Страница 11 из 52
Вероятно, важнейшими пружинами Восстания стали именно свобода, уважение к другим, согласие с многообразием, выбор в пользу несходства вместо навязанного единства. Возможно, Восстание явилось в первую очередь гуманистическим бунтом.
В судьбоносные первые годы было два человека, которые сыграли главные роли.
Прежде всего, это ранее упомянутый король Филипп II, наследник бургундско-габсбургского лоскутного одеяла. Выросший в Мадриде, он, в отличие от своего отца Карла V, с симпатией смотревшего на Север, был ориентирован только на Испанию. Даже язык дворянства Северной Европы — французский — он не знал; что уж говорить о народном нидерландском языке, на котором он не мог вымолвить ни слова! Что касается древних канонов веры католической церкви, то в них он был тверд и несгибаем, как кальвинист. Вследствие его фанатизма в Низинных Землях очень быстро сложилась подходящая коалиция между дворянством, провинциями и городами, которая постоянно укреплялась дополнительными случайностями.
Для Мадрида здесь, кроме всего прочего, имели значение важные экономические интересы: Нидерланды были густо населены (в тот момент здесь насчитывалось 3 миллиона жителей, в Англии — 4 миллиона и в Испании — 7 миллионов), провинция Брабант являлась одним из богатейших районов Северо-западной Европы (население Антверпена составляло 80 тысяч человек, а если считать приезжих, то предположительно 200 тысяч), бурно развивающиеся провинции Голландия и Зеландия могли со временем стать опасными соперниками в эксплуатации недавно открытой Америки. Возможную потерю Нидерландов Испанская империя не могла себе позволить. Однако Филипп II недооценил силу и богатство этого края, а еще меньше он имел представление о трудностях военного характера, с которыми можно столкнуться на севере: земли, залитые водой, которые едва ли можно контролировать. Кроме того, он был вынужден вести войну на два фронта — в Южной Европе Испания ввязалась в конфликт с турками и итальянцами, — что еще больше ограничивало его возможности.
Филиппу II противостоял Вильгельм, принц Оранский, старший сын графа Вильгельма Богатого из рода Нассау и Юлианы ван Столберг. Он получил лютеранское воспитание в родовом замке Нассау в Дилленбурге, но в возрасте 11 лет оказался единственным наследником умершего бездетным Рене Шалонского, тоже из рода Нассау. Таким образом, он неожиданно стал правителем небольшого южнофранцузского княжества Оранж и одновременно крупным землевладельцем, земли которого располагались, в частности, в Голландии, Зеландии, Утрехте и Хелре. Как отпрыск одного из влиятельных дворянских родов он с тех пор воспитывался при брюссельском дворе Карла V в католическом духе и благодаря обаянию и уму считался одним из фаворитов императора.
При своем отречении от трона 25 октября 1555 года престарелый монарх опирался на плечо еще юного принца Оранского. Когда Филипп II, наследник Карла V, в конце 1558 года послал во Францию миссию, чтобы после многочисленных войн вести переговоры с французским королем о подготовке мирного договора, 26-летний принц Оранский вместе со своим будущим противником герцогом Альбой были одними из главных переговорщиков. Филипп II очень щедро наградил принца: он был назначен членом Государственного совета и статхаудером Голландии и Зеландии.
Великим героем в борьбе за протестантскую веру Вильгельм Оранский явно не был. Он еще долго оставался католиком и, хотя с 1573 года посещал кальвинистскую церковь, предпочитал идеи толерантных Эразма и Коорнхерта. Еще в меньшей степени его можно назвать прирожденным борцом за свободу. Прежде всего он был ходатаем перед монархом за интересы и наследные права дворянства, и лишь со временем, из-за безжалостного религиозного и экономического давления со стороны Филиппа II, конфликт между монархом и дворянством перерос во всеобщую освободительную войну. Против своего желания этот jeune premier[4] брюссельского двора стал лидером мятежной и необычной коалиции северонидерландских городов, дворянства и провинций. Прошли годы, прежде чем он более-менее освоился с ролью «отца отечества», символа молодой нации и нового патриотизма.
Толчком к Восстанию, как часто бывает, послужил голодный бунт. И без того уже накаленная обстановка в Нидерландах (Филипп II после смерти отца с большой энергией возобновил преследование протестантов и других диссидентов) еще сильнее обострилась, когда 60-е годы XVI века оказались неурожайными и цены на зерно и хлеб взлетели на небывалую высоту, а кое-где даже свирепствовал голод. Кроме того, из недавно открытой Америки на рынок поступило так много серебра — в основном в форме только что отчеканенных монет, — что была спровоцирована изрядная инфляция, а цены еще больше повысились.
В 1566 году все эти факторы: протестантизм, гуманизм, ущемление власти дворянства, небывалые налоги, религиозное преследование, голод и одновременно повсюду растущее гражданское сознание — привели к взрыву. Около пятисот представителей низшего дворянства (скрытно поддерживаемые Вильгельмом Оранским) в своей «челобитной» наместнице, сестре Филиппа, Маргарите Пармской, представлявшей монарха в Брюсселе, просили о смягчении политики по отношению к еретикам. Некоторые придворные над ними издевались. «Ils ne sont que des gueux!»[5], — сострил сторонник короля граф Шарль де Барламон. Но народ с восторгом приветствовал этих дворян: «Да здравствуют гёзы!». Так в мгновение ока бранное слово стало почетным титулом, а повстанцы получили наименование «гёзы».
Наместница очень серьезно отнеслась к челобитной, прекратила преследование кальвинистов, однако медлила с принятием дальнейших мер. Но теперь и сами граждане провоцировали власть: кальвинистские проповедники, сразу же воспользовавшись обретенной свободой, стали устраивать в то лето прямо у городских стен службы под открытым небом, так называемые проповеди на природе. Эти проповеди, в которых обрушивались проклятия на роскошь и «мирские страсти папистского идолопоклонства», посещали массы людей. Между тем цены продолжали расти.
В начале августа во Фландрии дело дошло до первых случаев применения насилия. Разъяренные толпы в Генте, Антверпене и в других местах начали грабить церкви и монастыри, и очень скоро пожар этого «иконоборчества» перекинулся на Северные Нидерланды. В Амстердаме бунт начался 23 августа, когда во время крещения капеллан произносил обычные формулы заклинания дьявола. Из обычно тихой толпы, как пишет летописец, стали раздаваться голоса: «Эй, папист! Прекрати изгонять дьявола из детей! Ты уже довольно всех обманывал!» Мальчишки начали кидать камни в алтарь, а Деве Марии башмаком попали по голове. Церковь успели вовремя закрыть, а монастырь по соседству разграбили.
Год спустя разгневанный Филипп II отправил в Нидерланды войско испанских и итальянских наемников под командованием герцога Альбы. Последовали шесть лет террора.
Стоило бы подумать о том, чтобы к галерее портретов основателей нидерландской нации: Вильгельма Оранского, Эразма, Кальвина и всех тех, кто выдвинулся позднее, — прибавить еще один неожиданный портрет: Филиппа II Испанского. Его решение отправить в 1567 году беспощадного герцога Альбу в Нидерланды стало главным импульсом для возникновения Республики семи соединенных провинций.
Если бы Филипп послал на север более умеренного человека, например ставшего позже наместником Александра Фарнезе, герцога Пармского, то, вероятно, Восстание проходило бы по-другому. Скажем, очень сомнительно, чтобы Вильгельм Оранский перешел тогда в лагерь повстанцев. А после появления Альбы этот шаг стал определенно уже не сознательным выбором, а поступком, который в сложившихся обстоятельствах оказался неизбежным. Альба сразу же учредил «Совет по мятежам», который вынес не одну сотню смертных приговоров действительным и предполагаемым повстанцам, и отстранил Оранского от всех его дел. Принц смог спасти свою голову, только укрывшись в родовом замке в Дилленбурге. Там на собственные деньги он вооружил несколько наемных полков, которые в 1568 году перешли границу Нидерландов, чтобы поднять там настоящее восстание, — первые, хотя и не очень удачные военные действия — начало того, что позже назовут Восьмидесятилетней войной.
4
Первый любовник (фр.).
5
«Да ведь это же нищие!» (фр.).