Страница 11 из 93
Огонь!
Огонь!
Дом заволакивает белой пылью от искрошенного в песок бетона, и танк приостанавливает стрельбу. Перерыв десять минут.
— Сегодня хохма была, — будто с полуслова продолжает беседу подошедший Слон. — Писаря с третьего взвода знаешь? Приехали телевизионщики снимать, а нас почти всех в ружье подняли прочесывать окраины, вроде там видели чужую ДРГ. Ну, ТВ-шники приехали, а снимать некого, один Сержант их встречает да матерится. Ну, а что ему делать? Не отсылать людей нельзя, но и журналистов понять можно, у них тоже приказ. В общем, растолкали Писаря, он как раз у хлеборезки спал, напялили на него разгрузку, дали автомат и сказали — позируй. Ну, а тот и рад. Только автомат он видел третий раз в жизни, потому ненароком, позируя, поставил его на боевой взвод, да и дернул за крючок сдуру.
— Ну?
— Ну, он и выстрелил, — поясняет Слон, сморкаясь на покрытый застывшей грязью и ледовой корочкой асфальт. — Хорошо хоть в землю, и никого не зацепило рикошетом. Сержант, конечно, послал его на половой орган, да в ухо дал, чтобы башку включал хоть иногда.
— А хохма в чем?
— Хохма в том, что это все под запись происходило, и в эфир потом пошло, — хмыкает Слон. — То ли не досмотрели на телевидении, то ли решили, что так колоритнее. Писаря теперь все звездой кличут, автографы строятся брать.
Я хмыкаю в ответ и снова переключаю внимание на танк, который методично превращает верхние этажи когда-то жилого здания в щебень. Наконец с командиром связываются и, видимо, сообщают, что огонь можно прекратить, активности противника больше не наблюдается. На зачистку можно пускать пехоту — то есть нас.
По балке свищет злой, холодный ветер. Отличный климат, «мерзко-континентальный», как у нас говорят. Ночью холодно ибо мороз, днем холодно ибо ветер. Да дело и не в холоде, в общем, а в том, что ветер аккуратно прикрывает постоянно метущей поземкой все ямки и канавы в этой проклятой балке. Ошибешься — можно и ноги переломать. А из лекарств у меня с собой сейчас только кодеин.
Поднимаемся. Тут все еще веселее — пару дней назад была оттепель, и талая вода обильно стекала по склону. А потом ударил мороз, и она застыла. По этой причине скорость подъема у нас черепашья, но это оправданно — лететь вниз задницей кверху желающих мало.
Вот мы и снова наверху. Углубляемся в застройку — тут она смешанная, раздолбанная танком многоэтажка стоит прямо посреди частного сектора. Посекло их тут, конечно, в последние дни. Бетонные заборы изрешечены осколками и пулями от КПВТ, где-то посреди грунтовки воткнулся стабилизатор от «Града», у многих домов нет стен, у некоторых — крыш. Ребята помрачнели, идут молча, без обычных шуточек. Искомая многоэтажка все ближе.
Практически под подъездом происходит «встреча на Эльбе». Оказывается, давешний десант на «мотолыгах» прибыл сюда раньше нас. Прибыли, как на параде, с открытыми люками и чуть ли не с песнями, художественным свистом и включенным вайфаем на телефонах. Наши в этом плане уже ученые, поэтому обращают внимание дорогих гостей на непорядок.
— Что у вас, яманарот, за разведчики дырявые! — сплевывает Слон. — Второе снайперское гнездо на пятом этаже проморгали.
Среди гостей шухер и замешательство.
— Так не стреляли же ни разу, — вяло оправдывается кто-то.
— Не стреляли потому, что вас, дебилов, ждали, — веско поясняет Слон. На самом деле, по гнезду уже отработали из пулемета с той стороны, по нашей персональной просьбе, и там пусто. Но бдительность, как говорил дедушка Ленин, следует крепить. Учиться, учиться и еще раз учиться — архиважно!
Осталось проверить первое гнездо на девятом этаже. Ну, или то, что от него осталось. Топочем ботами по заваленной обломками лестнице. К счастью, в обрушенных коридорах и разбитых квартирах — никого. Сбежали жильцы заблаговременно. Ну, а кто бы не сбежал в такой ситуации? Минометные обстрелы, ракеты, гранатометы, пулеметы, а напоследок — вишенкой на торте — еще и танковая атака. Повезло хоть, что авиации не было. Кончилась у противника авиация.
Девятый этаж превращен в крошево, в котором время от времени видны какие-то узелки и тряпочки. То ли ошметки снайпера, то ли остатки его лежки. Ага! Историк, покраснев от натуги, вытаскивает что-то из-за груды камней. Остатки винтовки — незнакомый силуэт, что-то буржуйское наверняка. Под ногами шуршит пыльная бумага — снайперский журнал. В общем, если тут кто и был, то больше нет. Остался чужой снайпер в этих камнях навсегда или уполз своими ногами, безоружный и деморализованный — уже не столь важно. Возвращаемся.
Снаружи неожиданно тихо. Как-то привык я за последние дни к стрельбе, дальней или близкой, к оглушающему буханью танка под боком, к натужному свисту двигателей «шестьдесятчетверок», плотному частому пулеметному огню, мерным ударам «градов»… Ко всему-то подлец-человек привыкает — прав был классик.
На обратном пути — десантники предложили подбросить, но мы дочапали до точки сбора пешком — произошло еще две неожиданные встречи. Первая — почти у самой многоэтажки, когда нашу дружную компанию, сосредоточенно продирающуюся сквозь завалы из черепицы, глины и кирпичей, которые раньше были обычными сельскими домами, остановил тихий старческий голос:
— Молодые люди… прошу вас, не наступайте вот сюда…
Старику было уже лет восемьдесят, наверное, и несмотря на хороший минус, он был одет всего-то в старый пиджак и советские, наверное, еще брюки. А то место, куда он просил не наступать, ничем, на первый взгляд, не отличалось от всех прочих — тоже какие-то непонятные ошметки, клочки шерсти, что-то липкое…
— Тут мою собачку убило, — дед не походил на безумного, но спокойно смотрел на нас, холодный ветер зло трепал редкие седые волосы. — А до этого своротило крышу на хате, ракетой, наверное. Пристройку еще разметало, прямым попаданием. Но дом — дело наживное, да. А вот Жучку мою очень жалко. Как жена померла, третий год, только одна она у меня и осталась. А эти… фашисты ее пристрелили. Она лаяла очень, бросалась… наверно, поэтому…
Старику нужно было выговориться. Ребята останавливались один за другим. Не знаю, как им — мне было жутковато. Когда ты солдат — все воспринимается немного иначе. А каково было им, брошенным, преданным, оставленным всеми посреди бомбардировок и обстрелов? Как они пережили все это?