Страница 6 из 16
Леон. У кого это?
Лебеллюк. В данном случае — у тебя. Она была совершеннолетней?
Леон. Нет!
Лебеллюк. Но она находилась в твоем подчинении?
Леон. Нет. В подчинении моей жены. Я теперь не глава семьи.
Лебеллюк. Это все казуистика!
Леон (вдруг осененный). Ничего подобного! А ну, листай, листай давай! Смотри в общем введении к Основному Закону Матриархата… Статья седьмая, не то девятая…
Лебеллюк (тоже захваченный этой догадкой). Слушай, ты гений! А ну-ка, ну-ка… (Листает страницы). Вот. Статья девятая. „Вся власть, законодательная и исполнительная, и вся собственность зарождаются в животе женщины и исходят из него. Дети мужского пола лишаются права прямого наследования…“. Нет, не то.
Леон. Ищи дальше! Это где-то рядом. Может быть, статья одиннадцатая. Или двенадцатая.
Лебеллюк. Подожди… Подожди… Кажется, нашел. Мы еще с тобой въедем на белом коне… Слушай, статья тринадцатая: „Все лица обоего пола, выполняющие как народнохозяйственные, так и внутрисемейные задания, подчиняются непосредственно женскому руководству предприятия либо хозяйке дома. Ни при каких обстоятельствах мужской член семьи либо производственного объединения не вправе отдавать им приказания по собственной инициативе“.
Леон (торжествующе). Понятно? Она не находилась в моем подчинении. Следовательно, я не мог отдать ей приказание!
Лебеллюк (в замешательстве). Так-то оно так… но ведь ты сделал тем не менее ей ребенка!
Леон (не без фальши). Не приказывал же я ей забеременеть! Я держался в высшей степени корректно. В сущности, она меня все время подстрекала. Наверно, она меня любила, вот что я тебе скажу.
Лебеллюк. Так тебе и поверили! (Опять листает кодекс.) Статья двести седьмая: „Согласие девицы либо женщины не может служить оправданием для мужчины, застигнутого на месте преступления, даже в случае формального подтверждения этого обстоятельства его партнершей“. Что это у тебя так физиономия вытянулась? (Ехидно.) Никак, язык проглотил?
Леон (вне себя). Дерьмо! Я знаю, ты ждешь не дождешься, когда я запою вместе с тобой в хоре Сикстинской капеллы!
Лебеллюк (с достоинством). Не смешивай, пожалуйста, божий дар с яичницей. Что касается меня, то я принес жертву на алтарь веры… или, если хочешь, честолюбия. А тебя я пытаюсь спасти от унизительного приговора. Хочешь знать мое мнение? Только один человек может сейчас тебя спасти: Ада! У тебя с ней были постельные отношения в последнее время?
Леон (сумрачно). Очень редко.
Лебеллюк. И как, успешно?
Леон (взбешенный). Тебе-то что за дело, мозгляк?
Лебеллюк. Прямое. Как адвокат, я должен укрепить наши позиции. Давай начистоту. Ада может быть лично заинтересована в том, чтобы все осталось при тебе? У нее есть любовник?
Леон. Не думаю. Она женщина холодная.
Лебеллюк. Вот и разогрей ее, моя радость! Разогрей — и ты спасен!
Леон. Это невозможно. Да и времени уже нет: через два часа начнется суд.
Лебеллюк. Два часа! Да за два часа и не то можно сделать!
Леон (мрачно). Только не это. Это выше человеческих сил. Во всяком случае, моих. И все их законы тут бессильны! Поди заставь, чтобы у меня…
Лебеллюк (в ужасе обрывает его). Только без выражений! Ты же знаешь, что за них полагается. Статья триста семнадцатая, параграф двенадцатый. (Зачитывает.) „Всякое непристойное или фривольное выражение, уничижительное или скабрезное слово, обозначающее некую часть или совокупность женской анатомии либо женщину как таковую, карается…“ и так далее.
Леон (вне себя). Ну чего они этим рассчитывают добиться?!
Лебеллюк. Уважения. В течение тысячелетий их совершенно не уважали, И вот сейчас, добившись политической власти, они требуют к себе уважения. А что, женщина — тоже человек! Нет, дорогуша, на то и диктатура — суровая, жесткая, нетерпимая ко всяким вольностям. (Пауза.) Поверь мне, когда за дело берутся слабые, отдача бывает очень сильной,
Воцаряется молчание.
Леон (подавленно). Может, мне все отрицать?
Лебеллюк. Бесполезно. Ребенок уже родился, и они уже вытянули из горничной признание, что это ты постарался. В этих женских спецбригадах такие, брат, приемчики. Они и тебя в чем хочешь заставят признаться.
Леон. На что же бить, по-твоему?
Лебеллюк. На то, что это было насилие.
Леон. Насилие? Но я же тебе говорил, она сама хотела… И потом я не вижу, какой мне от этого…
Лебеллюк. Ты прав, никакого, Насилие, моя радость, было с ее стороны. Они все предусмотрели в своем уголовном кодексе, только не это. Так вот, эта девица тебя изнасиловала. С ней были сообщницы, чьи лица ты просто не можешь припомнить. Еще бы, после такого потрясения! Они тебя связали и крепко держали, в то время как эта девица на тебя набросилась. Новое общество защищает только слабых, поэтому мы будем бить на твою слабость!
Леон (тупо смотрит на него). Слушай, давно тебя прооперировали?
Лебеллюк. Два года назад. А что?
Леон. Ты уже забыл, как это делается? Никто им, конечно, об этом не напоминает, но что их злит больше всего, так это то, что мужчина может изнасиловать женщину, а она его — нет. Тем более если он придерживается традиционного взгляда на это дело. Как-никак мужчина тоже должен принимать посильное участие… Нарисовать тебе, как это происходит? Насколько мне известно, в школе теперь изучают это в шестом классе.
Лебеллюк (призадумавшись). Да, конечно природа, она… (Озаренный новой мыслью.) Как бы не так! Природа может обернуться против человека! Я вижу эту сцену… жалкий растерянный, ты смотришь на нее расширенными от ужаса, умоляющими глазами… все твое хрупкое существо противится этой грубой силе… но она слишком коварна и развратна с беспощадной холодностью она избегает твоего взгляда… (Вдруг встает, взывая к воображаемым судьям.) И вот, гражданки судьи, она плотоядно набрасывается на моего подзащитного, и — природа берет свое! Напрасно стонет и взывает о пощаде трепещущая жертва…
Леон (глядя на него с омерзением). Трепещущая… жертва… (И вдруг разражается гневом.) Мерзавец! Собирай свои бумажонки и проваливай! Если ты повторишь это в своей защитительной речи, я встану и скажу всю правду!
Лебеллюк (оскорбившись, складывает бумаги). Мы живем в мире абсурда» где правда стоит недешево. Из-за своего глупого мужского самолюбия ты можешь хвастануть на суде этим подвигом, но, предупреждаю, это будет твой последний подвиг. Счастливо оставаться. Мне еще надо встретиться с двумя клиентами до начала заседания. Надеюсь, они окажутся более понятливыми. (Уходит.)
Оставшись в одиночестве, Леон погружается в горестные раздумья, после чего следует его лирический монолог.
Леон (задумчиво).