Страница 12 из 16
Тото. Я так сразу и сказал. Вы же сами заставили меня клясться по новой!
Президентша. Вам известно, что непочтительное отношение к суду карается по статье девятьсот двенадцать Уголовного кодекса? Зачитать вам ее?
Тото (проявляя показное смирение). Не надо! Если вы настаиваете… Клянусь!
Президентша (отдуваясь). Вот и хорошо. Какими были ваши отношения с отцом?
Тото. Плохими. Я его боялся.
Президентша. Он вас бил?
Тото. Куда ему! Уже в двенадцать лет я был сильнее его. Он знал, что я могу дать сдачи. А отчаянной храбростью он у нас никогда не отличался.
Президентша. Но если вас не пугала физическая сила, то чего вы тогда боялись?
Тото (столь же кротко, сколь и фальшиво). Предмета его мужской гордости, госпожа президент.
Оживление в зале.
Президентша (заинтересованно). Поясните ваши слова.
Тото. Я с детства жутко закомплексованный. Для психоаналитика я просто находка.
Президентша (весьма заинтересованно). Вы сказали, что этот… предмет вселял в вас страх. Вы что, видели его?
Тото. Спрашиваете! Это вы, женщины, делаете свои дела соло, а у нас, стоит нам встретиться в кафе или в ресторане, мигом составляется ансамбль. Смотри — не хочу! Общественные писсуары — вот на что надо обратить внимание ваших законодателей! Вы, женщины, об этом не задумываетесь, поскольку просто никогда почему-то туда не заглядываете.
Президентша (глубокомысленно записывая). Очень… очень интересно… Действительно, эта проблема как-то выпала из поля нашего зрения.
Тото (безапелляционно). Пора ликвидировать писсуары! Вот где по сей день стоит тяжелый дух патриархамского наследия!..
Президентша (с нежностью). По всему видно, молодой человек, вы оказались очень восприимчивым к новым идеям, с чем я вас от души поздравляю. Среди мужчин эта такая редкость!
Тото. Да, после леворюции стало полегче… Но в детстве… этот предмет — он мне повсюду мерещился! Стоило горничной взять швабру, как я забивался в погреб и сидел там, весь дрожа. А эта скалка, какой раскатывают тесто! Из-за нее я отказывался от яблочного пирога — меня тошнило при одном его виде!.. Я четыре раза заваливал экзамены на степень бакалавра! Думаете, они повели меня к психиатру? Фига с два! Только и знали, что запирать на все лето, чтобы я потел над дипломом! Психиатр, тот бы им объяснил, что у меня непреодолимый страх перед шариковой ручкой…
Президентша (готова прослезиться). Бедное, бедное дитя!
Тото (сам растрогавшись). Да, печальная история, госпожа президент! Закомплексованный ребенок… А сколько их вокруг! Тысячи…
Президентша (растроганно). Бедняжка! Жизнь с самого начала стала для вас суровым испытанием. И вы вините в этом своего отца?
Тото (чеканно). Да. Во всем.
Президентша (поворачиваясь к Леону, сурово). Подсудимый, встаньте! Только что вы слышали исповедь вашего несчастного ребенка. Что вы можете сказать в свое оправдание?
Леон (обращаясь к Тото). Ну-ка, посмотри мне в глаза!
Тото (чувствуя себя неуютно под отцовским взглядом). Думаешь, я тебя боюсь?
Леон. Не думаю. На твоей стороне суд, и новый Уголовный кодекс, и общественное мнение. Чем ты рискуешь?
Тото поднимает на него взгляд исподлобья.
Когда твоя мать, невзирая на мои протесты, поместила тебя все же в интернат, кто, скажи, каждое воскресенье тайком перелезал через стену, чтобы утешить тебя хоть немного?
Тото (с неожиданным озлоблением). Скажите, чтобы он замолчал! Он хочет мне всю душу вымотать! Это такая лиса! Послушаешь его пять минут и уже не знаешь, на каком ты свете!
Президентша (гневно одергивает Леона). Сядьте, подсудимый! Не смейте терзать несчастное дитя! Здесь вы обвиняемый. Это вас карает суровый закон нашего общества. Вас, а не его!
Леон (спокойно). Я всего лишь хотел ему напомнить его детство. Помимо того, что вселяло в него такой ужас, он видал от меня и другие игрушки.
Негодование в зале.
Ада (вскакивает). Господи! Какой же ты хам! Ничего святого!
Президентша (тоже вскакивает, вопя и потрясая колокольчиком). Замолчите! Вы лишаетесь слова! Вы попадаете под статью триста семнадцатая: «непристойные намеки», и под статью девятьсот двенадцатая: «оскорбление суда»! Суд удаляется на совещание.
Она и заседательницы лихорадочно собирают все бумаги и законоположения. В суматохе они то и дело сталкиваются лбами. Стража! Увести подсудимого! Очистить зал! Все свободны!
Замешательство в зале. Все вскакивают со своих, мест.
Лебеллюк (нагибается к Леону). Ну вот тебе и амбец! Твой сортирный юмор, старина, доканал-таки тебя. На этот раз окончательно.
Фиселль (подходит к Леону). Пошли, что ли? Приказ есть приказ, патрон! (Уводит совершенно сникшего Леона.)
Участники судебного заседания расходятся, обсуждая скандальное происшествие.
Лебеллюк (подходит к рампе и обращается к зрителям). Вы что, не слышали? Очистите зал. Антракт.
Занавес не опускается. Просто с уходом. Лебеллюка свет гаснет.
Когда после антракта зрители вернутся в зал, персонажи пьесы в темноте займут свои места на сцене. Зажжется свет, войдут члены суда, все встанут.
Президентша. Прежде чем предоставить слово защите, суд постановил, в виде исключения, заслушать младшую дочь подсудимого, десятилетнюю Мари-Кристин, по просьбе обвинения. Как вам известно, все юные авангардистки обязаны еженедельно докладывать своим воспитательницам, о чем секретничают их родители. Руководствуясь этим параграфом нашего законодательства, мы и заслушаем сейчас юную свидетельницу.
Минуты долгого ожидания. Наконец Президентша не выдерживает.
Ну, где же она?
Флипот (входит, ведя за руку Мари-Кристин). Вы уж простите ее, господин президент. Мы ходили по-маленькому.
Президентша (с материнской нежностью). Подойди сюда, моя крошка. Не бойся. Это очень добрые тети. Здесь тебе будет так же уютно, как в кабинете, где у вас по субботам проводится тематический урок «Расскажем все про пап и мам!». Мы тоже немножко поспрашиваем тебя про твоего папу. Но сначала скажи: ты, конечно, любишь свою маму? Мари-Кристин (мгновенно включаясь в «игру»). Угу.
Президентша. И ты, конечно, защищаешь ее от папы, как все хорошие девочки?
Мари-Кристин (подыгрывая). Ага.
Президентша (довольная таким поворотом). Умница. Я тебя буду спрашивать, про что говорят у вас дома, а ты мне отвечай. Только по правде, все по правде, ничего не понарошку! Взрослых мы просим поднимать правую руку и говорить: клянусь. А детей — нет. И знаешь почему?
Мари-Кристин (совсем по-детски). Потому что проклинать нехорошо.
Президентша (умилившись, обращается к совершенно млеющим заседательницам). Какая прелесть! Нет, не поэтому, но это неважно. Мы только хотим, чтобы ты отвечала честно и без утайки. Скажи, как относился к вам папа? Наверно, он всегда был с вами злой-презлой?
Мари-Кристин. Не-а.
Президентша (несколько разочарованно). Ну-ка, подумай хорошенько. Хоть полстолечка-то был? Неужели он не бил тебя по попе? И не давал подзатыльник, когда ты привирала или переворачивала на скатерть чашку с чаем? С кем не бывает…