Страница 4 из 38
Он наносит удар по почке Коннелли, бросая его на пол. Стоя на коленях, Коннелли взмахивает покрытым кровью кием и втыкает его в ногу дальнобойщика. Поднявшись на ноги, он посылает стремительный удар дальнобойщику в живот, затем в голову.
Сотрясаясь от бурлящего в крови адреналина, я бегу к моему обидчику, чтобы проверить его пульс. Он жив. В чертовски глубокой отключке, но будет жить.
Вдруг до меня доходит, что Коннелли теперь стал героем. И, в принципе, ему может даже грозить ночь в тюремной камере. За рукоприкладство. Но как только станет известно, что он защищал женщину от насильника, обвинения будут сняты... до следующего проступка. Ему даже не нужно вознаграждение. Коннелли и так будут хвалить в его отделе за проявленный героизм.
И я буду наказана.
Как только Куинн разузнает об этом, он поймет, что я задумывала. Работая под прикрытием без разрешения на это. Я не получила разрешение, отправившись на операцию самостоятельно. Я не уверена, будет он в ярости из-за того, что я проигнорировала его приказ прекратить копать под Коннелли, или из-за того, что поставила себя под угрозу.
Думаю, оба варианта.
Хриплый всхлип привлекает мое внимание. Официантка помогает девушке, дергая ее за руку и натягивая ей на плечи разорванный топ. Один взгляд на них, и я понимаю, что в полицию об этом инциденте никто не сообщит. Проститутка не хочет иметь дело с правоохранительными органами, как и работники бара.
Здесь закон считается большим врагом, чем насильники.
Я пытаюсь сосредоточиться на своем выражении лица, чтобы оно было похоже на испуганное, как и у двух других женщин. Хотя я знаю, что мне не одурачить Коннелли, но я должна продолжать играть свою роль, пока точно не буду уверена в том, что произойдет дальше.
Коннелли не отбросил бильярдный кий. Это улика, и он специалист, который знает, что влекут за собой улики. Он берет его с собой, подходит к своему столику, забирает бумажник и бросает купюру на стол. Он ни на кого не смотрит, пока покидает бар.
Когда волна адреналина стихает, моя рациональная сторона возвращается в игру.
Я не уверена, хорошо или плохо, что я освобождена. Я месяц изучала Коннелли. Работала над профилем, чтобы понять его характер, и его сегодняшние действия полностью сводят на нет всю проделанную мной работу.
Что может быть хуже, чем неспособность предугадать следующий шаг убийцы? Понимание того, что ты и убийца являетесь единственными, кто знает правду.
Я бы могла рационализировать его линию поведения в данной ситуации, объясняя ее тем, что склонность к доминированию побудило его действовать против собственных природных импульсов. Он заклеймил меня и отказался позволять другому мужчине осквернять свою собственность.
Если бы он понял, что я являюсь самозванкой, то вряд ли бы это стало мотивацией для его действий. Но существует нечто в этой игре, что перевешивает его нужду – это его инстинкт выживания.
Те, кто упиваются властью, забирая чужие жизни, ценят и защищают свои собственные с таким неистовством, подобным которому мать защищает ребенка.
Отстраняясь от этих мыслей, я пытаюсь взять себя в руки. Поправляя платье, я натягиваю его на бедра и приглаживаю растрепавшиеся волосы по плечам. Неловкая тишина, наполняющая бар, преследует меня, пока я иду к столу, чтобы схватить свой клатч, а затем направляюсь к двери. Я не вернусь в этот бар, как и Коннелли.
Прежде чем покинуть придающий спокойствия свет, исходящий от фонарного столба, я достаю телефон из сумочки и тыкаю большим пальцем по экрану, готовясь нажать экстренную кнопку.
Арендованная машина, припаркованная на стоянке, подтверждает мой рассказ о проблемах с ней, но и дополнительно позволяет сохранять мою анонимность. Нажимая на кнопку под ручкой дверцы, я чувствую охватывающее меня жуткое ощущение опасности.
Открыв дверь, я уже почти одной ногой в салоне машины, но внезапно ощущаю, как мою шею обхватывает петля веревки. Шок захватывает меня, и я начинаю задыхаться, но я была готова к этому; я зацепилась за эту единственную, почти мимолетную мысль, пока готовилась потерять способность дышать. Я подготовилась, чтобы отвлечь его своей попыткой схватить веревку, и сосредотачиваюсь на телефоне, двигая большим пальцем по экрану.
- Я тоже изучал тебя.
Его голос звучит как низкий скрежет, когда он обхватывает рукой мое запястье. Прежде чем я успеваю нажать кнопку, Коннелли прижимает мою руку к машине. Телефон падает на гравий.
Я зажмуриваюсь, пытаясь дышать сквозь сжимающуюся на горле веревку.
Он закрывает дверь, затем притягивает меня к своей груди и оттаскивает от машины. Внезапная утрата освещения салона погружает нас в темноту. Стрекотание сверчков, кажется, усиливается, становится более враждебным, словно насекомых встревожило вторжение незваного гостя в их лес.
Мой каблук зацепляется за корень. Туфля потеряна где-то на сырой земле. Я концентрируюсь на том, чтобы сохранить вторую на месте, возможно, она послужит мне оружием. Как только мы оказываемся вдали от посторонних глаз, скрытые от бара за высокой травой и деревьями, я напрягаю колени. Влажная земля холодит и царапает мою кожу. Он ослабляет веревку достаточно, чтобы я смогла беспрепятственно дышать. Я всасываю запах грязи и влажного лета, заполняя легкие кислородом.
Давление острого предмета на талии заставляет меня вздрогнуть от рефлекса.
- Это совсем не твой стиль, - говорю я, пытаясь выиграть время, чтобы заставить его говорить.
Сделать хоть что-нибудь, чтобы он не использовал этот нож.
Лезвие пропадает, но веревка снова затягивается вокруг моей шеи. Кровь со свистом накатывает на уши, и давление в глазах увеличивается. Мои пальцы впиваются в грубую веревку, пытаясь подарить мне возможность сделать вздох под плотно стягивающим шнуром. Затем, когда я ощущаю страх от того, что могу потерять сознание, он ослабляет хватку.
Веревка скользит по шее, и я хватаю ртом столько воздуха, сколько могу, ощущение удушения все еще стягивает горло.
Я вижу, как его ботинки появляются в поле моего зрения, лунный свет отражается от наполированной черной кожи. Я держу голову опущенной, когда он останавливается передо мной.
- Есть свидетели, - говорю я.
- Никому из них нет до нас дела.
- Ты знаешь, что мою смерть будут расследовать. Я не одна из твоих жертв, я просто так не исчезну.
Подняв голову, я смотрю в его лицо. Смотрю в мрачные бездны его темных глаз.
- Не будет тела, которое придётся исследовать.
Коннелли скользит подушечкой большого пальца по кончику лезвия.
Я открываю рот, чтобы ответить, дать ему понять, кто я такая, рассказать, как детектив Куинн и группа захвата свяжут мое исчезновение с ним, но лезвие прикасается к воротнику моего платья, прижимаясь к коже, заставляя меня остановиться.
Коннели опускается на колени в грязь, его оружие впивается в мою плоть, а я заставляю себя не отводить взгляд. Смотрю ему прямо в глаза, пока он оставляет четкий разрез на ткани. Звук рвущегося материала возвращает меня назад к моим кошмарным воспоминаниям.
Пот стекает по мелкому порезу на моей груди, вызывая жалящую боль... затем он срывает воротник, освобождая шею и грудь. С еще одним взмахом он проскальзывает плоским лезвием под мой бюстгальтер. Холодная сталь атакует мою кожу. Я дрожу, что вызывает у него улыбку. Он поворачивает нож и дергает, срезая лифчик с моего тела.
Его глаза оценивают мой шрам. И он произносит:
- Ох, как красиво. Какой же прекрасной, должно быть, была твоя пытка.
Я смотрю на убийцу перед собой. Я не отвернусь. Я не дам ему почувствовать страх, которым он будет упиваться.
Его пальцы изучают рубцовую ткань вдоль моей ключицы. Похоть вспыхивает в его глазах, когда он скользит рукой вверх к цепочке, обхватывающей мою шею.
- Я редко беру такие очевидные трофеи, - говорит он, наматывая цепь на свою ладонь. - Но не могу устоять.
Он срывает цепочку с моей шеи и толкает меня на землю.