Страница 7 из 51
Свершилось. Нафтоли на Святой Земле. Башни древней столицы. Горы и пустыня. Здесь жили праотцы. Для горячего сердца хасида воздух Иерусалима — безбрежное море вдохновения. Духовность проникает в душу и мозг, дабы кристаллизоваться в будущих помыслах и делах. Нафтоли самозабвенно молится у стены Храма. Вот награда за тяготы пути. Другими глазами смотрит он на листы древних книг. Ровные строгие строки проникают мудростью в его ум. «Я сделал правильный шаг», — с гордостью думает Нафтоли.
Летят дни и недели. Кажется, пора возвращаться в родные края. Подходит к концу паломничество. Впереди ждет воздаяние.
Тут вновь с Нафтоли приключилась беда. Заболел и слег. А виной его недугу — восточная пища, ранее упомянутая. Желудок северянина приучен к простоте и однообразию. Изощренный Восток без меры разжигает молодой аппетит. Неумеренность повредила хасиду. Слуга в синагоге, добрая душа, приютил его у себя. Однако, время идет, а больному лучше не становится — бледен, слаб, нет мочи на обратный путь.
Нафтоли пишет письмо по известному адресу. Просит совета, помощи, спасения, чего угодно — лишь бы вернуться домой. Ответное письмо и деньги учитель выслал немедленно. Письмо подняло упавший, было, дух больного, а тело его исцелил искусный врач, вознагражденный за труды деньгами цадика.
Местечко Станиславичи взбудоражено: живым и здоровым вернулся домой паломник Нафтоли. Толпы хасидов у ворот дома. А в горнице — радость и семейное торжество. Объятия отца и матери. Читая немой вопрос в глазах сына, мать говорит: «Твоя верная Двора ждет тебя, Нафтоли.»
Сыграли свадьбу. Молодые счастливы, словно перенеслись в рай. Когда к оглушенному восторгом юному супругу вернулась способность связно говорить и мыслить, он стал, как прежде, подолгу задерживаться в синагоге после молитвы. Хасиды собирались вокруг Нафтоли и жадно слушали его нескончаемые рассказы о путешествии. Евреи, как сказано, народ любознательный. Нафтоли торжествует: хасиды внемлют его речам не меньше, если не больше, чем поучениям самого раби Шмуэля. Игра стоила свеч!
Да и как не слушать рассказ о том, например, как, угодив за смелые речи в турецкую тюрьму, томясь в неволе в каменном каземате, страдая от жестокого голода, ожидая смертной казни, мужественный Нафтоли находит в себе силы, распиливает толстые железные прутья тюремной решетки и совершает дерзкий побег. А разве не поучительна история о том, как изнуренный тяжелым учением, хасид сделался больным и, превозмогая жар и лихорадку, сумел найти в книге нужные слова и обратился с ними к Богу с мольбой о помощи, и Господь послал ему исцеление. Раби Шмуэль, слушая краем уха, как складно говорит Нафтоли, и, стараясь остаться незамеченным и не смутить его, думает: ”Правдивый этот рассказчик не оставляет свои приключения на произвол фактов.» Мудрец снисходителен к ученику.
Эти и другие истории Нафтоли повторяет и дома. Двора — благодарная слушательница. «И вовсе у нее не лукавый взгляд. Напрасно я тревожился», — догадывается Нафтоли. С грустью замечает недавний паломник, что все меньше хасидов готовы внимать ему. Авторитет же цадика, на который он дерзнул покуситься, как и прежде недосягаем. Двора, впрочем, слушает мужа с неослабевающим интересом. «С раби, должно быть, мне не сравняться никогда, он выше меня. А завоевать сердце Дворы я мог и не совершая паломничества, я просто был слеп. Ради чего я пустился в столь тяжкий путь?» — с тоской размышляет Нафтоли. И вновь подставляет плечо раби Шмуэль. Он будто проник в душу ученика: «Ни о чем не жалей. Пройдут годы, и ты поймешь, друг, как верно ты поступил. А прибыль от правильного поступка в том, что он совершен.»
Еврейский мезальянс
Как–то в летний праздник швуэс гостили в Божине у раби Якова хасиды из города Добров, ученики раби Меира — Ицхака. Гости с нетерпением ждали исхода праздника, чтобы послушать знаменитые на всю округу сказки раби. Известен им также обычай божинского цадика: право рассказывать первую сказку он предоставляет гостю. Разумеется, у добровских хасидов сказка была заготовлена заранее.
Наконец–то Голда, жена раби Якова, очистила стол, убрав пустые миски из под молочной лапши, которая подавалась вместо привычного борща, так как праздник швуэс не мыслим без молочной еды. Вот все расселись за огромным столом, раби поднял руку, призывая хасидов к вниманию и молчанию, и предложил гостям начинать. Лучший среди добровских рассказчиков не заставил себя долго просить — слова вертелись у него на языке. Вот его сказка.
Жили в одном городе два еврея–торговца. Один — средней руки, другой же — настоящий богач. Первого Бог одарил сыном Давидом, а второго — дочерью Эстер. Дети с малолетства были дружны и неразлучны, водой не разольешь. Давид, когда подрос, как и все мальчики стал ходить в хедер, то есть в школу, где еврейских детей учат понимать Святое Писание. Полюбил он учение и часами просиживал над книгой. А еще Давид сочинял стихи, которые посвящал Эстер. Он держал это в тайне от всех да и от нее самой тоже. А Эстер обожала слушать истории о заморских приключениях, которые рассказывал ей дядя, брат отца. Он объездил полмира, и рассказам его не было конца.
Настоящая дружба, как и настоящая любовь встречаются редко, зато детская дружба часто перерастает в любовь. Выросли Давид и Эстер и поняли, что судьба их быть вместе. Однако, отец Эстер воспротивился браку, так как имел виды на жениха побогаче. Как ни странно, отец Давида тоже возражал — то ли гордость говорила в нем, то ли девица казалась ему несколько ветреной. Благоразумие и любовь не идут рядом: растет любовь — убывает благоразумие. Не добившись родительского благословения, влюбленные решили сбежать. Так и сделали.
Давид и Эстер придумали способ бегства. Точнее, одна придумала, другой поддержал. Темной ночью покинули они отчий кров, встретились в условленном месте, добрались лошадьми до ближайшей корабельной пристани, поднялись на отплывающее судно и были таковы.
Чудесно началось предсвадебное путешествие. Попутный ветер надувает паруса. Море и волны. Солнце и воздух. Небо и звезды. Сидят себе беглецы на палубе и вслух мечтают, как приплывут они в дальнюю–дальнюю страну, о которой Эстер не раз слышала от дядюшки, как сойдут на берег, как придут в синагогу и расскажут тамошнему раввину какую–нибудь правдоподобную небылицу, как раввин поженит их, и как заживут они приятной и счастливой жизнью. Сладкие фантазии. Давид даже книгу отложил в сторону. Хорошо мечтается молодым!
Чудесно началось предсвадебное путешествие, но кончилось хуже некуда. Затянули черные тучи горизонт. Налетел ураганный ветер. Шторм швырял легкий парусник с волны на волну. Произошло неизбежное: корабль разбился о скалы. Господь хранил наших влюбленных. Давид и Эстер выбрались на берег незнакомой страны.
— Сбежали из дома! — перебила рассказчика Голда, — Ничего удивительного, что начало хорошее, а конец плохой. В точности, как чесотка — начинается с удовольствия, а кончается болью.
— Голда, будь добра, помолчи до конца сказки, — сердито сказал раби Яков.
— До конца сказки помолчу, — ответила Голда. Рассказчик продолжал.
Ветер стих. Смертельно усталые, уснули беглецы под деревом. Пение птиц разбудило девушку, и покуда Давид крепко спал, она отправилась оглядеть окрестности. Вдалеке виднелся город, значит туда должна вести дорога. Но тут случилась новая беда. Навстречу Эстер вышли из–за прибрежной скалы двое пиратов. Схватили девушку, связали, положили на дно своей шлюпки и быстро–быстро стали грести в направлении корабля на горизонте. Так попала Эстер на пиратский корабль.
Наконец–то пробудился Давид. Огляделся по сторонам — нет возлюбленной. Бросился искать. Мечется, зовет, кричит до хрипоты. Все напрасно. Пропала Эстер. И людей нет вокруг. Сел на камень, заплакал. Понял, случилось непоправимое. Не видать ему больше любимой Эстер.