Семейство Какстон

Дядя Джок (прерывая со вздохом). Какие состояния другие нажили от моих идей! страшно подумать. Да! и уже ли еще будут упрекать меня в том, что я не хочу более жить для этого сброда тунеядцев, жадных и неблагодарных шутов? Нет, нет! Теперь я, я, и я! А вас, мой друг, вас, я сделаю Крезом; непременно сделаю!

Пизистрат, изъявив свою признательность за все эти обещаемые в будущем блага, спрашивает, как давно дядя Джак в Австралии, что заставило его приехать в колонии, и в чем заключаются его настоящие виды. К удивлению своему он узнает, что дядя Джак уже четыре года здесь; что он выехал из Англии год после Пизистрата, побужденный к тому, говорит он, этим достохвальным примером и тайным поручением от управления колоний или от компании переселений, которого впрочем объяснить не хочет. Дядя Джак удивительно делает дела с тех-пор, как забыл о ближних. Первая его спекуляция по приезде в колоши была покупка домов в Сиднее, которые (по причине непостоянства цен в колониях, где за-частую один человек вместе с надеждой взлетает на радугу, а другой с отчаянием тонет в безднах Ахерона,) достались ему чрезвычайно дешево и были проданы им чрезвычайно-дорого. Но главным его делом было содействие первому населению Аделаиды, которой он считает себя одним из первых основателей, и так-как в потоке переселения, обильно приливавшем предпочтительно к одному месту в первые годы его существования и увлекшим с собою всякого рода доверчивых и неопытных любителей приключений, были растеряны значительные суммы, то из этех сумм человек с ловкостью и решимостью дяди Джака не мог не подобрать кое-какие обломки и осколки. Дядя Джак умел промыслить себе отличные рекомендательные письма к важным лицам колоний: он вошол в ближайшие связи с некоторыми из главных владельцев, стремившихся к устроению монополии поземельной собственности, (что с-тех-пор и приведено в исполнение, чрез повышение цен и исключение из обществ мелких капиталистов), и представил им себя, как человека с обширным знанием дела, пользующегося доверием сильных людей в Англии, и особенным весом в английской журналистике и т. д. И это не должно ронять их прозорливости, потому-что Джак, когда хотел, умел распорядиться так, что нельзя было устоять против него. Так он вступил в компанию с людьми действительно-богатыми капиталом и долгой практической опытностью в умении как можно лучше употреблять его. Он сделался дольщиком м. Беллиона, одного из самых-сильных овцеводов и землевладельцев колонии, и который, имея многие спекуляции, сам жил постоянно в Сиднее, предоставляя каждое из своих частных предприятий управлению надсмотрщиков и поверенных. Но обрабатывание земель было любимым занятием Джака, и когда какой-то замысловатый Немец объявил, что в окрестностях Аделаиды скрываются ископаемые сокровища, после того и найденные, и. Тиббетс уговорил Беллиона и других джентлеменов, теперь ему сопутствовавших, предпринять без шума и огласки, поездку из Сиднея в Аделаиду, для того, чтобы удостовериться на сколько справедливы предположения Немца, которым до-сих-пор плохо верили. «Если же-бы к почве не оказалось руды» говорил дядя Джак – «всегда можно найти руду не менее выгодную в карманах тех неопытных и предприимчивых спекулаторов, которые бывают готовы на первый год купить дорого, а на следующий ту же вещь продать дешево.»

– Но – заключил дядя Джак, улыбаясь многозначительно и толкнув меня пальцем в бок – я имел дело с рудою и прежде, и знаю, что это такое. Главного моего, плана я не скажу никому, кроме вас: вы, если хотите, можете идти в долю. Мой план прост, как задача Ефклида; если Немец прав и есть тут руда, надо разработать руду. Стало нужны рудокопы; но рудокопам надо есть, пить, издерживать свои деньги. Дело в том, чтобы забрать эти деньги. Понимаете?

Пизистрат. низкокько.

Дядя Джак (важно). Депо грока и съестного! Рудокопам нужен грок, нужно и съестное: они придут в ваше депо, а вы и берите с них деньги; что и требовалось доказать! Берите акции, а! Билетики, как мы говаривали в школе! Давайте тысячу или две ф. ст., и пойдем пополам.

Пизистрат (поспешно). Ни за все руды мира.

Дядя Джак (весело). Ваша добрая воля, но вам от этого хуже не будет. Я не переменю моего завещания, не-смотря на ваше недоверие ко мне. А ваш товарищ, вы кажется называли его мистер Вивиен… Этот молодой человек с умным взглядом… поживее другого, вижу… не возьмет ли он доли?

Пизистрат. На счет грока-то? Да вы-бы его спросили?

Дядя Джак. Что это? Вы хотите быть аристократом в Австралии? Ха-ха, прекрасно? Постойте; да, это они меня зовут: надо ехать.

Пизистрат. Я провожу вас на несколько миль. А вы как, Вивиен! Вы что на это скажете, Гай?

Все общество перед этим подошло к нам.

Гай предпочитает лежать на солнце и читать «Жизнь поэтов»; Вивиен согласен ехать: мы провожаем гостей до заката солнца. Майор мак-Бларне предлагает нам свои услуги на каком-угодно пути жизни, и уверяет нас, что в особенности, если у нас есть дело по инженерной части, насчет топографии, съемки, или рудокопства, он весь к нашим услугам, и даром, или почти даром. Мы подозреваем, что майор мак-Бларне гражданский инженер, живущий под влиянием невинного очарования, что служил в армии.

М. Спек по секрету объявляет мне, что м. Беллион неимоверно-богат, и что он нажил себе состояние из ничего, и потому-что никогда не пропустил благоприятного случая. Я вспоминаю огурчик дяди Джака и трубку м. Спека, и заключаю с почтительным удивлением, что м. Беллион постоянно действует по одной великой системе. Десять минут спустя, м. Беллион, тоже по секрету, говорит, что м. Спек, не-смотря на то, что так учтив и вечно улыбается, тонок как иголка, и что если я вздумаю принять участие в новой спекуляции или в другой какой-нибудь, всего вернее обратиться мне прямо к м. Беллион, который не обманет меня ни за какие сокровища.

– Не то чтобы я мог что-нибудь сказать против м. Спек – заключает м. Беллион: – он человек способный и теплый, сэр, а когда у человека есть теплота, я менее всякого другого думаю о его недостатках, и ни за что уж не отвернусь от него.

– Прощайте! – сказал дядя Джак, вынимая во второй раз свой носовой платок – поклон от меня всем вашим! – Потом он прибавил шепотом: – Племянник, если вы когда-нибудь перемените мнение насчет депо грока и прочего, сердце дяди всегда вам открыто!

Глава II.

Когда мы с Вивиеном повернули к дому, была уж ночь. Ночь в Австралии! Невозможно описать её красоту. В Новом-свете небо кажется ближе к земле. Каждая звезда так светла, как-будто-бы только что вышла из рук Творца. А месяц подобен серебряному солнцу: каждый предмет, на который светит он, так явственно виден.[26] По временам какой-нибудь звук нарушает безмолвие, но звук до того ему соответственный, что он только довершает его прелесть. Слушайте! вот тихия вздох ночной птицы несется из этой луговины, окаймленной небольшими серыми холмами, вот вдалеке лай собаки или странное, тихое рычанье дикой собаки, от которой первая стережет стадо. Вот эхо, поймав звук, несет его от возвышения к возвышению, дальше, дальше, – все дальше, и все опять замерло, а цветы высоких-высоких акаций висят, не шевелясь, над вашей головой. Воздух буквально пропитан ароматами, но это благоухание становится даже тяжело как-то. Вы ускоряете шаги, и вот вы опять на открытом месте; месяц все светит; между тонких леток чайного дерева блестит река, и сквозь этот прекрасный воздух вам слышится её сладкий шепот.

Пизистрат. И эта страна сделалась наследием нашего народа! Когда я смотрю вокруг, мне кажется, что предначертания Всеблагого отца видны во все продолжение истории человечества. Как таинственно, покуда Европа воспитывает свои племена и исполняет свое назначение в деле просвещения, скрыты от неё эти страны. И они становятся нам известны в ту минуту, когда цивилизация требует разрешения своих задач; и вот убежище для лихорадочных энергий, затертых в толпе, хлеб для голодного, надежда для отчаявшегося. Новый-свет пополняет все недостатки Старого: Какой Лациум для странников, «гонимых бурями, по разным морям!» Здесь проходит перед глазами настоящая Энеида. В этех изгнанничьих хижинах, рассеянных по другой Италии, родится по словам поэта, «племя, от которого произойдут новые Албанцы и прославят второй Рим».

26

Нередко – говорить м. Вилкинсон, в своем неоцененном сочинении о южной Австралии – я путешествовал в такую ночь, и представив лошад идти по произволу, я любил читать при лунном свете. Прим. автора.