Страница 14 из 22
Эдвига (злобно). Ты путаешь, у дромадера не два горба, буржуй несчастный, у верблюда — два, бактриана.
Свет на сцене выключается, потом слабо загорается вновь. В просвет занавеса появляется Тото и объявляет: «Отец мой славный…» С неловкостью школьника он опять принимается читать поэму Виктора Гюго.
Тото.
Он повторяет два или три раза одну и ту же фразу, вспоминая продолжение..
Затем лицо его освещается, так как он вспоминает продолжение…
Однако Тото опять прерывается. Тогда появляется рабочий сцены, нетерпеливо хватает Тото за шиворот и затягивает в кулисы. Свет потухает. Занавес поднимается в темноте. Зыбкий свет освещает площадку, которая кажется пустой. Ширмы поменяли место. Только куча старых шин, за которой на корточках сидит Кислюк. Антуан во фланелевом полосатом костюме и в канотье, приезжает на велосипеде. Он приставляет велосипед к одной из ширм, зажигает тощую лампочку; подходит к Кислюку.
Антуан. Можешь мне объяснить, что ты тут делаешь со вчерашнего вечера?
Кислюк. Мерзавец! Так-то ты встречаешь старых приятелей? Меня нужно спасти. Иначе они меня схватят.
Антуан. Кто?
Кислюк. Сопротивленцы. Шарль дё Голль! Ты кроме театральной страницы читаешь вообще газеты время от времени? Верховным Судом Безопасности я приговорён к смерти заочно. За связь с врагом. Статья 75. За спекуляцию. К сожалению, я не торговал на чёрном рынке цементом. Удалось доказать, что в торговле цементом всё-таки проявлялся некоторый патриотизм. Но с американскими сигаретами и виски дело обстоит иначе.
Антуан. Что ты несёшь? Какой чёрный рынок? Что за Верховный Суд Безопасности? Ты пьян?
Кислюк. У меня нет на это средств. Вот уже четыре дня, как я ничего не ел… Говорю же тебе, что они у меня на хвосте!
Антуан. Но кто, чёрт побери?
Кислюк. Патриоты! Я связался с одним, он мне задолжал тридцать тысяч. Теперь он и напал на мой след и хочет моей смерти. Любовь к Франции проняла его до кишок, он, короче, понял, что можно не платить долга. Освобождение — это великая отсрочка платежей. Доказано, что все заимодавцы и кредиторы были наёмниками старого режима!
Антуан. Кислюк! Нужно всё-таки договориться! В какую историческую эпоху имеет место наша история? Мне кажется, что ты всё перепутал.
Кислюк. В 1944 году, чёрт побери!
Антуан. В 1944-м? Но мы уже в 60-м!
Кислюк (загадочно). Не в настоящий момент, увы.
Антуан. В 1944-м? По-твоему, значит, выходит, что я только что женился? Я только узнал застенчивую девочку, которую зовут Шарлотта? И я ещё полон иллюзий? Уверяю тебя, что это абсурд!
Кислюк. Жениться — всегда абсурд! Но ты всё равно это сделал. Отпраздновал освобождение по-своему! (С ехидством.) Замечу тебе, что ты меня даже не пригласил. Если б приговорённый к смертной казни присутствовал на твоей свадьбе, это бы плохо смотрелось в хронике «Фигаро», не правда ли, ваше превосходительство?
Антуан. Один из нас точно сумасшедший! Моей дочери пятнадцать лет, и она беременна. Это, по крайней мере, факт. Факт, не подлежащий обсуждению, увы, и через три недели я выдаю её замуж за Жирара Куртпуанта, которому в 1944 году было три года отроду. Нужен хотя бы минимум логики, иначе люди ничего не поймут! И мы не в 1944-м, чёрт побери! Я только вышел от моей любовницы, не стал же я изменять моей жене прежде, чем на ней женился! Я низок, но не до такой же, чёрт побери, степени!
Кислюк. Хорошо, если мы не в 44-м году, ненормальный, тогда что же я делаю у тебя в гараже с небритой физиономией? Вот уже четыре ночи, как я ушёл из дома. Развлекаюсь я что ли, по-твоему?
Антуан (глядя на него, бормочет). Но…
Кислюк. Никаких но. Говорю тебе, что я приговорён к смертной казни заочно. КФБ на хвосте сидит. Или ты дашь мне погибнуть, подонок? Ты поступишь, как все остальные, сделаешь себе дырку в памяти на период чисток.
Антуан (восклицает). Но чистки давным-давно кончились! Шарль дё Голль ушёл и успел второй раз быть избранным. С этим покончено. Франция чиста. Мы готовимся даже очистить Алжир, пока есть время. И говорю тебе, что через три недели я выдаю замуж дочь, что ты на это скажешь?
Кислюк (спокойно). Ну что ж? Что произошло — уже ничего не сделаешь, вот что я хочу сказать. А истории, правдивые истории, которые рассказывают после, никогда не рассказываются в хронологическом порядке, хронология — это обман зрения, который нас в какой-то момент оставляет с носом. Потому что на самом деле, всё случается одновременно, современные физики тебе это объяснят… В чём, по крайней мере, можно быть уверенным (можешь сам убедиться, даже потрогать!), это то, что в настоящую минуту я сижу у тебя в гараже за кучей старых шин и рискую дюжиной пуль, которые продырявят мне шкуру. Патроны, кстати сказать, тоже американское, как и сигареты. За сотрудничество.
Антуан. Но это абсурд!
Кислюк. Кому ты это говоришь? (Пауза.) Нет, это не сон, старик. Это я, точно. А это ты. И я на самом деле нахожусь в твоём гараже.
Антуан (пробурчав что-то). Ладно! Нечего тут понимать, потом разберёмся. Это, разумеется, опять моя вина, как и во всём остальном. Раз и навсегда стало понятно, что я делаю одни только глупости. И я сам начинаю в это верить. Мне всегда говорили, что я такой безалаберный… Времена я, видимо, тоже перепутал! Пусть мы в 44-м, договорились. И ты сидишь в моём гараже за кучей старых шин. Допустим, что данная сцена имеет место в ту эпоху. Что же ты от меня хочешь?
Кислюк. Четыреста тысяч франков.
Антуан (подпрыгивая). Как это, четыреста тысяч франков!
Кислюк. На билет! Бесплатно, считай, шкура человека дороже стоит! У меня есть возможность нелегально уехать в Аргентину. Документы поддельные и всё такое. Нужно только место заплатить в самолёте.
Антуан (с гримасой). Это дорого!
Кислюк (рассудительно). Ничуть. Если учесть всю поверхность человеческой кожи (ужас, как можно её растянуть, если расправить все складки), я подсчитал… за квадратный сантиметр кожи выходит чуть больше сорока су. Считай, что бесплатно! В моём положении я бы сделал тебе скидку, если бы эти сволочи удовлетворились одной моей, скажем, ногой… но им подавай всю мою тушу… им во что бы то ни стало необходимо продырявить мне кишки с полуметрового расстояния, чтобы быть уверенным, что дюжина их стальных слив надёжна во мне застряла. Тоже касается и двадцатилетних полицаев, которые перепутали призывные пункты… Лига Прав Человека очень обеспокоена. Там каждый день с тревогой спрашивают, расстреливают ли в достаточном количестве? Пик энтузиазма, поверь мне! Порох! Никогда не было ещё такой благоприятной обстановки, чтобы решить споры по поводу собственности. Франция превратилась в тёмный и опасный лес, где бродят разбойники, у которых ещё никогда не было столь благородных причин для убийства.