Бесчестье

Ведь правда?

— Так точно, сэр, — сержанта сегодня уже не тошнило, видимо, начинал привыкать к тяготам и лишениям. А может, в прошлый раз он просто съел что-то не то.

— Сколько — трое, четверо? — Инспектор недолюбливал «верзил», как и все остальные в Аббатстве, пожалуй. С целью снижения эмпатии и повышения эмоционального порога их нещадно пичкали наркотиками, отчего общаться с операторами механических ходулей вне службы было практически невозможно, уж очень странные мысли они излагали. Но потерять четверых за ночь — не говоря уже о почти трех десятках стражи и неизвестного пока количества гостей в особняке — как такое вообще возможно?

— У этого распахано горло и пробит череп, — сержант показал на груду почерневшего металла, в котором смутно угадывались остатки кирасы, механизированные ноги «верзил» и что-то еще, багровое, воняющее паленым мясом. — У двоих стражников за углом отрублены руки-ноги, как в прошлые разы, даже не успели потянуться за оружием. У тех, что ходили вдоль ограды, все проще — стражнику перерезали шею, одному «верзиле» смахнули с плеч голову, с другим поинтереснее. Подрезали рессору на правой «ходуле», и когда тот стал хромать — отрубили сперва один щит, потом другой, потом руку с луком, а затем стрелок упал, и батареи с ворванью за спиной сдетонировали.

— Никто, конечно, ничего не видел и не слышал, — утвердительным голосом спросил инспектор. Бесконечный поток смертей и черной крови, ручьями текущий по мостовым, настраивал на какой-то черный, предвкушающий лад, оттачивала мрачный юмор. Больше трупов! Больше убийств! Больше расследований! Этому городу все равно не жить, так давайте придадим хоть какой-нибудь смысл нашим последним предсмертным дням!

Все это было мерзко и неслыханно, но заразительно и довольно популярно в последние дни.

Сержант помотал головой. Они приближались к помпезному зданию особняка Бойлов, на территории поместья суетились криминальные медики и было черным-черно от стражи.

— У Бойлов объявили вечеринку с фейерверками, никто не обратил внимания. То же и когда там, за стеной, начались крики — соседи решили, что это Эсма конкурсы такие забавные устраивает, она на них мастерица. Была, я хотел сказать.

— Ага, — инспектор с интересом поглядел на сержанта. Если не сломается, не пойдет вразнос в ближайшие недели, хороший работник может получиться. Впрочем, если в Дануолле все пойдет вразнос, никому уже не будут интересны профессиональные качества сержанта. — А из-за чего крики-то были? Что-то такое, чего я еще не видел? Удиви меня.

— Извольте взглянуть сюда, — сержант указал направо. — Познакомьтесь с лордом Монтгомери Шоу. Нет, не эта куча обгорелых костей, а вот там, чуть дальше. Лорд Шоу, по всей вероятности, решил драться на дуэли, поэтому он достал из дуэльного ящичка оружие, взвел курок — а потом направил его дулом к себе и выстрелил прямо в сердце. А два секунданта, офицеры и опытные бретеры, глядя на эдакое представление, одновременно получили по зажигательной стреле в макушку и сгорели. Загадка загадок, сэр.

Инспектор нагнулся к телу Шоу, внимательно его изучая. Потом осмотрел дуэльный ящик, заглянул за каменную тумбу, на которой тот стоял, почесал нос и задумался.

— В карманах что-нибудь нашли?

— Письмо от лорда Тревора Пендлтона, сэр. Медики говорят, довольно грубое, что-то о сходстве жены лорда Шоу с чумной крысой. Самого Пендлтона этим вечером у Бойлов не было, не приглашен. Сэр.

— Понимаю, — сказал инспектор Кук, хотя мало что понимал. — Итак, вот, что мы имеем, сержант. Лорд Шоу встретился здесь с неизвестным — возможно даже, с одним из наших убийц. Тот передал ему оскорбительное письмо от Пендлтона — третьего из их семьи и единственного уцелевшего после резни в «Золотой кошке». Шоу вызвал незнакомца на дуэль — и мне трудно его винить, оскорбления следует смывать кровью. Наш неизвестный взял из ящика оружие — обратите внимание, сержант, вот дуэльная пара, один пистолет у Шоу в руке, второй, неразряженный, отброшен в кусты вон там — и далее что-то произошло.

Он нахмурился и вздохнул.

— Нет, я не думаю, что Шоу выстрелил сам в себя. Это совершенно невероятно, учитывая его общественное положение, ситуацию, в которой он оказался… да и на костюме нет никаких следов горения от частичек ворвани, которые обязательно появились бы, будь выстрел произведен в упор. Да, его убила его собственная пуля — но как? В Шоу выстрелил из его же пистолета кто-то другой, а затем вложил оружие в руку? Бессмысленно. Подвели секунданты? Маловероятно, да и зачем тогда их сжигать? Ничего не клеится, ничего не сходится — что вообще происходит в последнее время в этом проклятом городе?

Сержант показал гримасой, что не имеет ни малейшего понятия, но искренне восхищается логикой инспектора.

— Ладно, — сообщил Кук и поднялся с корточек. — Пошли в дом, там, чую, будет еще веселее.

Внутри особняка было тихо, в высоких потолках отдавалось эхо шагов, а тонкие ароматы духов и умело приготовленной дорогой пищи смешивались с тяжелым запахом крови и вспоротых животов аристократии. Тела лежали вповалку, изящные графини и холеные лорды в маскарадных одеждах, стражники в синих мундирах с пистолетами и палашами в окоченевших руках.

И пировали крысы.

***

— Он остановил время, — Томас не ждал дожидаться окончания истории. — А затем передвинул этого Шоу на траекторию пули и пустил время снова. Очень трудоемко, весьма изощренно, почти бессмысленно… но возможно.

— Возможно? — взвился было инспектор, но тут же сник. — Ну, конечно, «для людей с вашими способностями»… Да. И в особняке, наверное, тоже — ряд моментов указывал на то, что многие гости были убиты одновременно. А уж сами сестры Бойл… Одна разорвана на куски крысами, другая испепелена взбесившейся «стеной света», третья обезглавлена арбалетной стрелой — на общем фоне еще легко отделалась. В чем была их вина, с точки зрения убийцы?

— К Бойлам часто захаживал Лорд-регент — возможно, у него были любовные отношения с кем-то из сестер, — предположил Томас. — И Корво решил отплатить Берроузу той монетой, что получил когда-то сам. Уничтожить дорогого и близкого человека. А для большей надежности, он уничтожил всех.

Инспектор сидел неподвижно. Тикали часы, поскрипывал аудиограф, на вечерней реке поднимался ветер.