Страница 7 из 28
На следующий день после странного полуночного действа в холмах сэр Рональд, проверив свои вычисления по некоторым зодиакальным схемам, объявил о начале раскопок. Держа в руке карту, он отмерил шагами расстояние до определенной точки в песках и велел людям копать. На закате в почве зияла, подобно громадной ране, десятифутовая шахта; возбужденные рабочие сообщили, что обнаружили внизу дверь.
К тому времени Питер, чьи нервы были натянуты до предела, проникся таким страхом перед отцом, что не пос-смел возражать, когда тот приказал ему спуститься на дно раскопа. Несомненно, Бартоном-старшим двигало острое помрачение ума, но Питер, искренне любивший отца, счел за лучшее не раздражать его отказом. Его пугала мысль о спуске в эту щель, откуда исходило отвратительное и тошнотворное зловоние. Но зловоние, внизу только усилившееся, было в тысячу раз приятней вида темной двери, сквозь которую оно просачивалось.
Скорее всего, это и была дверь внешней галереи, описанная в манускрипте. С первого взгляда Питер понял, что означала фраза о «седьмом языке седьмой головы» — и взмолился о том, чтобы значение ее навсегда стерлось из его памяти. Дверь была украшена серебряным знаком, отражавшим знакомую идеографию египетских преданий. Этот центральный символ объединял в себе головы семи основных египетских богов — Озириса, Изиды, Ра, Баст, Тота, Сета и Анубиса. Но ужас состоял в том, что все семь голов выдавались из общего тела, и тело это не принадлежало какому-либо известному в мифологии божеству. Фигура была не антропоморфной, и ничто в ней не походило на человеческое тело. Питер не мог вспомнить ни единого примера из всей египетской космологии или пантеона, который хотя бы отдаленно напоминал этот совершенно чужеродный ужас.
Образ вызывал несказанное отвращение; отвращение это трудно было приписать чему-то, что можно выразить словами. При виде его в глаза Питера словно проникли маленькие щупальца ужаса, крошечные щупальца, укоренившиеся в мозгу и высосавшие из него все, кроме чувства страха. Частью оно, вероятно, объяснялось тем, что тело словно бы постоянно менялось, перетекало из одной неподдающейся описанию формы в другую. Под определенным углом оно казалось медузообразным скопищем змей,
новому взгляду представал светящийся строй вампирических цветов с льдисто-прозрачными, сотканными из протоплазмы лепестками, которые точно шевелились в неутолимой жажде крови. Под иным углом оно становилось бесформенной массой, не более чем хаотическим нагромождением серебряных черепов. Порой в нем виделась некая космическая формация — звезды и планеты, спрессованные воедино, всего лишь намек на грандиозность лежащих за ними пространств вселенной.
Чье дьявольское искусство могло создать такую непостижимую и кошмарную композицию? Питер терялся в догадках; ему не хотелось думать, что то была работа художника из числа людей. Он решил, что дверь представляла собой некое зловещее выражение аллегорического смысла и что головы на фоне этого поразительного тела каким-то образом символизировали тайный ужас, что правит миром за спинами человеческих богов. Но чем дольше он смотрел, тем глубже его разум погружался в замысловатый серебряный лабиринт резьбы. Он втягивал в себя, гипнотизировал, и созерцание его было подобно размышлениям о смысле Жизни — тем жутким размышлениям, что сводят философов с ума.
Питера грубо вывел из задумчивости голос отца. Все утро сэр Рональд был весьма немногословен и резок, но теперь его речь дышала бодростью и рвением.
— Верно, то самое место — дверь, о которой говорится в манускрипте! Теперь мне понятно, что имел в виду Принн в главе о сарацинских ритуалах, где он пишет о «символах на вратах». Мы должны сфотографировать все это после того, как закончим. Надеюсь, позднее мы сможем извлечь дверь на поверхность, если туземцы не станут возражать.
В его словах прозвучала нотка удовольствия, которая оттолкнула и едва ли не устрашила Питера. Внезапно он понял, как плохо, в сущности, знал отца и его тайные исследования последних лет; невольно вспомнил случайно замеченные старинные книги, которые отец держал под замком в своей библиотеке в Каире. А прошлой ночью отец читал заклинания в компании летучих мышей, будто какой-то полоумный жрец. Неужели он и впрямь верил в подобную ерунду? Либо знал, что все это — правда?
— Час настал! — торжествующе проговорил старик. — Нож у меня. Отойди.
Питер глядел с ужасом, завороженными глазами. Отец поддел острием ножа седьмую голову — голову Анубиса. Сталь заскрежетала о серебро — и последнее уступило. Собачья голова медленно повернулась, словно под действием скрытой пружины, и дверь распахнулась с медным звоном, который отозвался замирающим эхом в затхлых глубинах подземелья.
Они действительно были затхлыми, эти глубины. Едкий удушливый запах, поток гробового зловония вырвался из долгого заточения. То был не натрий или пряные миазмы, характерные для большинства могил, но концентрированная сущность самой смерти — заплесневелые кости, разложившаяся плоть и пыльное крошево.
Как только первый порыв газообразных испарений чуть ослабел, сэр Рональд ступил внутрь. По пятам за ним, хотя и заметно медленней, следовал сын. В резко уходящем вниз коридоре они насчитали тридцать и три ступени, как и было предсказано в рукописи. Затем старик поднял фонарь — и перед ними предстал загадочный образ Анубиса.
Пугающий облик статуи потянул нить тревожных воспоминаний, но вскоре их прервал голос сэра Рональда. Он что-то шептал, стоя перед гигантской статуей бога, который, казалось, взирал свысока на ничтожность людей разумными и злобными глазами. Благодаря какой-то игре света черты каменной головы будто изменились в лучах фонаря и резная усмешка превратилась в злорадную гримасу мрачной угрозы. В Питере проснулись недобрые предчувствия, тотчас сменившиеся острым страхом, когда он расслышал слова отца:
— Послушай, мой мальчик. Я не поведал тебе всего, что открыл мне в тот вечер свиток. Как ты помнишь, один из фрагментов я прочитал про себя. У меня имелись причины не открывать тебе тогда остальное; ты бы не понял и, возможно, отказался меня сопровождать. Но я слишком нуждался в тебе и не был готов рисковать.
Тебе не ведомо, сынок, что означает для меня эта минута. Много лет я работал и тайно изучал науки, которые другие презирают как суеверные фантазии. Однако я верил и множил познания. В каждой забытой религии всегда скрыты истины, и эти искаженные временем понятия могут помочь сформулировать новое видение реальности. Я долго охотился за чем-то подобным — ведь я знал, что если найду такого рода усыпальницу, в ней наверняка обнаружатся доказательства, что наконец убедят мир. Внутри, вероятно, покоятся мумии, тела тайных предводителей этого культа. Но не их я ищу. Мне нужны знания, похороненные вместе с ними, манускрипты, папирусы, содержащие запретные тайны — мудрость, какую мир еще не знал! Мудрость — и власть!
Голос сэра Рональда зазвенел от неестественного волнения.
— Власть! Я читал о внутренней общине Черного Храма, о культе, который возглавлял «Господин» нашего свитка и ему подобные. Они не были обычными жрецами магии; они поддерживали связь с существами, обитавшими вне человеческих сфер. Их проклятий страшились, их пожелания исполняли. Почему? Потому что они обладали знаниями. Говорю тебе, в этой гробнице мы можем столкнуться с секретами, что даруют нам власть над половиной мира! Лучи смерти, коварные яды, старинные книги и могучие заклинания, применение которых способно привести к новому расцвету первичных богов. Только подумай! Эти знания позволят диктовать свою волю правительствам, властвовать над царствами, уничтожать врагов! И невиданные драгоценности, бесценные камни, богатства, сокровища тысячи царств!
Он окончательно выжил из ума, подумал Питер. На миг его охватило дикое желание бежать, ринуться назад по коридору, вновь очутиться в нормальном мире — увидеть над головой солнце, почувствовать на лице ветерок, не отравленный пылью мертвых веков. Но старик вцепился ему в плечи, продолжая бормотать, и Питер не двинулся с места.