Страница 2 из 112
Девушка оглянулась — ее широко раскрытые глаза высматривали кого-то в подступившей тьме. Не увидев никого, она прошептала:
— Ведь он обещал мне. Почему же ушел? — потом, вздохнув, добавила: — Наверно, я очень запоздала.
Она оглянулась еще раз, но южная ночь была непроглядна.
— Да, виновата, как видно, я, — и руки у нее беспомощно опустились.
Она никак не решалась отойти от пустынного берега и сунула в карман халата тонкий треугольник письма, зажатый в легкой ее руке. Вдруг кто-то окликнул ее:
— Захра, где ты? Мы ждем тебя.
Девушка помчалась туда, откуда доносился одинокий в этой ночи голос.
Когда она добежала до причала, моряк, который разговаривал с ее подругой Лейлой, сбрасывал канат, чтобы отплыть в маленькой шлюпке.
— Наконец-то я нашла вас, — крикнула Захра и, задыхаясь от бега и волнения, вынула из кармана письмо.
— Я вас очень прошу, — сказала она моряку, протягивая ему письмо, — передайте это ему… И скажите еще, что он очень обидел меня. Почему он не повидался со мной?
— Откуда же он знал, что вы здесь?
— Это верно, но я так давно не видала его…
Моряк взглянул на корабли, стоящие на рейде, и, пожав плечами, сказал:
— Тут уж ничего не поделаешь, я бы, сестрица, и свез вас к нему, да нет времени.
Он оттолкнул веслом шлюпку от причала, и она стремительно ринулась в темный морской простор.
— Расцелуйте его за меня! — крикнула Захра.
— Есть! — откликнулся моряк со своей маленькой шлюпки. — Только сделайте то же и с Лейлой.
Девушки рассмеялись. Долго еще смотрели они вслед исчезнувшей во мраке лодке.
И откуда-то издалека долетели до них обрывки песни:
Не отрывая глаз от моря, Лейла прошептала:
— Прилетел, как птица, и так же улетел…
— Пока так и должно быть, — сказала Захра.
Море билось неумолчно и беспокойно.
…Берег был пустынным. Только повара разговаривали у походных кухонь, да изредка проходили часовые. Курили с опаской, во тьме слабо вспыхивали огоньки папирос. Совсем еще недавно жизнь здесь била ключом. Лодки причаливали к самому берегу. По узким доскам пехотинцы переносили оружие.
Моряки, видя, что погрузка заканчивается, становились за руль. Остроносые катера, рассекая волны, подходили к причалу.
— Полундра! — кричал моряк, державший канат, и тот взвивался арканом в воздухе.
Волны раскачивали суда, мостки скрипели.
— Эх вы, и кто вас только прислал сюда, — трунили моряки над саперами. — Ваше дело строить мосты через болота, а не причалы.
— Да никакой причал вас, чертей полосатых, не выдержит, — откликались саперы.
Артиллеристы хотели первыми погрузиться на суда и спорили с пехотинцами, но через минуту вместе с ними перетаскивали пушки на палубу.
Доски на причале гнулись под тяжестью ящиков со снарядами.
— Эй вы там, прекратите шум, а то фашисты услышат!
— Ничего не услышат, оглохли от катюш.
Перешучиваясь, солдаты садились на катера. Раздавался звон якорных цепей.
Движение на причале не прекращалось. Старшины снабжали отплывающих продуктами и боеприпасами. Повара предлагали дополнительные порции.
— Кому еще? — спрашивали они, размахивая черпаками. — А ну, подставляй котелки!
— Оставьте себе! — откликались солдаты, получившие шоколад, печенье и консервы.
…Теперь тишину нарушал только плеск волн.
Еще долго девушки в белых халатах стояли на берегу и с грустью всматривались вдаль.
Тысячи братьев расстались сегодня с ними. И не все вернутся…
Сильный порыв ветра донес с моря слова песни. На одном из катеров кто-то пел:
Захра, услышав эту песню, склонилась к плечу подруги, и ее шепот слился с шумом прибоя.
— Да, они должны были идти. Их ждет Крым. Их ждут партизаны у одиноких своих костров…
Взвились одна за другой несколько ракет, и девушки очнулись от своей задумчивости, долгой и томительной. Холодный, мертвенный свет озарил на мгновение наблюдательный пост на береговой возвышенности. Разноцветные огни бросили искристые свои отражения в самую глубь взволнованного моря. Немного времени спустя корабли скрылись вдали.
Девушки невольно взмахнули руками — но кто мог увидеть их издали в ночной тьме?
И все-таки они крикнули:
— Счастливого пути! Возвращайтесь с победой!
Эти слова были памятны Захре. Три месяца назад, стоя на берегу Каспия, она вместе с матерью провожала своего единственного брата Аслана. И тогда сердце ее билось так же тревожно, как теперь. Мать пристально взглянула на сына и спросила:
— Разве ты не мог бы по-прежнему работать на своем танкере?
— Нет, мама, я должен быть в передних рядах.
— Но ведь ты и здесь был передовиком…
Аслан посмотрел на зеленовато-голубой морской простор. Большая часть его жизни прошла здесь. Еще ребенком он вместе с отцом на маленькой парусной лодке часто выходил в море. Уже тогда он твердо решил стать моряком. Но однажды, попав в сильную бурю, Аслан так испугался, что отказался от своего решения.
Тогда отец нахмурился:
— Нет, сынок, так не годится. Трудностей бояться нельзя. Встречай грудью ветер, тогда победишь.
И позже, когда они снова вышли в море, и Аслан сидел в лодке напротив отца, тот сказал:
— Бури на Каспии — не редкость. Но мы не боялись их. В злую непогоду, в дождь и ветер на парусных судах возили мы в Астрахань нефть. Наперекор всему мы добывали себе и вам, молодежи, новую судьбу. Люби море.
И Аслан полюбил море. Мать жаловалась, что сын стал редко бывать дома, но он успокаивал ее:
— Не тревожься, мама. Разве сейчас дома усидишь?
И тогда, провожая сына, она сказала:
— Ну что ж, иди. Береги себя. Счастливого тебе пути!
Они обнялись и расстались.
…Теперь Захра на берегу Черного моря смотрела туда, куда ушли боевые корабли.
Луна выглянула из-за холмов, и девушке показалось, что она видит серебристый след ушедших судов.
— Захра, вы простудитесь, я принесла вам шинель.
Захра взяла у Лейлы черную кубанку и шинель. В лунном свете сверкали звездочки на узких погонах.
Озаренные луной волны ударялись о борта судов. Оставляя за собой пенистый след, катера, мерно покачиваясь, рассекали воду.
Люди, стоявшие на покрытой брызгами палубе, вглядывались в лунный полумрак.
Командир катера Аслан стоял на носу судна и привычным жестом поглаживал бородку. Ветер распахивал ворот, и брызги падали на тельняшку, плотно облегавшую широкую грудь.
Катер по его команде обходил караван с левого фланга. Экипаж был в боевой готовности. Каждый хорошо знал, что им предстоит выполнить.
Перед отплытием катера генерал, руководивший операцией, сказал:
— Надо уничтожить прожекторы противника, не дать ему заметить наши суда, пристающие к берегу. Если вы его ослепите, наши суда смогут беспрепятственно высадить людей.
Аслан и вся команда молча ожидали предстоящий бой. Каждым владела одна и та же мысль: «Надо во что бы то ни стало потушить вражеские прожекторы».
Только комендор Ильяс никак не мог успокоиться; когда катер стоял на рейде, он был не прочь пройтись по берегу, пошутить со встречными и при случае опрокинуть пару стопок. Как только спускали якорь, он подкрадывался к командиру и, кивая головой в сторону берега, спрашивал:
— Капитан, разрешите?
Капитан лишь улыбался, а Ильяс, пользуясь случаем, вновь обращался к нему:
— Значит, согласны, капитан?
С берега он никогда не возвращался с пустыми руками. Едва поднявшись на палубу, он кричал: