Другое оружие

Буйное воображение рисовало самые страшные картины грядущего дня. Она больше не могла лежать с закрытыми глазами, а открыв, видела только его.

Непокорные кудри спадали на закрытые глаза, мягкие тени только украшали лицо: грубый дневной свет рисовал чёткие линии, открывал жёсткость, выделял шрам и подчёркивал холодность глаз. Она аккуратно убрала локон. Спящим он выглядел совсем мальчишкой. Добрым, ласковым и милым мальчишкой.

Энакин повернул голову под её рукой и открыл глаза.

— Не спится?

— Угу…

Он сильней прижал её к себе и вместе с ней перевернулся на другой бок:

— Хороших снов, родная моя, — поцеловал её в лоб, и Падме только успела уместиться, как почувствовала, что падает в забытье сна.

— Прости, любимый.

Часть 4

Чёрная тень вошла вслед за одетыми в красное гвардейцами, неся пустоту и обречённость. Тёмный Лорд, стражем за спиной, шёл следом.

— Добрый день, сенатор, — прошелестела чёрная тень.

— Рада вас видеть, — мёртвым голосом ответила Падме, сжимая в руке маленький пульт. — Ваше величество.

Император шёл прямо к колыбели, даже не удостоив взглядом хозяйку дома. Женщина, не обладающая раскрытым талантом к Силе, не могла видеть чёрные щупальца, которые захватывали всю комнату, вытесняя из неё свет.

Она не могла видеть два маленьких солнца, лежавшие в своей кроватке, которые изо всех своих сил старались защититься от черноты и осветить маленькую комнату.

Она не видела, как постепенно чёрные щупальца начали обволакивать колыбель и как малыши отчаянно сопротивлялись этому, как они тянулись к матери и отцу за защитой, как выставили светящийся купол над ней и собой.

Она не могла видеть, как отец, не выдержав мольбы детей, покрывал тёплой темнотой их солнечный купол, успокаивая и отгораживая от чёрной пустоты.

Она не видела, как темнота постепенно изолирует пустоту.

Она могла только слышать разрывающие сердце и душу крики детей и не могла терпеть этого дальше.

— Прощу прощения, ваше величество, — женщина сделала самую большую ошибку в своей жизни: преградила путь Сидиусу к детям. — У малышей сильные колики, им сейчас нужна медицинская помощь, — решимость очистила голову от эмоций, и она нащупала кнопку активации поля: у неё будет три секунды…

Отчаянная женщина не могла видеть, как приподнял дряхлые руки старик, как покосились жёлтые глаза на каменное лицо молодого ситха.

«Не время» — понял древний ситх.

— Конечно, моя дорогая, — мягко прокаркал Император. — Выздоравливайте.

Чёрная тень развернулась, закрутив длинный балахон, и Император направился к выходу.

Четвёртое сообщение осталось без ответа. Лорд сел в рабочее кресло и сложил ноги на стол. Уже прошло два часа, и Падме должна была успокоиться.

Он ещё раз напомнил себе предупреждения доктора из клиники. Постоянный страх, беспокойство… Ей сейчас тяжелее всего, стресс и ещё этот проклятый Сенат. Док предупреждал, что этот год нужно пережить, и всё наладится. Год. Пережить.

— Артив, — поднимаясь из кресла, позвал он в комлинк.

— Милорд.

— Жду отчет с верфей к шести. Беспокоить только в крайнем случае.

— Вас понял, сэр.

Приземлившись на посадочную площадку, Лорд сделал два глубоких вздоха, набираясь терпения и спокойствия, ожидая большого скандала.

— R2, отвлеки Трипио.

На веранде в дальнем углу на стуле сидела Сандра, вытирая слёзы и пряча покрасневшее лицо в синем капюшоне. Энакин прошёл мимо, сделав вид, что не заметил девушку, попавшую под горячую руку Падме.

Он и на расстоянии чувствовал, что происходит дома, но на месте масштаб оказался несколько больше, чем он предполагал. В детской такая же зареванная с бледным лицом Дормэ на руках качала ревущего Люка.

Как можно пытаться успокоить чувствительных к Силе детей, находясь в таком состоянии? Решив не отвечать на этот вопрос, он подошёл к служанке и аккуратно забрал сына из рук. Мальчик был напуган произошедшим, и массовая истерика вокруг только усиливала его страх.

— Эй, покричали и хватит, — сказал Энакин, качая сына на руках. Малыш даже слушать не хотел, продолжая надрываясь реветь.

Скайуокер жестом попросил Дормэ выйти, а затем сосредоточился на сыне, закрывая его в теплый защитный купол Силы, отгораживая от общего эмоционального возмущения и страха сестры. Он ходил по комнате, успокаивая Люка, убеждая его, что нет никакой опасности и всё теперь хорошо, и мальчик, наконец-то уснул, выбившись из сил. Уложив малыша в кроватку, он позвал служанку, которая уже успела привести себя в порядок и была готова присмотреть за спящим ребёнком.

В их спальне в кресле сидела Падме, прижав к себе Лею в тщетных попытках её успокоить: стоило ему зайти в комнату, как девочка разразилась новой порцией крика, а Падме наградила его взглядом, полным злости и обиды.

Скайуокер на мгновение остановился, успокаивая ответные взрывные эмоции. Собрав всю волю, он закрыл внутри себя огонь и силу, выставляя доброту и уверенность. Подойдя к ним, он протянул руки, жестом прося отдать ему дочь, но Падме лишь сильнее прижала к себе малышку. Энакин наклонился, стараясь как можно мягче, но в то же время настойчиво перехватил ребёнка, заставляя отпустить Лею.

Девочка сразу поутихла, почувствовав защиту и спокойствие отца. Ещё пару минут мать не сводила с них взгляда, пока Лея не перестала плакать и не уснула. В долгожданной тишине, Энакин отнёс дочь в кроватку к брату.

Падме каменной статуей оставалась сидеть в кресле, когда он вернулся обратно.

— Люк тоже уже спит. Собирайся, тебе нужно немного развеяться.

— И когда он вернётся? — мёртвым голосом спросила она, по-прежнему не шевелясь.

— Через пять лет. До этого времени можешь не волноваться, он к ним не подойдёт.

— Пять лет можешь не волноваться, — как в дурмане повторила Падме. — А потом?

— Будет видно. Приведи себя в порядок. Я жду тебя на веранде.

Прохладный ветер обдувал лицо, перед глазами мелькали знакомые здания верхних уровней Корусанта. Все мысли растворились вместе с эмоциями, и внутри образовалась звенящая пустота. Падме чувствовала себя безжизненной куклой, которую посадили в флаер и куда-то везли.

Их флаер начал стремительно терять высоту, но Падме не обратила на это никакого внимания: ей было всё равно, куда её везут и зачем, а Энакин не спешил рассказывать. Сейчас ей было проще смотреть на мелькающие здания и не видеть их, не думать, и не слышать, только ощущение, что на неё пристально смотрят, выдернуло из прострации.

— Ты на меня злишься, — сказал Энакин, когда она повернулась к нему. Они летели почти вертикально вниз, а он смотрел только на неё. Но даже это не вызвало никакой реакции, и Падме отвернулась, глядя вперед: она знала, что Скайуокер может летать с закрытыми глазами.

— Скажи всё, что ты думаешь.

— Я ничего не думаю, — честно ответила она, по-прежнему смотря вперёд.

— Ну ладно, — и резким рывком он вывел машину в горизонтальное положение, входя во встречный поток.

— Энакин, — Падме рефлекторно схватилась за подлокотники, — что ты делаешь?!

— Пока ты не скажешь, что на самом деле обо мне думаешь, мы будем лететь прямо.

Злость захлестнула её: такое мальчишество, после всего, что сегодня произошло!

— Ты самоуверенный, наглый, эгоистичный, высокомерный, тщеславный…

Встречный поток машин увеличился, и маленький флаер кидало из стороны в сторону: она, вцепившись ногтями в подлокотники, смотрела прямо, уже не думая, что говорит и о ком. Падме вспомнила все самые грязные ругательства, которые слышала на своём веку, не осознавая, с каждым словом крича всё громче и громче. Энакин еле сдерживал улыбку, наблюдая за ней.