Призраки коммунизма

Кнут всё примеривался кулаком к Сявиному глазу, но тот говорил и говорил.

— Чего ждёшь, бей, — суетился Культя.

— Пусть закончит.

— Да он никогда не закончит!

— Не может быть. Слова-то не бесконечные.

— Ну, так что, будете вы с Васенькой знакомиться? — продолжал голосить Сява, извиваясь под вырубалой, как пиявка.

— С какой ещё Васенькой?

— Как это какой? Весь день, весь вечер я им о Васе толковал, растолковывал, повествовал, значит, а они взяли и забыли. Вот те на… Вот те и, однако. Вот оно как, поди, того…

— Эх! — решился Кнут. Врезал, но мимо. Ещё раз, ещё. Кулак всё время ударял в землю. Попрошайка искусно уворачивался.

— Вася! Вася! — заверещал Сява. — Это к тебе. Вылезай скорее, выручай, а то меня убивают!

— Видели мы твоего Басю-Васю. Больше нас не проведёшь, — прыгал вокруг поверженного попрошайки Культя.

— Чего разорались тут, — раздался женский голосок. — Опять этого Сявку колотят?!

— Вот, она, вот, Васенька, — обрадовался попрошайка и радостно замахал руками.

— А, по-моему, ты нам всю дорогу про Басю заливал.

— Послышалось вам. Почудилось, показалось, померещилось. Я только про Васю и разглагольствовал. Про Васю, а не про Басю. Я говорил про Басю, а вы думали про Васю. Тьфу ты, капиталист меня задери. Я про Васю, а вы про Басю. Перепутали вы всё. Не я, а вы. Вы, а не я. Я не, а вы… Тьфу ты, пропасть! Сами всё перемешали, перепутали, а меня бить. Вот так-так. Вот как оно бывает. Вот как оно случается. Вот как оно того поди. Надо же, как оно поди…

— Так ты ко мне их приволок? — взвизгнула женщина и вцепилась в Сявины волосы. — Да когда ж это кончится?!

— Нет, нет! Ах, да. Ай-я-яй! О-хо-хо! — попрошайка не знал, что и говорить. Вася драла его за космы, а Кнут всё нацеливался кулаком в глаз. — Вот она, моя доброта, вот она, моя забота, — снова заверещал Сява. — Вот они, мои старания! Вот как меня благодарят! За моё усердие. За моё радение. Так мне и надо. Поделом. Дураку — наука. Бейте меня, остолопа! За моё добросердие. За моё тщание. За всё бейте! Избивайте! Рвите меня на кусочки. Швыряйте в меня камнями…

— Да… — озадачено произнёс Кнут, вставая. Он осмотрел разбитый о песок кулак, плюнул вслед рванувшему во тьму попрошайке. — Да… Этого так просто не возьмёшь. У меня в голове такой треск, что я уже ничего не соображаю. Даже драться не могу.

— И у меня треск. — Культя прижал ладонь к темечку.

— А у меня от него кондрашка, — буркнула женщина. — Он нас тут всех до неё довёл. Житья от него нет. Лучше б вы его убили или с собой увели. Или ещё что-нибудь с ним сделали. Я могу и отблагодарить…

Культя раскинул мозгами. Кнут тоже задумался. Убить Сяву никакой возможности не представлялось. Во-первых, для этого его требовалось поймать, а вне норки он, со своей прытью, был недосягаем. Во-вторых, если бы поимка каким-либо образом и осуществилась, вопли и мольбы этого человека могли привести в замешательство даже самого хладнокровного убийцу. Кнут таковым не был. Культя — тем более. В-третьих, за убийство Коммуниста можно было загрохотать в Партком. Если кто донесёт, конечно. И хотя у Сявы вряд ли имелись преданные друзья, но кто знает… Такой прохиндей вполне мог подкупить для себя какого-нибудь осведомителя.

— Вообще-то говоря, — начал критик, — я бы предпочёл поступить несколько иным способом. Чтобы всем было хорошо и никому не плохо.

Вася слушала внимательно, вытянув шею и широко распахнув глаза. Культя таращился изо всех сил, пытаясь рассмотреть даму получше, но сгустившаяся темнота не позволяла этого сделать.

— Я бы, так сказать, лучше бы кое-кому сам бы, так сказать, заплатил бы.

— Кому?

— Тебе, разумеется.

— Но я убивать не умею. Я же девушка, все-таки.

— Да не надо никого убивать. Пусть его другие убивают. А я желал бы, вроде бы… кое-что… ну как бы… ну это самое… ну вон тое…

— Да что же?

— Ну, это самое.

— Что?

— Ну, вон тое.

— Тое?..

— Ну, кое-что. — Культя многозначительно пошевелил бровями. — Не понимаешь?

— А-а-а. Так бы сразу и сказал.

— Вот я и говорю.

— За фантик?

— А что, можно и так — бесплатно?

— Можно и так, но только завтра.

— Завтра?

— Завтра.

— За так?

— За так. Если потерпишь до завтра. А если срочно, то за фантик. У тебя есть фантик?

— А если потерплю?

— Тогда завтра.

— Ну, я потерплю.

— Ну, терпи. А я спать пошла.

— До завтра?

Вася ничего не ответила и уползла в свою норку.

— Завтра сговоримся, — сказал Культя вырубале. — Заодно рассмотрим её получше. Может, у неё заячья губа или щетина. Или зубы в промежности. Говорят, такое бывает.

— Или по четыре пальца на руках, — добавил Кнут.

— Это ерунда. Вот если горб, то хуже.

— Подумаешь, горб. На коленки поставил и порядок.

— На коленках я не люблю. Они у меня слабые. Хотя… всё это ерунда, конечно, можно и с горбом, коли баба сверху, а вот с зубами в причинном месте я бы поостерёгся. Вдруг откусит? — Культя нервно поёжился.

— Во рту тоже зубы, так ведь не откусывают никому…

— Во рту зубы, чтоб жевать, а там для чего?

— М-м-м… действительно.

— Вот и я говорю.

— Да, всякое бывает, — вздохнул Кнут. — А где спать-то будем?

— Надо было Сяву спросить, а теперь ищи его свищи…

— Так мы в его норке и переночуем, — Кнут сунул голову в отверстие.

— Занято! — рявкнул кто-то из глубины.

— Кто это? — спросил Кнут осторожно.

— Это я — местный вырубала. Щелбаном с ног сбиваю. Сгинь, пока башку не открутил.

— Голос Сявин, — определил Культя.

— Эй, Сява! — крикнул Кнут. — Выметайся! Мы в твоей норке спать будем.

— Как бы не так, — послышалось из темноты. — Ишь раскатили губищи. Размечтались.

— Не вылезешь, мы тебя засыпем.

— Вылезти-то я вылезу, но только вы не обрадуетесь.

— Вот как?!

— Не заснёте вы в моей норке. Даже не задремлете.

— С чего бы это?

— Да я буду так сокрушаться, так стонать, так убиваться…

— А ведь, пожалуй, — сообразил Кнут. — Ведь правда.

Культя развёл руками, вздохнул. Сява был непобедим.

— Так, где же нам заночевать? Посоветуй.

Попрошайка пробубнил, что норок свободных здесь нигде поблизости нет и быть не может. Заняты все. И новые рыть нельзя, потому что и так много нарыто.

— Ладно, в песочек зароемся, — как-нибудь перекантуемся, — решил Кнут.

— А я бы лучше в норке, — мечтательно проговорил Культя. — Всё-таки в тепле. В уюте…

Сява высунул голову наружу.

— Могу уступить свою. За фантик. Норка у меня хорошая, сухая, сенцом выстлана. Такая норка, что спал бы и спал. И не просыпался бы вовсе. А какие сны в ней снятся…

Завладев фантиком и продолжая причитать по поводу уступчивости своего характера, попрошайка побрёл ночевать к своему дружку Басе. Из темноты ещё долго слышались его выкрики, постепенно становившиеся все менее и менее разборчивыми.

25

Норка и вправду оказалась шикарной, без всяческих дурных запахов и вполне просторной. Кнут вытянулся на подстилке, сладко зевнул и, разомлев, скоро очутился во власти райских сновидений. Он бормотал что-то странно ласковым голосом, хватал Культю за плечи, притягивал к себе и начинал жадно лапать. Когда его рука добиралась до яиц, он вздрагивал, пробуждался, с отвращением отталкивал критика, злобно бурча: «Оторвать бы их тебе, чтоб не путались под руками», — после чего сразу отключался и принимался утробно храпеть. Новые сны, овладевавшие вырубалой, были дурнее прежних. Кнут размахивал руками и ногами, принимал бойцовскую стойку лёжа, двигая своего приятеля кулаками то в челюсть, то в живот…

Культя проснулся рано. Он вылез на волю, уселся на песчаный бугорок и стал караулить Васю.

Рассвет ещё только-только начинал брезжить. У большинства жителей Коммунякии сны в это время были сладкими. Людям снились горы картошек и тыквочек, их пальцы теребили толстые пачки красивых фантиков, они вволю вкушали вкусное пиво, заедая его чудесными хрустящими розовыми опарышами. Они копались в россыпях мусора, без конца отыскивая в нем всевозможные полезные предметы, и ещё множество прекрасных видений расцветало, словно поллюции, в головах жителей страны победившего Коммунизма.