Страница 55 из 76
Кеннет смотрел и не понимал. Мальчик, даже не защищенный местными обычаями, с каждым ответом все больше нравился собравшимся. Вызывал больше жалости, чем гнева. Лейтенант посмотрел на стоящего сбоку священника, тот, довольный, кивал головой, словно все шло по его плану. Что все это значило?
Он понял это, когда вновь заговорил Навер.
– Я верю тебе. – Он похлопал мальчика по щеке, будто потрепал по голове расторопного пса. – Верю, и поэтому постараюсь, чтобы тебя не наказали, и даже отправили домой. Но ты должен доказать мне правдивость своих слов, доказать, что пришел сам, а этот плащ просто одежда. Сними и плюнь на него, помочись, тогда я увижу - ты не шпион.
Стоящие в строю стражники задергались, сломали линию, кто–то из них потянулся за оружием.
– Рота!!! Внимание!!! – Кеннет успел рявкнуть прежде, чем началось непоправимое. – Равняйсь!
Они послушались, некоторые с сомнением, но вернулись на места и выровнялись. Кеннет посмотрел сначала на Навера, потом на уже широко ухмыляющегося священника и с огромным трудом взглянул на графиню. Не было никаких сомнений, кто тут сейчас командует. Он сглотнул, почти умоляющим жестом коснулся рукояти меча. На мгновение ему показалось, что в ее глазах появилось сочувствие. Потом она покачала головой. Нет.
Нет. Он повернулся к ней спиной.
Двадцать лет назад Восьмая Рота Четвертого Полка Горной Стражи потеряла два своих плаща в стычке с бандой веклавских разбойников. Два солдата просто потеряли свои вещмешки. Кто–то из бандитов их нашел. Когда банду все же уничтожили, то нашли плащи в яме нужника. Они им были не нужны. Роту сначала отдали под суд, потом расформировали, а солдат перевели в другие отряды, где к ним долгое время относились как к изгоям. С того времени у Четвертого Полка не было роты с номером восемь. К некоторым вещам в Горной Страже относятся очень серьезно. Кеннет понимал, если мальчик сделает то, о чем говорит Навер, его отряд тоже перестанет существовать. В таких делах не было смягчающих обстоятельств.
Когда он записался в Стражу, командующий ротой офицер набросил ему на плечи тогда еще белую ткань и сказал: «Носи его с гордостью, заботься о нем, вовремя штопай и следи за тем, что бы никто никогда его не опозорил. Он делает тебя стражником». Он до сих пор помнил эти слова. Солдаты могли не носить плащей, иногда умышленно, иногда для удобства, но правда в том, что для Горной Стражи этот кусок грубой белой ткани был символом статуса, признаком принадлежности к доблестным, яростным отрядам горной пехоты, которые, как говорили, не уступают в битве самой императорской гвардии. Это была единственная уставная часть обмундирования, знак и символ опознавания. Вместо знамен и штандартов, вместо lardoss, деревянного древка с символом полка наверху, Горная Стража носила свои плащи. Кеннет никогда не слышал о случаях продажи плащей или оставления их на поле боя в виде добычи для врага. Право ношения получали с момента вступления в Стражу и до смерти, когда в нем же и хоронили. И не имело значения, подарен ли он кому–то вне отряда. На нем все еще был номер роты, две, вышитые черной нитью шестерки. Нельзя позволить его обесчестить. И в то же время они не могут ничего сделать.
Священник смотрел в его глаза и улыбался. Навер продолжал убеждать:
– Ну же, парень. Я твой друг и хочу помочь тебе. Покажи мне, что это обычная тряпка, которую ты надел для защиты от холода. Не волнуйся, получишь новый плащ, еще лучше и теплее. Только сними этот, плюнь и помочись на него, я должен увидеть, что ты не шпион.
Пленник дернулся, плаксиво скривившись. Помолчал. Потом медленно покачал головой.
Удар прозвучал так, словно кто–то бросил кусок мяса на разделочную доску. В этот раз бандит нанес удар открытой ладонью, болезненный и унизительный.
– Я не буду ждать до утра! – Прорычал он. – Докажи мне, или ты умрешь. Ну же! Пустите его.
Бандиты отошли, мальчик зашатался, казалось, он вот–вот упадет. Кеннет сделал шаг в его сторону.
– Лейтенант… – шепот, нет, шипение графини было как лезвие, вонзающееся в основание черепа.
Он знал, к чему это приведет, к горящей границе, разрушенным городам, стертым с лица земли селам, к крови, трупам, слезам. Об этом шла речь. Если они не сдержатся, если обнажат оружие, то бандиты Навера ворвутся в зал и начнется резня. Переговоры будут сорваны. Возможно сам tahg заплатит за это жизнью, а его племянник усядется на троне. А потом боевой культ Сетрена Быка сожмет всех в железном кулаке и отправит на восток. Поэтому священник не спускал с него глаз. Речь шла о намного большем, чем судьба одной роты. И от понимания этого ему легче не становилось.
Он посмотрел на своих солдат. Они стояли в глубине зала, вокруг них было пусто. Почти сорок стражников в неполном вооружении, бледные лица, стиснутые кулаки, ладони лежат на рукоятках сабель, мечей и топоров. И взгляды, брошенные на него, были гневными, ожидающими приказа. Всего шаг от нарушения дисциплины.
Он пошел вперед, вниз по лестнице, в их сторону. Когда он сделал первый шаг, лицо священника осветилось радостью, а рот открылся для крика. Графиня вскочила на ноги, опрокинув кресло. Не обратил на это внимания. Прошел мимо удивленного Навера, и, не глядя на мальчика, подошел к солдатам. Занял свое место в первой десятке.
– Господин лейтенант… – солдат справа даже не дрогнул, но его голос был таким, будто кто–то сжал руки на его горле. – Что делаем?
– Стоим, Варв. Приказ посольства.
– Но…
– Стоять, – процедил он сквозь зубы. – Не дергаться.
Еще один удар отшвырнул пленника назад. Навер подошел и схватил его за волосы, не дав упасть, опустил голову вниз, и мощным ударом колена в лицо отправил на пол. Кровь хлынула изо рта и носа парня, пачкая посеревшую белизну плаща. Он вскрикнул и подавился рыданиями. Удар в грудь выбил из него дух.
– У меня нет времени, вонючка. Я не хочу торчать здесь и заставлять тебя говорить правду. Я должен быть уверен. – Навер наклонился вперед и придавил ногой запястье лежащего. В тишине зала послышался хруст костей. – А ты не оказываешь мне уважение. Это плохо. Придется тебя ему научить.
Он кивнул одному из охранников, и тот сразу же подал ему тяжелые боевые кольчужные перчатки, усиленные на внешней стороне и пальцах стальными пластинками. Мальчик словно завороженный смотрел, как Навер их надевает, затягивает ремешки, шевелит пальцами. Он закрыл глаза на мгновение, а когда открыл, его взгляд в первый раз прошелся по стоящим в ровных шеренгах солдатам. Открыл рот…
– Нет. – Молодой бандит схватил его за грудки и одним рывком поставил на ноги. – Они тебе не помогут. Они не твои друзья. Они не считают тебя солдатом, только дурачком, которому из жалости подарили старый плащ. Смотри на меня! Понимаешь? Ты для них никто! Сними эту тряпку, плюнь на нее, и я поверю, что ты просто дурак, который оказался в неподходящем месте. Ну же!
И подсунул мальчику под нос сжатый кулак. Кеннет уже видал раньше, что может сделать с лицом такая перчатка. Отвел глаза.
Удар прозвучал отвратительно, мясисто и влажно. И сразу же после этого слышен звук падающего тела, глухой, животный, не то всхлип, не то стон. Звук шагов, удар ногой, возня, звук разрываемой ткани, и два, нет, три быстрых удара, ломающих ребра. Рыдание, прерванное очередным ударом, вроде как пренебрежительной пощечиной, но пощечиной нанесенной рукой в кольчужной перчатке, которая срывает кожу с лица, превращая ее в кровавое месиво. Крик, короткий крик и страшный булькающий звук, который может издавать только тот, чье горло давит стальная ладонь. Рывок. Удар. Падение. Плач. Удар.
Кеннет закрыл глаза, его мир сжался, свернулся в точку, где слух становится самым важным из органов чувств. Он жалел, что не может закрыть и уши, заткнуть их пальцами, отсечь себя от зала и всего в нем творившегося.
Он был солдатом. Он сражался и убивал. Он видел казни, сам не раз хватал и доставлял в суд грабителей, которых позже обезглавливали, четвертовали или подвешивали на крюках. Происходящее здесь, он запнулся в поисках нужного слова, было просто зверством.