Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 20 из 66



Тяжесть в затылке нарастала, так случалось всегда, когда мысль была на подходе, начало покалывать подушечки пальцев. Повернулся на каблуках, уперся взглядом в Котова.

— Какая реклама самая действенная?

Тот медлил и, словно не выучивший урок школьник, переминался с ноги на ногу, видно, ожидал от меня подвоха. Глазенки-вишенки насторожились, смотрели из пулеметных гнезд глазниц.

— Телевизионная, если верить опросам. И через Интернет, если пользоваться социальными сетями…

Я усмехнулся. Чего-то подобного можно было ждать. Люди, даже мнящие себя профи, подходят к делу шаблонно, как если бы за их спиной стоял сталинский вертухай: свежая мысль — побег, попытка думать — провокация! Гладкий и осторожный в словах, Эдуард Владимирович все больше мне не нравился, но Фил смотрел на меня с надеждой, и возить его мордой по столу я не стал.

— Вы когда-нибудь слышали про сарафанное радио?

Не зная, что ответить, Котов глупо улыбался, и Феликс, скорее всего из солидарности, составлял ему компанию. По-видимому, они считали мои слова началом анекдота и теперь ждали, чем он закончится. Я между тем продолжал молча их разглядывать. Возникла неловкость, Фил поспешил ее замять. Спросил с излишней, пожалуй, живостью:

— Ты имеешь в виду что-то конкретное?

Не зная того, он давал мне шанс перевести все в шутку, но я им не воспользовался. Меня распирало от собственной значимости, внутренний голос подзуживал: хочешь ведь сказать — так не тяни, скажи!

И я сказал:

— Более чем! Наш народ давно изверился. Он не верит политикам, как не верит средствам массовой информации. И уж подавно не верит он рекламе. Единственный способ до него достучаться — организовать вброс информации через знакомых и близких, на чье мнение в обыденной жизни люди привыкли полагаться…

— Ну-ну, интересно! — впился в меня взглядом Котов.

— Если, к примеру, ты доволен новой вещью, кто-то из твоего окружения обязательно захочет купить такую же, — продолжал я, ловя кураж. Так всегда происходило, когда меня захватывала красота идеи, и тогда уже я не знал удержу. Варианты идеи множились и обрастали деталями, не хватало времени конвертировать их в слова.

Эдуард Владимирович придвинулся ко мне вплотную, от слащавого запаха его одеколона меня начало мутить.

— И что же вы предлагаете?

Я и сам не знал, предлагаю я что-то или брежу наяву, только остановиться уже не мог. Поднялся на ноги, отошел ближе к окну. Встал, как за щитом, за спинкой кресла. Говорил горячо и, наверное, сбивчиво, но Котов понимал меня с полуслова. Рекламную кампанию надо организовать так, чтобы она ни в малой степени не выглядела рекламной, просто люди делятся друг с другом новостями. Сотрудников для нее набирать по контракту с условием, что несколько раз в день в определенный для каждого час они будут рассказывать своим знакомым о преимуществах того или иного якобы купленного ими товара. Афишировать свою деятельность им будет строго запрещено, в то время как контроль над ними можно осуществлять с помощью включенного во время сеанса мобильника. Проверять не каждого, такой необходимости нет, а выборочно, дисциплину поддерживать строгостью штрафных мер и записанных в контракте санкций. Что ж до эффективности сарафанной рекламы, о ней легко судить по уровням продаж, но заранее можно сказать, что цифры не разочаруют.

Все! Закончив импровизированную речь, я протянул Филу стакан. Подмигнул, мол, оцени, каков бред, как мастерски я впарил его этому придурку. Но Феликс не повел и бровью, более того, на его губах проступила довольная улыбка.

Только теперь, вспоминая подробности того зимнего вечера, я начал кое-что понимать. Похоже, Феликс уже тогда знал, что в обществе, где все измеряется деньгами, в любой шутке есть только доля шутки, остальное легко может оказаться гнусной правдой. Идея лишь на поверхности выглядела абсурдной, да и абсурд в России обеспечивает высокую норму прибыли, не меньшую, чем распил бюджета и торговля наркотиками. Безответственная выходка достала своего создателя бумерангом!

Прикосновение к руке Анны вернуло меня к действительности. Ее пальцы были холоднее льда.

— Ты… ты меня не бросишь?

В поисках свежего носового платка выложила из сумочки мобильник. Я взял его и набрал собственный номер, дождался, когда в кармане запиликало, и отключился.

— Тебе надо на время исчезнуть из города, я сам тебя найду. Да, кстати, как твоя фамилия?

Ее губы разлепились, и она едва слышно выдохнула:

— Виктимова.

Правду говорят, если уж лыко, то обязательно в строку! Не великий знаток английского, я знал, как на этом языке звучит слово «жертва».

На улице уже зажигали фонари. Длинный, как жизнь, день подходил к концу. Суетный город погружался в короткую, как жизнь, ночь. На бульвар, совершить перед сном моцион, выползали истомленные жарой пенсионеры. Из окна дома напротив доносилась музыка. Аня семенила за мной, как коза на веревочке. Остановившись, я протянул ей сигареты.



Она покачала головой и жалобно улыбнулась.

— Хочешь, поедем к тебе…

Я продолжал ее молча разглядывать. Аня смутилась. Что еще могла она предложить, обретаясь на дне помойки, где за все приходится платить?

— Аванса не требуется, хотя мысль здравая! Мы к ней еще вернемся.

Добр был несказанно, позволил лишь себя на прощание поцеловать. Целомудренно, в щечку. И даже сам ее по-братски приобнял, не мог сдержаться. Надеюсь, это не было ей так уж неприятно.

— Не переживай, все будет хорошо!

И Анька пошла по бульвару, а я остался стоять. Смотрел ей вслед и не знал, плакать мне или смеяться. А как было бы здорово воспользоваться ее великодушием! Рассевшиеся по скамейкам с ногами малолетки лизались, посасывая пиво, воображали, что это и есть взрослая жизнь, а я все смотрел и смотрел и думал, что прав Экзюпери: мы в ответе за тех, кого приручили. И тысячу раз за тех, кого подставили! Потащил из пачки губами сигарету, как вдруг ощутил на себе чей-то взгляд. Человек на пределе возможного чувствует еще и не такое, страсть как не люблю, когда мне буравят глазами спину.

Обернулся. У стеклянной стены кафе через дорогу в свете переливавшейся огнями рекламы курила барменша. Длиннющий чертов день отказывался кончаться. Можно было наплевать и уйти, я вернулся. Не говоря ни слова, остановился напротив. Так же молча она открыла передо мной дверь и прошла к стойке бара. Привычным движением отмерила и налила в стакан пятьдесят граммов водки.

— Что, облом?..

— Слушай, — не выдержал я, — не лезь не в свое дело, и без тебя тошно!

Она была мне несимпатична. Не потому, что немолодая и уставшая, что-то мрачное было в ее облике, в смотревших на меня темных, грубо подведенных глазах. Свои способности обольстителя я никогда не переоценивал, но мелькнувшая мысль была единственным объяснением происходящего. Люди в массе своей не видят себя со стороны. И слава Богу, иначе доходы церкви от отпевания значительно бы сократились.

Закусила верхнюю губу.

— Пей! Я загадала: если вернешься, скажу.

Я выпил. Вытряхнул для нее из пачки сигарету. Она вертела ее в пальцах, продолжала о чем-то размышлять.

— Ну?

— Может, и не стоит говорить, но раз уж так вышло… — Замолчала, после паузы продолжила: — Бабка моя по матери была ведунья. Я тогда гуляла с Витькой, он был мне вроде как жених. Увидела нас старуха, отозвала меня в сторонку и говорит: мужик на белом свете не жилец! Тень смерти впереди нее бежит. Приглядись, увидишь. Об этом писал еще этот, кому врачи клятву дают…

— Гиппократ.

— Точно! — Посмотрела мне в глаза. — Когда дамочку в чувство приводил, она скользнула по твоему лицу…

— Кто? — не понял я, не захотел понимать.

— Тень! — Наполнила стакан наполовину и подвинула ко мне.

Я его опрокинул. Выложил на стойку пару стольников. Спросил развязно, развязнее, чем мог бы, чем должен был:

— Ну и как там Витек?

Барменша пожала плечами.

— Связь с тем светом плохая, видно, роуминг не достает…