Пояс Койпера

В квартире было холодно и тихо, как в склепе. Спасибо Феликсу, подумал о друге, вырубил телефоны. Но стоило мне подключиться к сети, хотел поговорить с Анютой, как сразу же раздался звонок. Будто кто-то только того и ждал. Очень спокойный, дружелюбный мужчина назвал свое имя и отчество после чего сразу же перешел к делу, поинтересовался, нет ли у меня политических амбиций. На мой недоуменный вопрос — каких? — извинился со смешком за тавтологию и уточнил: самых амбициозных. Оставил свой телефон и попросил на этот счет подумать, некие серьезные люди хотели бы со мной переговорить.

И тут же, не успел я такому предложению удивиться, позвонил Фил.

— Ну что, очухался, алкоголик?

Звучал буднично, даже как-то тускло, однако что-то в его голосе меня насторожило. Не то чтобы официальность, ее не было, скорее подчеркнутая серьезность, плохо соответствовавшая, по моим понятиям, моменту. На краткое мгновение мне даже показалось, что все это со мной уже было, и этот его звонок, и пасмурный день за окном, но доверять своим ощущениям я не мог.

— Да есть немного!..

— Надо бы, — вздохнул он, — подвести кое какие итоги.

— Что ты сказал? — удивился я. — Ну давай, подскакивай! Только учти, кормить тебя нечем, а на спиртное я смотреть не могу.

Как будто знал все наперед, был уверен, что он откажется. Феликс и отказался:

— Давай лучше погуляем! Помнишь, как ходили вечерами по улицам, обсуждали мировые проблемы? Минут через двадцать буду…

Позвонил снизу через десять, я только и успел глотнуть кофе и нацепить на себя джинсы со свитером. Выглянул в окно. Дождя, как такового, уже не было, но с низкого неба сыпалась мелкая, противная морось. Самое время для романтических прогулок. Накинул плащ и спустился вниз.

Феликс сам был за рулем. Всю дорогу, длинной она не была, сосредоточенно молчал.

— Ты вроде бы хотел поговорить? — попробовал я его расшевелить, но он, не глядя на меня, процедил:

— Успеется!

Запарковал огромный черный лимузин неподалеку от храма Христа Спасителя, и мы, как два сыча, пошли шлифовать подметками московский асфальт. Молча, подняв воротники плащей. Он, солидный, в шляпе с опущенными полями, какие носят в Европе. Я в дежурном берете, таскаю его на такой вот случай в кармане. В полном одиночестве, дураков нема. Сыро, холодно, выходной, все сидят по домам. Прошлись немного по Волхонке и свернули на территорию храма. Обогнув его серую громаду, вступили на пешеходный Патриарший мост, дугой перекинувшийся через Москву-реку и Водоотводный канал.

Фил шел, не поднимая головы. Остановился, оперся рукой о парапет. С того места, где мы стояли, был виден Каменный мост, а за ним, в серой дымке дождя, Кремль. Произнес, глядя задумчиво на его башни:

— Знаешь, а мне нравится такая погода.

Хотя сказано это было не без грусти, я не мог упустить такую возможность:

— Уж не влюбился ли ты, грешным делом? Небось стишки по ночам кропаешь, тянет на природу? С мужиками в нашем возрасте такое случается.

Как было заведено еще в юности, не ответить на подначку он не мог, усмехнулся:

— Тебе ли этого не знать! — И хотя губы еще хранили тень ухмылки, продолжил прежним, сдержанным тоном: — Должен тебе сказать, ты большой молодец.

Достал из кармана сигареты. Щелкнув зажигалкой, подождал, пока я прикурю. На прогулку вырядился, словно собрался в театр или на официальный прием. Под плащом дорогой темный костюм, ручной работы штиблеты, на раздобревшей шее модный галстук. Хотя, что здесь удивительного, всегда любил шикнуть. Успешный деловой человек, в любой момент могут случиться переговоры или тот же банкет, а могут… — я бросил взгляд за Каменный мост, — вызвать на ковер к высокому начальству.

— Смотри, поаккуратнее, того и гляди к тебе начнут липнуть политические проходимцы.

— Уже достают!

— Вот видишь! — кивнул Фил, ничуть тому не удивившись. Закурил сам, вскинул на меня глаза. — С твоим рейтингом у народа ты для многих представляешь ценность.

— Рейтингом? — не поверил своим ушам я. — Спасибо за то, что удалось вынуть голову из петли!

Феликс смотрел на меня задумчиво, с прищуром.

— А я думал, ты догадался! С твоим-то воображением…

— Ты это о чем?

— Да так, вообще… — ушел он от прямого ответа, но тут же ткнул меня дружески кулаком в плечо. — Хорош разыгрывать! Не мог ты не понимать, что в чашке не яд! Артист!..

Я потерял дар речи, беззвучно выдохнул:

— Что-о?!

— Ну, не звери же мы в самом деле, — засмеялся Феликс. — Подумай своей уникальной головой, это ведь шоу! В крайнем случае тебя бы пронесло, и только! Сам понимаешь, предупредить, а то и сказать всю правду я тебе не мог. Малейшая фальшь или наигранность привели бы к провалу, и это в то время, как у телевизоров собралось шестьдесят три миллиона…

— Майский сказал, семьдесят пять, — пробормотал я потерянно.

— Для публики цифру преувеличили! Плюс миллионов двадцать в Европе и в Штатах.

Ветрено в такие дни у реки и потому особенно холодно. Меня начало тихо знобить и одновременно бросило в жар. Мы были одни, окруженные серой моросью тумана, одни в ставшей пустой Вселенной. Я провел ладонью по мокрому лицу, сняв берет, по торчащим во все стороны волосам. Что-то странное творилось у меня с головой, странное и нехорошее. На языке вертелся вопрос, чтобы задать его, я не мог найти слова:

— И… и все об этом знали?

— Да никто не знал, никто! — разозлился Феликс. — Пилюли профессору подменили, а прокурор и прочие принимали происходящее за чистую монету. Все! Сто процентов! Зрители, ведущие, персонал телецентра…

— А Майский? Он был в курсе?

— Частично! — Сигарета потухла, Фил швырнул ее в воду. — Людям надо говорить только то, что им необходимо знать. В любых обстоятельствах! Всегда! А тем более нашей доморощенной богеме, прекрасно знающей, что она ничего из себя не представляет. Достаточно не то что цыкнуть, нахмурить бровь, и ребята идут на сотрудничество… — Засунул руки в карманы плаща, нахохлился. — Майский ничего не знал! Я предупредил его лишь о том, что в последний момент может кое-что произойти, что изменит ход событий. Был уверен, что в чашке отрава. Бабулька, та, естественно, никакая не уборщица, а актриса, но сработала на совесть, к ее игре претензий нет. Какое-то время пришлось подержать старушенцию в изоляции, чтобы не проболталась, впрочем, и за это ей, как и многим, хорошо заплатили. Игра стоила свеч, ты даже представить себе не можешь, какие на кону стояли бабки! — самодовольно улыбнулся. — А еще я лишний раз убедился, как хорошо тебя знаю! Не обижайся, но я не сомневался, что заготовленную речь ты читать не будешь, и предусмотрел такую возможность в контрактах с рекламодателями.

Какая-то мысль не давала мне покоя. Занозой засела в мозгу, бередила рану. Не знаю, как так получилось, только мы уже стояли на другой стороне моста, смотревшей в спину возвышавшейся на стрелке фигуры то ли Петра, то ли Колумба.

— Цифры на табло?

— Манипуляция компьютерщиков, причем весьма несложная, — улыбнулся Феликс. — Ты так спрашиваешь, будто до сих пор не веришь, что разница в один голос — драматический прием. Театральный ход, придуманный Котовым, он бы и тебе сделал честь. Если бы не твое запредельное состояние — его было видно за версту, — ты бы наверняка все сразу понял…

Понял?.. Вряд ли в тот момент я вообще что-либо понимал! Не имеет смысла спрашивать висельника, какого цвета подставка, которую вот-вот выбьют у него из-под ног.

— Трагедия оказалась фарсом, а я этого и не заметил! Король — шутом, девственница — проституткой, государство — отхожим местом. Вот, значит, каков он — запах предательства!

Феликс схватил меня за грудки и хорошенько встряхнул. Я не сопротивлялся, смотрел поверх его плеча на растворявшийся в дымке силуэт Крымского моста, а видел камеру с низким потолком и ржавой, в пол, решеткой, чувствовал бившую в нос, смешанную с гарью факела вонь гнили. Боль была такая, будто с меня живьем сдирали кожу.