыми и черными мраморными черепами», просто «дворцом инквизиции». «Никогда жилище не выглядело столь уныло». И она была права, поскольку здесь размещались судебные залы, где иногда оглашались даже смертные приговоры. Позже здание тоже оставалось долгое время дворцом, но теперь уже для Оранских в качестве их амстердамской резиденции. Ныне оно используется прежде всего во время государственных визитов и других королевских торжеств; здесь устраиваются также лекции, концерты, дискуссионные встречи. Большую часть года оно открыто для посетителей, а если женится принц или выходит замуж принцесса, то церемония происходит в Гражданском зале.
Здание пережило ту же «смену вещей», что и страна. Старая ратуша родилась из чувства величия и гонора, который можно считать почти королевским. В то же время это типично гражданское здание. Начиная с XIX века оно было призвано играть важнейшую роль в жизни монархии в качестве дворца. Кроме того, оно получило престижный национальный статус, в связи с чем утратило свою естественную функцию в городской жизни. Возвращение в старое качество со временем стало невозможным. Да и городское управление совершенно изменилось. Это можно назвать вечной трагедией городского дворца. Он всегда колебался между двумя мирами.
История Нидерландов напоминает жизнь писателя, который сразу же, в ранней юности, написал свою лучшую книгу. Все, что происходит потом, всегда остается в тени того огромного, но разового успеха. Так и Нидерланды практически сразу после возникновения оказались на пике успеха. Золотой век, как его ни поверни, представлял собой невиданный творческий взрыв во всех возможных областях: в экономике, управлении, живописи, философии, архитектуре и городском строительстве. Вся Европа была ошеломлена тем, что за кратчайшее время произошло в этой маленькой молодой стране. Но уже спустя несколько десятилетий наступил антиклимакс, который затем господствовал в стране на протяжении столетий. «Бремя золотого века оказалось тяжелым», — делает справедливый вывод в этой связи Прайс.
8
Торговец разумный (лат.).