Страница 96 из 112
Паузу прервал детский хор, поспешно вытолкнутый на подмостки…
…С завершением визита главы Римско-католической церкви, после того как он был доставлен обратно в аэропорт и оттуда самолетом отправлен к себе на родину, на территории страны начались странные климатические перепады…
Началось все с того, что в дальних горных районах пролились доселе невиданные в этих местах тропические ливни. Гигантские селевые потоки, накрыв бесчисленные населенные пункты, умчались к предречным городам, унося с собой десятки домов…
В столице же к вечеру, за темными облаками, закрывшими небо с самого приезда папы, стали тихо рокотать громовые раскаты…
…Количество осадков, выпавших после отъезда папы, оценивалось местной гидрометеослужбой как небывалое в этих краях. То, что в дальних районах аномальные осадки причинили немалый ущерб — было разрушено много жилищ и смыты посевы, создавало панику.
А в столице городская канализационная сеть не смогла справиться с обилием осадков, улицы заполнились потоками воды, в салонах автомобилей, оставшихся посреди дорог, как лодки, затерявшиеся в море, виднелись лица, с выражением ужаса как перед концом мира…
Одним словом, с какой-то божественной последовательностью все работало на мой рассказ.
Просматривая материалы для рассказа, который я намеревалась написать — выступления папы, его интервью, фотографии, которые носила с собой везде, словно священную реликвию, — и прислушиваясь к звукам приближающейся грозы, я ощущала некое чувство победы, и к горлу подступал ком…
Рассказ должен был повествовать о начавшихся с приездом папы таинственных природных чудесах, о том, как эти нескончаемые дожди, принесенные им, пытаются смыть серую пыльную оболочку со страны, что-то изменить, о том, как ночные громы и молнии, ошеломляя людей, порождают в их душах страх Божий…
…Опасаясь упустить некую нить, я работала, не отрываясь, краем уха прислушиваясь к новостям по телевизору и радио о природных аномалиях, вторгшихся в страну, и отмечая все на полях страниц. Вскоре и мой рассказ-роман стал изливаться диковинными дождями. Иногда мне казалось, что мои словесные ливни не дают прекратиться дождям папы. Дело дошло до того, что я научилась управлять дождями с той же легкостью, с какой распоряжалась ими на бумаге. Это происходило примерно так: бродя по улицам, мне удавалось остановить дождь одним лишь своим желанием, исходящим от души и безо всякой корысти — и они смиренно заканчивались, чтобы начаться снова…
…Меня не удивляли ошибочные прогнозы местных метеорологов, ежедневно обещавших скорое прекращение осадков, вызванных якобы какими-то циклонами. Потому что я точно знала, что эти пахнущие свежескошенной травой дожди проливаются тут не из случайных облаков, пригнанных откуда-то из близлежащих земель. Это были дожди старого понтифика — слабого и больного, но все же сумевшего в конце концов что-то изменить в этой как будто застывшей стране…
Да, от продолжительной угрюмости бессолнечного неба, от печальной безлюдности промокших, скользких улиц, от рокотавших ночами тихих, словно доносящихся из иных миров гроз, от всего этого становилось понятно: что-то изменилось, чему-то наступил конец…
Изменился и цвет моря, весь год мутного и серого от северных ветров. Теперь оно отливало изумрудно-зеленым… В тех местах, где селевые потоки снесли неприглядные развалины, начали стремительно расти белые дома с красными черепичными крышами…
…И люди переменились после целительных папских дождей. В их походке и обращении чувствовались мягкость и смирение…
…Что-то произошло и в том государственном учреждении по особо важным делам. Здание, будто испугавшись, отодвинулось на несколько шагов назад, а широкий тротуар перед ним сузился. Потемневшее то ли от обильных осадков, то ли от черноты стоявших перед ним служебных лимузинов, здание это странно уменьшилось и в размерах. Оно словно бы опустело изнутри — казалось, и свет не горел вечерами…
…А я все старалась дописать рассказ о папе, иногда писала его даже ночами, во сне…
В этих снах порой, то ли под воздействием косых солнечных лучей, то ли под влиянием каких-то южных циклонов, с несвойственной мне трезвостью я начинала сомневаться в чем-то, готова была признать все происходящее, по словам моего бывшего коллеги, плодом писательского воображения. Он опять появлялся в моих снах, в разных обличиях, умело увязывая обилие дождей, без устали омывающих, очищающих страну, со сдвигом земной оси и местоположением планет во Вселенной, обосновывая сказанное происходящими во всех уголках земного шара природными катаклизмами. Я же, переживая бессилие перед его вескими научными аргументами, подавленная его настойчивостью, сдавалась ночами перед его железной логикой. Но по утрам с некой тайной верой заново чувствовала себя победителем…
А иногда в сумрачных снах я видела его со страхом на лице, промокшим и потерявшимся в этих дождях, видела и бредущих за ним других моих коллег по перу, со своими страхами и непостижимым, тщательно скрываемым страданием в глазах. Пытаясь спасти их от чего-то, и проваливаясь в какую-то щель, похожую на узкую горловину, задыхаясь, я беспрестанно твердила им:
— Не бойтесь!.. Не бойтесь!..
Нариман Абдулрахманлы (род.1958)
БАБОЧКА
© Перевод П. Ахундова
…Это было сказано так, словно золотая пуля прошла сквозь семь прослоек брони: а если выразиться поточнее, эти две пары слов еще не были высказаны, а только готовились к произнесению, в течение всего этого промежутка времени корни волос его увлажнились от непонятного предчувствия, а горло прихватило от ноющей боли, идущей изнутри; пока же эти две пары слов шли до его сознания, от холодного пота он промок до последней нитки, дыхание его основательно остановилось. «Мой муж погиб в бою». Отчего-то он еще не совсем вник в смысл этих слов, но внутри него уже начались нестерпимая духота и ураган: он хотел догнать эту женщину с прослезившимися глазами, упасть перед ней на колени и попросить у нее прощения, но неожиданно обессилев, не мог сдвинуться со своего места.
…День же начинался хорошо: утром на скорую руку он поел высококачественную яичницу, в пути не было никакой толкотни, а дойдя до управления, он узнал от уборщицы о том, что выдают зарплату; получалось так, что после полудня у него будут деньги; правда, об этом говорили уже третью неделю; но сегодня в этом была, кажется, какая-то непредотвратимая надежда, которая всего лишь через полчаса, по заверению управляющего, превратилась, можно сказать, в реальность. Управляющий сказал об этом так, словно это были его кровные деньги, которые он собирался раздать из своего кармана: во всяком случае он сделал большое одолжение такому количеству людей. Кроме того, по сравнению с деньгами это одолжение казалось мелочью жизни и не в состоянии было испортить создавшуюся обстановку. Оставалось лишь кое-как скоротать время до полудня, выбросить из головы всякие нехорошие мысли, связанные с зарплатой, с чем он давно уже свыкся…
Затем, повозившись с бумагами в течение одного часа и выйдя на улицу, для того чтобы купить сигареты, он столкнулся с прихрамывающим парнем и посмотрел ему в лицо, с тем чтобы принести свои извинения. По глазам он узнал в этом парне своего бывшего сослуживца, с которым воевал в одном окопе; правда, в этот момент он не вспомнил настоящего имени парня по прозвищу Рембо, но это к делу не относится; главным было то, что после ранения и отправки его в госпиталь ему не удалось узнать ровным счетом ничего о том, жив тот или умер. Встречаясь иногда с бывшими сослуживцами, они вспоминали ребят, с которыми воевали плечом к плечу, и даже иногда никто не мог сообщить о нем ничего радостного; одни говорили, что он скончался в пути от большой потери крови, другие говорили, что он где-то торгует в магазине, третьи же утверждали, что, выздоровев, он устроился на службу в полиции и живет себе припеваючи не тужит. Теперь же, вот здесь, прямо на середине улицы они столкнулись друг с другом, как минимум через долгие пять лет, разговаривают прямо посреди толпы, стараясь таким образом распутать путаницу годов. Хорошо еще, что, немного опомнившись и придя в себя от удивления и радости, он увидел, что парень прихрамывает и еле стоит на покалеченной ноге, и пригласил его в ближайшую чайхану. Они присели и стали вспоминать тяжкие и горькие свои дни во время службы. И тогда же начались боли в раненом бедре, которое не болело уже давно. Зуд, на который раньше он не обращал внимания, превратился теперь в ноющую, пульсирующую боль, да вдобавок ко всему голос его охрип и огрубел; но про себя он думал о том, что его горе, по сравнению с горем этого парня, просто пустяк. Парень пролежал в госпитале четыре месяца, а в течение девяти месяцев и двадцати дней пролежал дома; ему хотели ампутировать обе ноги, но, к счастью, хоть он и потерял одну ногу ниже колена, другую врачам удалось спасти. Теперь он кое-как ходит, постукивая деревянной ногой, на свою пенсию содержит трех членов своей семьи, да еще, не полагаясь полностью на пенсию, ищет для себя подходящую работу. Как бы между прочим он спросил о том, женился он или нет. Отшутившись, он сказал: «До тех пор, пока не решу жилищный вопрос, жениться не хочу». Еще о чем-то порасспросив его, он записал для себя его адрес, дал ему свой номер телефона, наказал ему, чтобы он держал с ним связь, и, условно расплатившись со знакомым официантом за чай, проводил парня до самой остановки и вернулся в свою комнату.