Призраки коммунизма

— Ну ты даешь! — возмутился Культя. — Вше этой — потроха! Я бы и сам их скушал.

— Ты уже и так нажрался. — Кнут принялся разделывать вторую ворону.

— А я бы назавтра оставил.

— У тебя ещё фантики есть и таз, а у бедолаги — ничего.

— Нашел кого жалеть. Его, поди, не так просто из Партии выперли?

— Всякое бывает…

— Нет, не бывает!

Кнут опять бросил потроха под ноги. Культя не выдержал. Отпихнув сжавшегося в комок беспартийного, подхватил с полу кишки и запихал в рот. Потом уселся на прежнее место и стал глядеть на чавкающего товарища.

— Крепкая пища, добротная, — похвалил еду вырубала. — И сытная. Не то, что твои тыквочки.

— И как это в тебя столько влезает? — угодливо подивился Культя в надежде, что Кнут поделится.

— Да вот, уже почти и не лезет. Может, отдать кому? — Кнут окинул взглядом помещение.

Культя нервно огляделся и нежно уставился на друга.

— Когда сильно переешь, может случиться запор, — предупредил он вырубалу.

Тот перестал жевать.

— Действительно. Молодец, что напомнил, — согласился Кнут. — Завтра доем. С картошками вприкуску. Ужас до чего я люблю ворон с картошками.

И тут они заметили попрошайку Сяву, который неторопливо загружал в себя уже третью кружечку чудодейственного напитка и, брезгливо перекатывая губой, как бы нехотя пожёвывал крысу.

— Вот морда, — удивился Культя, — казалось бы, пустой человечишка, без настоящих способностей, а расселся тут, словно капиталист. Может, он и нас угостит? Пивка я, пожалуй, ещё бы выпил.

— Чем заслужишь? Будешь критиковать его попрошайнические способности? Так они у него — на высоте. Пошлёт он тебя.

— А тебя?

— Своей потребностью дать кому-нибудь в глаз я сегодня уже пользовался на рынке. Он и меня пошлёт.

— А ты ему в ухо, — не терял надежду Культя.

— А он меня в Партком.

— Да, безвыходное положение, — согласился Культя нехотя. Кнут встал, почесался, зевнул.

— Пора искать ночлег, — сказал он.

— А я хотел бы женщину. — Культя мотнул пьяной головой.

— Бабу? Сява вон трепался о бабах. Он тебя отведёт.

— Сява? Не верю я этому попрошайке. Хитрый он. А раз хитрый — значит, обманщик. А раз обманщик — значит, плут. А раз плут — значит… — Культя икнул.

— Значит, хитрый, — подсказал вырубала.

— Точно. Он промурыжит нас своими обещаниями, а потом начнёт что-нибудь выпрашивать. Знаю я таковскую публику.

— Правильно. Идём спать, — поддакнул Кнут пьяно. — Баб я, конечно, тоже потребляю с удовольствием, но не осталось у меня ничего, чтобы рассчитаться.

— А, может, этот Сява и не врал, — опять начал размышлять Культя. — Может, он просто надеялся нас попридержать поблизости, чтобы потом каждый день выпрашивать. Логично?

— Да брось ты. Не связывайся. Сам говорил, что он хитрый.

— Хитрый — значит, умный. А умный — значит, не дурак.

— Заклинило тебя что-то, — забеспокоился Кнут.

— А если он не дурак, то ему выгоднее не обманывать. — Культя принялся развивать мысль в приятном для себя направлении. — А если он нас не обманывал — значит, он действительно знает какую-то там Кисю… или Писю…

— Басю, — вспомнил вырубала. — Или Васю.

Культя неверным шагом направился к попрошайке.

— Веди нас к Басе, — потребовал критик твёрдо.

Сява расплылся в добрейшей улыбке, гостеприимно развел руками, склонив голову на бок.

— Как приятно слышать разумные речи, — заговорил он. — И ещё приятнее слышать их от достойных товарищей. Таких товарищей, которые не какие-нибудь там проходимцы, прохиндеи, прохвосты. А очень даже достоуважаемые товарищи. Досточтимые и достопочтенные. Ах, какие…

— Ну, так идём скорее, — не терпелось Культе.

— Идём так идём. Скорее так скорее. Разве я против? Я всегда рад. И не просто рад, а чрезмерно рад. Даже не чрезмерно, а чрезвычайно. Если б ты только знал, как я рад. — Сява перешёл на привычную скороговорку, но с места не сдвинулся.

— Я тоже рад, что ты рад, — подыграл критик.

— Да уж, вот такой я человек. Если рад, то рад. Хоть ты меня ругай, хоть проклинай, хоть камнем бей, а я все равно буду рад. А уж если ты меня не ругать будешь, а хвалить, то я буду несказанно рад, а, может быть, даже и неслыханно. Или невообразимо. Уму непостижимо, как я буду рад. Ну а случись, что ты меня не только похвалишь, а и отблагодаришь, так я, наверное, просто засияю от счастья. Вот такой я человек. Хоть ты лопни. Хоть разорвись…

— Ладно, идём сейчас к твоей девке, а потом я тебя благодарить буду, — сказал Культя. — Я тебя так долго благодарить буду, что тебе и надоест, пожалуй. Так сильно надоест, что ты даже попросишь, чтобы я перестал. Вот как я тебя благодарить буду.

— Значит, ты меня разными хорошими словами благодарить собираешься?

— Наилучшими.

— Словами благодарить — это, конечно, хорошо. Это, вне всякого сомнения, неплохо. Очень даже подходяще. Но ведь слово-то в карман не положишь?..

— А что положишь? Тыквочку я съел. У меня и нет ничего.

Попрошайка с интересом уставился на таз.

— Вот подходящая вещичка, — вкрадчивым голоском проворковал Сява.

— Таз к тебе в карман не влезет, — заверил Культя.

— Ну и что, что не влезет. Велика беда. Тебе-то чего расстраиваться. Переживать. Огорчаться. Не влезет так и не влезет. Я его и не буду в карман совать. Я его за ручку понесу. Так что зря ты волнуешься. Напрасно. У тебя со мной проблем не будет. Подумаешь, в карман не влезет. Вот напугал. Давай-ка сюда, я покажу, как его понесу.

— Э-э-э. Потише. Ишь, разогнался, — Культя спрятал таз за спину. — За такую чудесную вещь ты всего лишь покажешь мне какую-то девку?

— Не какую-то, а Васю. Ах, какая это девка! Сам бы потреблял её с удовольствием, но я — импотент. Так что, извините. Помечтать, повоображать — это я ещё в состоянии, а вот дело сделать — увы. Вот и предлагаю её разным дружелюбным ко мне товарищам.

— Так идём мы или нет? — Культя начал раздражаться.

— Да куда ж мне спешить? И зачем? Таз ты мне не доверяешь. Опасаешься, что я его не так понесу. Ну и Кузьмич с ним. С этим тазом. Мне и без таза хорошо. Что я, умру без таза, что ли? Окочурюсь? Подумаешь, таз. Видали мы и не такие тазы. И кастрюльки видали, и вёдра. А один раз я даже бочку видел. Вот это вещь! Не то, что твой таз. У тебя бочки, случайно, нету?

— Нет у меня бочки. И не было никогда.

— А что у тебя есть? Может быть, фантики? Фантики твои в мой карман точно влезут. Не веришь? А ну-ка, попробуй. Проверь. Убедись наглядно. — Сява раздвинул тряпки и растопырил огромный карман, в который, пожалуй, влез бы и таз, если чуть-чуть постараться.

— Да кончай ты этот базар, — вмешался Кнут. — Или дай ему фантик и пойдём смотреть на Басю, или не давай, и тогда отправимся спать.

— Вот взял бы и дал, — сказал Культя сердито.

— Я бы дал, да у меня больше нету.

— А если эта Бася какая-нибудь чувырла?

— Вот тогда я ему точно в глаз врежу.

— Врежешь? Прямо в глаз?

— Врежу. И в глаз, и в ухо!

— Слыхал? — критик нагнулся к попрошайке.

— Слыхал, слыхал. Я же не глухой. И не дурак. Не остолоп, во всяком случае, не дундук. Если предлагаю Басю, значит, Басю, а не дырку в кармане.

— Ты мне её покажи сначала, а потом я тебе фантик вручу.

— Эх, до чего неглупый человек, прямо до одурения. Да коли я тебе её вперед продемонстрирую, так ты потом и знать меня забудешь. Скажешь — а кто ты тут такой? Чего вертишься под ногами, чего хочешь? И всей пользы от тебя будет, разве что, выпросить чего. Только выпрашивать-то дело нелёгкое. Особенно у таких, как ты. Несговорчивых. Непокладистых. Хитроухих и жадноглазых. Да ещё с другом вырубалой в придачу. Так что не вижу я пользы. Не примечаю. Сомневаюсь я в получении пользы. Так сильно сомневаюсь, что и идти никуда не хочу. Тем более, что у тебя и фантиков-то нет. Вот только таз дырявый. Гнилой весь. Никудышный совсем. Выбросить такой — и никакого убытка. Разве что, по башке кому заехать. Так я ж не вырубала…