Страница 242 из 243
Риккабокка долго не мог привыкнуть к роскоши, которая снова стала окружать его, и к титлу герцога. Джемима гораздо скорее освоилась с новым положением, но удержала сердечную простоту, которая отличала ее в Гэзельдене. Крестьяне и крестьянки любят ее без ума. Она особенно покровительствует молодым, старается устроивать свадьбы и нуждающихся наделяет приданым. Герцог, продолжая острить насчет женщин и женитьбы, не менее того один из счастливейших мужей на свете. Любимое занятие его составляет воспитание сына, которого Джемима подарила ему вскоре после возвращения его на родину.
Герцог постоянно желал узнать, что сделалось с Рандалем. Однажды – за несколько лет перед тем, как Рандаль определился школьным учителем – герцог, осматривая генуэзский госпиталь, с свойственною ему наблюдательностью в отношении всего, исключая его собственной особы, заметил в углу спящего человека, и так как лицо Рандаля в это время еще не очень изменилось, то посмотрев на него пристально, герцог тотчас узнал в нем несчастного питомца Итонской школы.
– Это англичанин, сказал бывший тут дежурный чиновник. – Его принесли сюда без чувств. Он получил, как мы узнали, опасную рану в голову на дуэли с известным всем chevalier d'industrie, который объявил, что противник обманывал и обирал его при всяком удобном случае. Впрочем, это не совсем правдоподобно, продолжал чиновник: – потому что мы нашли на больном лишь несколько крон, и он должен был оставить свою квартиру, не будучи в состоянии платить за нее. Он выздоравливает, но лихорадка все еще продолжается.
Герцог молча смотрел на спящего, который метался на жосткой кровати и что-то бормотал едва внятным голосом; потом он положил в руку дежурному кошелек.
– Отдайте это англичанину, но не говорите ему моего имени. Правда, совершенная правда, пословица справедлива! рассуждал сам с собою герцог, сходя с лестницы. Più pelli di rolpi che di аsini va
Доктор Морган продолжает прописывать пилюли от тоски и капли от меланхолии. Число его пациентов значительно увеличилось, и под его неутомимым надзором больные живут столько, сколько угодно Провидению. Ни один из аллопатов не в состоянии взять на себя большего.
Смерть бедного Джона Борлея не осталась неотмеченною в литературных летописях. Похвалы, которых он не дождался при жизни, посыпались теперь щедро, и в Кенсолл-Грине ему воздвигнут по подписке прекрасный монумент. Будь у него жена и дети, им была бы оказана необходимая помощь. Любители литературы целые месяцы рылись в библиотеках и собирали его юмористические сочинения, анекдоты, фантастические рассказы и образцы красноречия, которое некогда оглашало дымные таверны и залы грязных клубов. Леонард собрал его сочинения, разбросанные по разным повременным изданиям. Они заняли места на полках главнейших библиотек, хотя предметы, избранные автором, имели слишком мгновенный интерес и обработывались каким-то странным, причудливым образом. Эти образцы литературной деятельности не могли сделаться ходячею монетою мышления, на них любители смотрели как на своего рода редкость. Бедный Борлей!
Дик Эвенель не вышел из Парламента так скоро, как предполагал прежде. Он не мог убедит Леонарда, в котором жажда политического возвышения была утолена у источника муз, занять его место в Сенате; а он сознавал, что семейству Эвенелей необходимо иметь представителя. Он начал вследствие того употреблять большую часть своего времени на служение интересам Скрюстоуна, нежели на дела своей родины и успел уничтожить совместничество, которому должен был подвергнуться, тем, что сделал из своего соперника деятельного участника в своих интересах. Приобретя таким образом монополию в Скрюстоуне, Дик обратился к своим прежним убеждениям в пользу свободной торговли. Он делается образцом для старого поколения помещиков и во всяком случае может быт назван одним из тех просветителей деревень, которых создает тесное соединение предприимчивого ума и значительного капитала.
Права рождения Леопарда была без труда доказаны и никто не решился их оспаривать. Часть наследства, перешедшая к нему от отца, вместе с суммою, которую Эвенель выплатил ему за патент на сделанное им изобретение, и приданым, которое Гарлей назначил Гэлен против её воли, привели молодую чету к той золотой средине, которая не испытывает лишений бедности и не знает тревог и обязанностей, сопряженных с большим состоянием. Смерть отца сделала глубокое впечатление на душу Леонарда; но убеждение, что он родился от человека, пользовавшегося такою завидною славою и занимавшего такое видное место в обществе, не только не развивало, но уничтожало в нем честолюбие, которое довольно долгое время отвлекало его от любимых его стремлений. Ему не нужно было добиваться звания, которое сравняло бы его с званием Гэлен. У него не было родственника, которого любовь он мог бы снискать своими успехами в свете. Воспоминание о прежней сельской жизни, склонность к уединению – при чем привычка содействовала естественному влечению – заставляли его уклоняться от того, что человек, более привязанный к свету, назвал бы завидными преимуществами имени, дозволявшего ему доступ в высшие сферы общественной жизни.
Леонард видел прекрасный памятник, воздвигнутый на могиле Норы, и надпись, сделанная на нем, оправдывала бедную женщину во мнении людей. Он с жаром обнял мать Норы, которая с удовольствием признала в нем внука; даже сам старый Джон особенно расчувствовался, видя, что тяжелая тоска, лежавшая на сердце жены его, теперь рассеялась. Опираясь на плечо Леонарда, старик уныло глядел на гробницу Норы и говорил в полголоса:
– Эджертон! Эджертон! «Леонора, гордая супруга достопочтенного Одлея Эджертона!» А я подавал за него голос. Она выбрала себе настоящий цвет, какой следовало. Неужели это то самое число? Неужели она умерла так давно? Правда! правда! Жаль, что её нет с нами. Но жена говорит, что мы увидимся скоро с нею; я всегда то же думал сам, вольно ей прежде было спорить. Благодарю вас, сэр. Я человек бедный, но слезы эти не тяготят меня; напротив, не знаю почему, но я чувствую себя особенно счастливым. Где моя старуха? Я думаю она не знает, что я теперь только и толкую, что про Нору. А! вот она. Благодарю вас, сэр; а лучше возьмусь на руку моей старухи, я больше привык к ней, и…. жена, скоро ли мы пойдем к Норе?
Леонард привел мистрисс Ферфильд повидаться с своими родными и мистрисс Эвенель приветствовала ее с особенною нежностью. Имя, начертанное на гробнице Норы, расположило сердце матери в пользу оставшейся дочери. Бедный Джон повторял часто: «Теперь она может говорить о Норе» и в самом деле при подобных разговорах, она сама и дочь её, которую она оставляла так долго в пренебрежении, убедились, сколько между ними было общего. Так, когда вскоре после женитьбы с Гэлен, Леонард уехал за границу, Джэн Ферфильд осталась жить с стариками. После смерти их, которая последовала в один и тот же день, она отказалась, может быть, из самолюбия, поселиться с Леонардом, но наняла себе квартиру вблизи от дома, который он впоследствии купил себе в Англии. Леонард оставался за границею несколько лет. Будучи спокойным наблюдателем обычаев и умственного развития народов, глубоко, внимательно изучая памятники, которые живо говорят нам о прошлом, он собрал обильные материалы для истории человечества и понятия его о высоком и прекрасном развились в нем, под родным небом, в усладительное служение искусству.
Леонард окончил сочинение, которое занимало его так много лет, – сочинение, на которое он смотрит как на верхнее звено своего духовного развития и на котором он основывает все надежды, соединяющие человека современного с будущими поколениями. Сочинение его отпечатано; в боязливом ожидании он едет в Лондон. Теряясь в громадной столице, он хочет видеть собственными глазами, как примет свет новую связь, которую он провел между суетливою городскою жизнью и своим трудом, свершенным в тиши уединения. Сочинение вышло из типографии в недобрый час. Публика занята была другими предметами; публике некогда было обратить внимание на новое творение, и книга не проникла в обширный круг читателей. Но свирепый критик напал на нее, истерзал, изорвал, исказил ее, смешал достоинства и недостатки её в одно уродливое целое. Достоинства никто не нашелся выказать должным образом, недостатки не нашли беспристрастного защитника. Издатель уныло покачивает головою, указывает на полки, которые гнутся под тяжестью непроданных экземпляров, и замечает, что сочинение, которое выражало самые светлые, утешительные стороны человеческой жизни, не соответствует современному вкусу. Огорченный, обиженный, хотя и стараясь казаться твердым, Леонард возвращается домой, и там на пороге встречает его утешительница. Голос её повторяет ему любимые места из его сочинения, говорит ему о его будущей славе, и все окружающее, под влиянием улыбки Гэлен, как будто проясняется, облекается в радужный колорит надежды. И глубокое убеждение, что небо ставят человеческое счастье вне светского одобрения или пререкания, овладевает существом Леонарда и возвращает ему прежнее спокойствие. На следующий день он сидит вместе с Гэлен у морского берега и смотрит так же ясно, так же спокойно, как и прежде, на мерное колебание волн. Рука его лежит в руке Гелен и движимый чувством благодарности, которая связывает теснее и прочнее самой страсти, он тихо шепчет ей: