Прости им…

Владимир Германович Васильев

(Василид 2)

Прости им…

— Леноша! Елена! Елена Владимировна! Шеф, блин горелый, но… очень вкусный! Ты в своем уме?

— Пока что да, мой Ромео! — с максимумом иронии в голосе пролепетала я.

Этот Ромка несносен! Мало того, что соблазнил свою шефиню, то бишь меня, на целых пять лет старше него, так еще и пытается диктовать мне условия научного эксперимента! Моего эксперимента!.. Ну ладно, нашего! Но кто в этом доме хозяин?..

— Куда ты лезешь? Это я должен! — все еще пытался он сопротивляться. Но я-то предвидела результат.

— Мужчина должен защищать свою женщину, — насколько могла обаятельно напомнила я. — Ты и будешь защищать меня. Я очень надеюсь на тебя, Рома…

Я знала, что против этого аргумента он не сможет устоять.

Ах, мужчины, как вы наивны…

Заледеневшие деревья тихо позвякивали и потрескивали голыми ветвями. Недавно прошел «ледяной» дождь. Должно быть холодно, но я этого не ощущала… не ощущал… На склеротических узловатых пальцах корней, вцепившихся в мерзлую почву, скрючилось мертвое тело мужчины средних лет с размашисто перерезанным горлом. Казалось, будто у него рот на горло сполз и безумно смеется. Никогда не уважал «черный юмор». А кто я? Ворона на ветвях? Или воробей?.. И вдруг стало ясно: я — последняя горькая усмешка, вырвавшаяся из уже безмолвно хохочущего горла. Я — его дух. Потому и не реагируют ветви на мое присутствие, ибо бесплотен. Но не бесчувствен! И вижу, и слышу, и обоняю, и температуру воздуха знаю — минус десять по Цельсию. Только холодно мне не от температуры, а от жалости к тому, кто потерял меня. И к тем, кто потерял его…

Убийца ушел недалеко. Пробирался, довольный собой, по горной тропе, начинавшейся метрах в ста от лощинки, где остался труп. Шел, приплясывая, благо тропа была хорошо знакома. Я ощущал его ликование, как птица — восходящие потоки воздуха, но мне оказался очень неприятен всплеск таких эмоций. Возможно, потому что недавно я был духом убитого? Не без того, но я знал, что дело не только и не столько в этом. Эти чувства были чужды мне, не находя отклика среди множества моих собственных частот. Но не воспринимать их я не мог, ибо воспринимал все.

Например, я чувствовал, как в тревоге сжимается сердце девушки, из-за которой меня (его?) убили. Она ничего не знала точно (если б знала — вмешалась бы), но чуяла недоброе. Я попробовал накрыть ее золотым дождем своей любви — она даже улыбнулась, вспомнив о светлых наших минутах, но ненадолго — тревога пересилила. Сам я и был источником ее тревоги — от меня к ней тянулся серебряный лучик, постепенно темнеющий.

Чуял я, что и мама тоскливо поглядывает на дорогу, и холодный озноб временами изнутри пробегает по ее спине.

— Эй! — попытался я предупредить убийцу, который занес танцующую ногу над покрытой каменной крошкой ледышкой.

Но он не услышал меня. Дух был глух. Потому что на других частотах работал. С ограниченным доступом к информации.

Расплата была штрих-пунктирной: шмяк об камень — точка, полет в пропасть — тире, шмяк о скалы внизу — точка… И окончательное для него тире — можно читать и как минус.

А я обнаружил рядом брата по информационно-волновой жизни. Ошеломленного неожиданным освобождением и еще не сориентировавшегося в пространстве бытия.

Мне пришлось срочно принять образ его недавно поверженного врага-соперника.

— Ты? — удивился он, рефлекторно принимая свой, пару мгновений назад живой облик. При этом, разумеется, никто из живых нас наблюдать не мог — не по Сеньке шапка.

— Я… — изобразил я усмешку, не растеряв еще человеческих умений. Впрочем, дух ничего не теряет. Архив бытия, так сказать.

— Живой? — разочарованно удивился он.

— Скорее, бессмертный, — хмыкнул я вполне по-человечески.

Он внимательно посмотрел на меня, потом — на мой труп, следом с опаской — на свой, живописно раздрызганный на дне пропасти.

— Стало быть, — наконец, осознал он, — я теперь тоже… бессмертный. Тогда на хрена было все это? — повел он виртуальной головой в сторону оставленного мира, который временами тоже смотрелся довольно виртуально, потому что воспринимался нами уже в гораздо более обширном частотном диапазоне, смертельно опасном для живых биоструктур, как в нижней части спектра поблизости от постоянной Хаббла, так и в верхней, не улавливаемой даже сверхчувствительными измерительными приборами. Человечество даже теоретически помыслить существование таких частот в реальном мире не могло — так ведь в доступной живым реальности их и не было. Что за реальность, где пространство стремится к нулю, а время к бесконечности? Как, вообще, такое можно помыслить, а тем более измерить? Пространство порождает время, а время — пространство. Они — как электрическое и магнитное поля в поле электромагнитном. И все же считают, что емкость может быть равна нулю, то есть существует лишь магнитная компонента единого поля, или индуктивность может быть равна нулю, а, стало быть, есть только электрическое поле. Идеализация реальности. Вот в диапазоне подобных идеализаций для времени и пространства мы с моим полевым коллегой, бывшим врагом, и существовали. То бишь могли или пространство свести к бесконечно малой величине, или время. Открывающиеся возможности моделируйте сами.

Он помолчал и кивнул сам себе, поняв, на хрена…

— А вот тут, Леноша, ты, мне кажется, неправа, — донесся до меня голос Ромы.

Какая, к черту, Леноша? Я же… А ведь он прав! Из наблюдаемой реальности начала фокусироваться молодая женщина на лежанке. Вроде бы она была голой, но всякого рода датчики, как прикрепленные к телу, так и нависающие над ним настолько густо занимали пространство вокруг, что ее вполне можно было назвать и одетой.

И мой дух осознал, что ему подопечен не только парень, чей труп лежит сейчас на корнях дерева, но и эта женщина, которая вполне жива. А как только осознал, все и вспомнил (вспомнила?): и эксперимент по гипнорегрессии, и свою роль регрессируемой в нем, и то, что Рома как ведущий эксперимент вполне имел право и даже был обязан общаться с духом. Нет, он общался со мной, находящейся в состоянии наведенного гипноза, но я-то из этого состояния знала, с кем он общается, на самом деле. Или не на самом деле? На этот вопрос и должен был ответить эксперимент. Гипнорегрессия — это соприкосновение с реальным прошлым или психическое воплощение желаемого или предполагаемого? Или даже продиктованного гипнотизером?

Когда гипнотизирует человек, можно внушить что угодно, но если гипнотизер — кибернетическая система, не имеющая информации о том, что может произойти, то и внушать нечего. Что уж в психике возникло, то ей и принадлежит. Отдельный вопрос — откуда оно там взялось?

— В чем я не права, Ромео?

Я так называла его, когда хотела поиздеваться. Не злобы ради, а чтобы поставить на место.

— А в том, что «никто из живых нас наблюдать не мог». Я же наблюдаю все, что с тобой происходит. Вернее, с той структурой, которую ты называешь духом.

— Ученый, а такие глупости говоришь, — пожурила я коллегу. — Ты видишь и слышишь то, что техника перевела в доступный тебе диапазон, то, что способен воспринимать, плюс адаптированное к твоему восприятию то, что доступно технике. А ей доступно очень немногое. Я в полной мере поняла это только сейчас.

— Но каким-то образом этот дух-многостаночник общается с твоей душой, находящейся в твоем теле! Если бы ее там не было, ты умерла бы! Да и аппаратура считывает информацию с тебя.

— Да, он со мной общается, но не я с ним, — подтвердила я свои ощущения. — У него больше для этого возможностей и умения. Широта спектра доступных частот не отвергает узкой полосы для общения с живой душой. С душой, пребывающей в живом теле. Кстати, аппаратура считывает информацию из пространства. Часть коего занимаю я.