Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 42

Совсем недавно мы оставили позади кровавые режимы, которые хотели из братства народов сделать застенок, подвергнув ради этого террору миллионы людей. Чтобы объединить людей, необходимо сперва покончить с некоторыми из них, например, с еретиками, неверующими, эксплуататорами. И тут и там все та же преступная доброта владеющих Истиной: инквизитора, крестоносца, политкомиссара. «Братство или смерть» — известно, каким успехом пользовался этот лозунг во времена Французской революции. Начинают со ссылок на евангельские строки: «Первые сподвижники Спасителя были как братья, равные и свободные», — скажет в 1791 году аббат Ламуретт (говорящее имя![163]), а кончают обвинениями в измене, отправляя друг друга на эшафот[164]. Коммунизм в его советском варианте, а также в духе Мао, Кастро и Пол Пота истреблял своих соратников и попутчиков, которые у подножья виселицы клялись в верности делу Революции и Социализма. Что остается делать, если высокий идеал веры в Христа или Ленина требует отсечения загнивших частей, мешающих наступлению рая? «Вы мои братья, поскольку у меня есть враг», — сказал Элюар, талантливый поэт-сталинист. Полистайте выступления апологетов братства, прислушайтесь к дрожи в их голосе: желчь, ненависть — их ничто не радует, их ото всего тошнит. И не удивительно, что последние интеллектуалы-коммунисты Европы, например, Ален Бадью и Славой Жижек, ссылаются на апостола Павла, христианство и преображающую силу любви.

Последствия риторики благих намерений губительны: чьи-то несчастья немного значат, если они приближают пришествие «Града Божия» или Революции. Мы стремимся делать добро, значит, на нас нет вины. Уже Паскаль в «Письмах к провинциалу» спорил с одним иезуитом, который оправдывал ошибку красотой плана: «Когда мы не можем помешать действию, мы очищаем, по крайней мере, умысел; так мы исправляем изъян средства чистотой намерения»[165]. Трудно преувеличить число преступлений, на которые может вдохновить любовь к человечеству в целом, неуравновешенная любовью к людям в частности. Агрессивность, убежденная в своих правах, уверенная, что трудится для спасения душ или для освобождения угнетенных, сплачивает своих приверженцев в единое страстное и беспощадное целое. Христианский Бог, любящий «кротких и милосердных», начал с того, что спровоцировал чудовищную бойню. Высшей любовью оправдываются и пытки предателей, и физическое устранение «врагов народа» во имя коммунизма. Современная эпоха знала два рода тирании: тирания ненависти, национал-социализм, и тирания любви, марксизм-ленинизм, который сложнее опровергнуть, так как его идеалы благородны. Программа нацистов держалась на неприятии евреев и прочих «низших рас», предназначенных к уничтожению. Программа коммунизма заключалась в том, чтобы освободить весь «род людской» с помощью пролетариата. Первые изъяснялись на языке палачей, «высшей расы», вторые на языке жертв, притесняемых. Но, осуществляя справедливость на земле, следовало сперва устранить все элементы, стоящие у нее на пути: буржуазию, кулачество, социально чуждых, империалистов и т. п. Величие дела, предпринятого во имя страдающего человечества, оправдывало грубость применяемых методов. Коммунизм был доведенной до абсурда разновидностью христианства.

5. Отказ от прозелитизма

Схожесть, безусловно, на этом заканчивается. Большевизм, как и нацизм, его брат и враг, поставили убийство на индустриальные рельсы и за один век уничтожили больше людей, чем христианская Церковь за всю свою историю[166]. К тому же христианство процветает, а социалистическое содружество рухнуло. Отчего эта разница? Религия, в отличие от светских доктрин, не подлежит проверке: ее цели на небесах, а не здесь. Европейское христианство очеловечилось не изнутри и не по доброй воле, но потому, что Возрождение, Реформация, Просвещение и Французская революция ослабили его земное, мирское господство и спасли его господство духовное. У Рима хватило мужества покаяться на Втором Ватиканском Соборе — пересмотреть свою доктрину, отсечь агрессивность отдельных ее аспектов, признать наиболее чудовищные ошибки. Христианским Церквям понадобилось почти два тысячелетия, чтобы вынужденно, под нажимом прийти, наконец, к некоторой трезвости. Периоды истовой веры на Западе способствовали не только появлению великих произведений искусства и росту прогресса, что бесспорно, но и разгулу зла и варварства. Никаких сожалений по поводу этих высокодуховных времен! Христианство вновь стало популярным лишь оттого, что ему подпилили зубы (что не происходит и, возможно, никогда не произойдет с исламом). Христианство, в формах католичества, протестантства и православия, отказалось от насилия лишь потому, что отказалось от любви как непримиримой страсти. Римская церковь превратилась, не желая того, в парламент, занятый разбирательствами между собственными фракциями. Даже если она по-прежнему видит себя единственной носительницей истинной веры, она соглашается, не без колебаний, и на самокритику, и на диалог с атеистами, агностиками и представителями других конфессий. Церковь бывала нетерпима из-за любви, теперь она вынуждена быть терпимой из-за слабости. За исключением ислама, не растратившего строптивости, принцип светскости принят повсюду в Европе, и его правомерность сегодня не обсуждается. У мировых религий в демократическом обществе уже нет возможности отправлять в тюрьму или казнить несогласных. Достойна сожаления позиция Рима в вопросах о целибате священников, рукоположении женщин, контрацепции, абортах, гомосексуализме; запрет на противозачаточные таблетки безответствен, а запрещать презервативы во имя воздержания, когда вокруг свирепствует СПИД[167], со стороны церковных властей преступно.

Тем не менее, Церковь уже согласна, что само по себе большой прогресс, отделить любовь от прозелитизма:

Любовь бескорыстна; она проявляется не для достижения каких бы то ни было целей. Тот, кто занимается благотворительностью от имени Церкви, никогда не будет пытаться навязать другим ее веру. Он знает, что любовь — в ее чистоте и бескорыстии — есть лучшее свидетельство о Боге, в Которого мы веруем и Который побуждает нас любить[168].

Подобные поправки исключительно важны: отказ от насильственного обращения — это огромный шаг вперед; становится понятно, почему христианство стало синонимом кротости. Чем более разделена великая вера, тем сильнее ее открытость, готовность к сомнениям и самоанализу. Надежда увидеть однажды христианский мир единым, как было в первые века нашей эры, наивна, так как различные направления — лютеранское, кальвинистское, православное, католическое — процветают в их плюрализме, а не в ложном единстве. Всякий монотеизм однажды перерождается в политеизм, пути к Богу множатся по мере того, как человечество становится многообразнее. Будем надеяться, что религия пророка Мухаммеда, уже расколовшаяся между суннитами и шиитами, будет делиться и дальше, и что фитна[169] только углубится между отдельными направлениями, школами и сектами. Хочется повторить вслед за Мориаком, сказавшем о Германии после окончания Второй мировой войны: «Я так люблю Германию, что чем их будет больше, тем лучше». Когда какой-либо конгрегации угрожает раскол — сегодня это касается англикан, завтра, быть может, коснется католиков, — следует радоваться: теряя в силе, можно приобрести в мудрости и умеренности. Парламентская форма существования — это будущее великих конфессий. «Там, где существует лишь одна религия, царит тирания; там, где их две, царят религиозные войны; там, где религий много, наступает свобода» (Вольтер).

163

L’amourette: мимолетная любовь (фр., уменьшительное от amour — любовь). Примеч. пер.

164

В книге о Французской революции Мона Озуф приводит две трактовки этого явления: станем братьями, иначе я убью себя; стань моим братом, иначе я убью тебя (вариант Шамфора). Психоаналитик Жак Андре предлагает третью трактовку: стань моим братом, чтобы я принес тебя на алтарь отечества. (См.: Мопа Ozouf. L’Homme régénéré. P. 176–177.).



165

См.: Doctrine du pur amour. P. 88.

166

Исключение составляет Руанда, где в 1994 году происходил геноцид — уничтожение одних католиков другими; в него были вовлечены многочисленные священники и прелаты. Молчание Ватикана по поводу этой бойни, компрометирующей всю католическую иерархию, весьма красноречиво.

167

Гватемальский архиепископ изображен на фотографии с пулей на ладони одной руки и противозачаточной таблеткой на другой, подчеркивая этим их равенство. В Чили участники демонстрации в защиту абортов и разводов несли адресованные католическим священникам плакаты: «Уберите ваши розарии от наших гениталий». Вспоминаются обличительные речи Бенедикта XVI в Камеруне в марте 2009 года, когда он обвинял презервативы в распространении СПИДа. Но верхом безумия можно считать статью, появившуюся 3 января 2009 г. в «Osservatore Romano», официальном печатном органе Ватикана, где некто Педро Хосе Мария Симон Кастельви, президент Интернациональной федерации врачей-католиков, утверждал, что противозачаточные таблетки на протяжении многих лет «оказывали разрушительное действие на экологию» из-за «тонн гормонов», выброшенных в окружающую среду с мочой женщин, которые их принимали! Противозачаточные лекарства якобы также частично виноваты и в мужском бесплодии! Последняя уловка обскурантизма: взять себе в помощники науку.

168

Benoît XVI. Dieu est amour. P. 64. (Цитата дана в переводе С. Халходжаевой. Агентство Agnuz, Libreria Editrice Vaticana, 2006.) Примеч. пер.

169

Раздор, распря (араб.); также название короткометражного антиисламского фильма («Fitna», режиссер Геерт Вилдерс), вышедшего в Нидерландах в 2008 году. Примеч. пер.