Страница 18 из 27
Орнифль. Бог с ней, с водкой! Но вот насчет вина — жаль. Я тебя перевоспитаю.
Фабрис. Маргарита уже пыталась это сделать. Но когда мне было пятнадцать лет, после моих первых эскапад с друзьями, я поклялся маме, что никогда не потоплю своей жизни в вине…
Орнифль. Наверно, вся твоя жизнь состояла из сплошных клятв.
Фабрис. Да.
Орнифль (налив себе вина, ласково). Знаешь, сынок, прежде чем потонуть, всякий корабль долго плавает по волнам. И не каждый капитан терпит кораблекрушение…
Фабрис. Вам тоже не следует пить…
Орнифль. Один стаканчик, доктор! И так уж не весело умирать, а если еще во всем себе отказывать… (Глядя на сына, пьет вино и вдруг заливается ласковым смехом.)
Фабрис (настороженно). Что это с вами?
Орнифль. Смотрю на тебя. Тешу свое отцовское чувство. Это одно из редких удовольствий, которые мне не довелось изведать… Пытаюсь представить себе того мальчугана, которого никогда уже не увижу. Подумать только, что не я учил тебя играть в стеклянные шарики!
Фабрис. Я никогда не отличался особой ловкостью в этой игре.
Орнифль. То-то и оно! А я был мастер! Я бы научил тебя всем приемам. Сколькому мне еще придется тебя учить! Я чувствую себя рядом с тобой мудрым и многоопытным, как старый, седой утес. Ты так скован и так раним… Нелегко быть мужчиной, да?
Фабрис. Да.
Орнифль. Девушек учить почти что нечему — это все равно, что учить реку струиться… А юноша хочет во что бы то ни стало прошибить стену лбом. И вот я встретился с тобой как раз в день твоего первого настоящего горя! Ничего не поделаешь, начнем курс с конца! Я научу тебя самому главному. Научу избегать страданий.
Фабрис(сухо и недоверчиво). Я не боюсь страданий.
Орнифль. Да, разумеется. Иначе ты заслуживал бы презрения. Но если бы ты знал, какая это трата времени!
Фабрис(враждебно). А как не доставлять страданий другим — этому вы тоже меня научите?
Орнифль (просто). Это — пустая затея. Люди жаждут страданий. Зачем же лишать их этого удовольствия и осложнять себе жизнь? Ну, возьми же паштет. Ты ничего не ешь!
Фабрис(вынув из своего чемоданчика папку, швыряет ее Орнифлю). Держите!
Орнифль (читает надпись на папке). «Агентство „Лазурь“. Расследования. Слежка. Разводы». Это что такое?
Фабрис. Ваша жизнь. Незадолго до смерти мама получила небольшое наследство. Когда она умерла, я употребил остаток этих средств на то, чтобы собрать подробные сведения о вашей жизни. Я не хотел необдуманно убивать вас, если вдруг вы исправились.
Орнифль. И ты рассчитывал узнать от агентства «Лазурь», исправился я или нет?
Фабрис (с некоторой тревогой, совсем как маленький мальчик). Да. А что, серьезная это фирма?
Орнифль. Вовремя же ты меня об этом спрашиваешь! И дорого они с тебя взяли?
Фабрис. Все.
Орнифль. Сколько же это?
Фабрис. Сто пятьдесят тысяч франков.
Орнифль (неожиданно). Скажи, нравятся Маргарите кольца?
Фабрис (растерянно). Да. Но почему вы спрашиваете?
Орнифль (в ярости). Тебе не кажется, что лучше было бы купить на эти деньги Маргарите кольцо? А не швырять сто пятьдесят тысяч франков каким-то грязным шпикам, чтобы они подтвердили, что твой отец негодяй! Пришел бы ко мне, и я сообщил бы тебе то же самое, только даром!
Фабрис. Долг чести требовал, чтобы я знал все точно.
Орнифль. Никто никогда не знает ничего точно, дурачок. И это тоже мне придется тебе объяснить. На нашем втором уроке.
Фабрис. Так или иначе, перед нами ваша жизнь. Хотите, перелистаем ее? Даже при беглом просмотре картина не из приятных! Сплошная цепь подлостей!
Орнифль (примирительно). Ты придаешь слишком большое значение мелочам. А жизнь надо видеть в целом!
Фабрис. Совершенно верно! Сейчас мы ее увидим. (Берет папку.) Бросив мою мать, вы отправились в Грецию, но это была вовсе не деловая поездка, как вы сказали маме. Первая ложь. За ней последуют другие!
Орнифль (со вздохом). Весьма вероятно… Но знаешь ли, иногда ложь — одно из обличий истины.
Фабрис. Нет! Ложь — это ложь!
Орнифль (сокрушенно). Ах, ты слишком молод, чтобы понять. Чувствую, что мне придется подохнуть от угрызений совести. Продолжай.
Фабрис. В Афинах вы были не один. Вы остановились в отеле «Акрополь» вместе с некоей Люсеттой Персеваль..
Орнифль (ест и запивает вином; восхищенно). Высокая блондинка, глупая, с восхитительными ляжками… Надеюсь, это указано в твоем досье?
Фабрис (с серьезным видом просматривает бумаги). Нет. Эта деталь не сохранилась в памяти привратника, которого расспрашивали детективы спустя двадцать пять лет…
Орнифль. Он не слишком наблюдателен. Ничем другим моя спутница не выделялась. Я и в самом деле сел в «Восточный экспресс» с парой восхитительных ляжек. К сожалению, они достались мне с принудительным ассортиментом в виде молодой белокурой особы, и я решительно не знал, что с ней делать в дневные часы. Ты скажешь, что с этими ляжками не обязательно было пускаться в столь дальний путь — я мог бы, например, съездить в Виль-д-Авре, — но что поделаешь, я был молод и не знал меры.
Фабрис. Спустя две недели вы усадили эту особу в поезд и отправили домой — потому что познакомились с дочерью секретаря бельгийского посольства, которая нередко навещала вас в отеле.
Орнифль (махнув рукой). Еще одна дура. Я и позабыл о ней… Разве всех упомнишь!
Фабрис. Под конец вы взяли в любовницы торговку устрицами и поселились с ней в маленькой комнатушке в Пирее, где ваш след затерялся. Однако вскоре после этого вы очутились в больнице для иностранцев — вас доставили туда с ножевой раной.
Орнифль. У торговки устрицами был еще другой любовник, которого звали Софоклом — совсем как того, настоящего, — только этот чересчур серьезно относился к любви! Ты, может быть, не заметил, что греческий театр совершенно не признает любовных сцен. Древние греки были воспитанными людьми!
Фабрис. Оправившись от болезни, вы поселились у одной англичанки, сестры милосердия той же больницы — некоей Бетти Брук!
Орнифль. Я все еще нуждался в уходе. У нее была прелестная грудь, все остальное — так себе… Но это была самая красивая грудь, какую я когда-либо видел… (Лицемерно вздыхает.) Как все это, должно быть, суетно, господи! (Неожиданно с ликующим видом.) А следующая кто?
Фабрис (вдруг выйдя из себя, отшвыривает папку). Вы омерзительны!
Орнифль (удивленно). Но почему?
Фабрис. Я надеялся, что чтение этого досье заставит вас устыдиться.
Орнифль. Устыдиться? Чего? Я готов устыдиться, я полон решимости устыдиться, я глубоко убежден, что время для этого уже настало, но я хочу точно знать, чего именно я должен стыдиться?
Фабрис. Я надеялся, что вы наконец осознаете всю бесплодность жизни, отданной наслаждениям!..
Орнифль (мягко). Наслаждения никогда не бывают бесплодными, по крайней мере в момент, когда их вкушаешь… О каком еще, пусть более достойном, занятии человека можно сказать то же самое? Или ты считаешь, что я лучше доказал бы свое преклонение перед красотой, осматривая греческие храмы? (Добродушно.) Некоторые из этих молодых женщин были прекраснее статуй, если это может тебя утешить…
Фабрис (вынув еще один листок из своей папки, агрессивно). Странное противоречие — этот постыдный период жизни в Греции вдохновил вас на создание стихов, самых чистых, самых волнующих со времен Аполлинера. В те дни весь Париж приветствовал в вас надежду молодого поколения!.. Спустя три месяца после появления вашей книги, из-за которой две восторженные провинциалки покончили с собой, вы взялись писать куплеты для нового обозрения в парижском казино!