Страница 93 из 93
Убедившись, что на нее никто не обращает внимания, ротвейлерша Маша, вошла в помещение и, негромко процокав когтями по паркету, приблизилась к безнадежно плачущей девушке. Собака села у тахты, осторожно положила толстую переднюю лапу на ее край и попыталась дотянуться до Ани, но это ей не удалось — тахта была слишком широкая, к тому же мешал плед. Тогда Маша полностью взгромоздилась на тахту, поочередно поставив на нее все четыре лапы и махнув напоследок в сторону двери толстой попой, увенчанной кленовым листом рыжеватой шерсти под куцым остатком хвоста. Затем она осторожно улеглась, прижавшись теплым шелковым боком к пледу и, после нескольких неудачных попыток, наконец, просунула внутрь нос, ткнув им в мокрые от слез ладошки девушки. На смену холодному носу пришел теплый розовый язык, которым собака принялась старательно залечивать Анины переживания, обслюнявливая ее буквально по самые уши.
Девушка слабо и безуспешно попыталась отстранить незваную утешительницу, но была вынуждена при этом убрать руки от лица, в результате чего вылизанными оказались и подбородок, и заплаканный носик, и глаза. Аня, понемногу начала успокаивться, но еще всхлипывала. Потом что-то тихо шептала на ухо Маше, поверяя словно ближайшей подружке самые сокровенные мысли, а та лишь сочувственно вздыхала, выражая полное согласие очередной попыткой лизнуть лицо девушки. Незаметно для себя Аня так и уснула, обняв большую черную собаку, бдительно следившую, чтобы никто не посмел нарушить этот мирный сон…
Некоторое время после поспешного ухода сыщиков Нертов молча лежал, уставившись в белый больничный потолок, стараясь справиться с обжигающими волнами боли в правом плече и в груди. На лбу выступили мелкие бисеринки холодного пота, раненого лихорадило, но он усилием воли заставлял себя не думать об этом, готовясь к дальнейшим действиям, которые непременно следовало совершить.
Перед глазами вдруг начали поочередно появляться образы ушедших женщин, с которыми он некогда был близок: несостоявшейся киллерши Марины, доброй, но беспутной экс-супруги Светы, чудом спасшейся от убийц хозяйки «Транскросса» Нины Климовой, все понимающей Милы … Потом эти образы тускнели, таяли, а вместо них между приступами боли появлялось лицо той единственной, о которой Алексей думал все последние дни. Аня грустно смотрела откуда-то издалека своими огромными и грустными, как на иконе, глазами, потом ее губы беззвучно шептали «Сам дурак» и видение исчезало, чтобы появиться вновь и снова неожиданно исчезнуть, оставив только безысходность и невозможность оправдаться…
Нертов понял, что больше не может ждать и, чуть не вскрикнув от резкой боли в ране, поднялся с кровати. С трудом он оделся в полосатую больничную пижаму, сунул в карман несколько крупных купюр, вытащенных из тумбочки и, нетвердыми шагами направился к выходу из клиники. На его счастье дежурная медсестра куда-то отлучилась со своего поста, а потому не смогла задержать раненого…
…На углу Загородного и Социалистической остановился старенький «москвич», из которого с видимым трудом выбрался пассажир — высокий парень, в полосатой застиранной пижаме и в кожаных шлепанцах с белыми инвентарными номерами на носках. Пижамная рубашка была даже не одета, как полагается, а наброшена на плечи, частично прикрывая перебинтованную грудь и правую руку пассажира.
— Может тебя проводить до дома, — несмело осведомился водитель, засовывая в карман крупную купюру, которой парень рассчитался за проезд, — а то вдруг свалишься по дороге?
Но тот лишь выдавил: «Спасибо, я сам» и, слегка пошатываясь, направился к ближайшей парадной. «Ну, смотри, как знаешь»… — запоздало произнес водитель «москвича», отправляясь в дальнейший путь.
…Неожиданно Аня проснулась. Нет, ее разбудил не короткий звонок у входных дверей (он прозвучал лишь через несколько секунд после того, как Мэй — Маша вскочила с тахты и бросилась к выходу из квартиры) — девушке вдруг показалось, что она немедленно должна бежать, спасать только недавно обидевшего ее человека, которого, тем не менее, она так сильно любила.
— Мэй, ты куда?.. — Не поняв толком, что происходит, воскликнула Аня и в этот миг услышала трель «Сольвейга». — Подожди, я иду…
«Внучка, не смей!»… — запоздало прогрохотало из соседней комнаты предупреждение Николая Григорьевича. Но девушка уже распахнула дверь…
«Прости… Я люблю тебя»… — сквозь розоватую пелену боли только и успел прошептать Алексей, после чего, теряя сознание, начал медленно сползать на пол, цепляясь здоровой рукой за косяк. Единственное, что он успел услышать, стремительно улетая куда-то по длинному тоннелю с манящим вдалеке ярким светом — плачущий вой большой черной собаки с рыжими подпалинами и Анино безнадежное «Не-ет!»…
«Сам дурак»!.. — Запоздало мелькнула в голове последняя мысль…
Конец