Страница 43 из 44
Я много рисовала, он подрабатывал… Прошел еще год, на нас все нарадоваться не могли…
А потом началось оно. — Помолчав, я задумчиво продолжила. — Сначала Вадим стал курить траву, говорил, что в этом ничего такого нет, что нас все обманывали про наркотики. И я ему верила, он становился таким тонко чувствующим, подмечал разные детали, мыслил глубже, это было очень интересно. И я тоже попробовала. Мне казалось, что я контролирую процесс, что всегда смогу остановиться, не замечая того, что дозы стали увеличиваться, что вместе с этим обычное состояние стало казаться мне чем-то ужасным, я могла жить только в мире марихуаны, иначе было невозможно терпеть реальность вокруг. Мне казалось, что мы со всем справляемся, и я не замечала, что Вадим практически не ходит на работу, что я скатываюсь по учебе, что терзаюсь постоянными депрессиями. Мы постоянно курили, перестали куда-либо ходить, друзья стали пропадать из нашей жизни. Но мы этого не замечали… Потом Вадим принес психоделики. Уверял, что мы обязаны их попробовать, что они не вызывают зависимости… У наркоманов, как известно, наркотики никогда не вызывают зависимости, — грустно пошутила я, Ветер закурил еще одну сигарету, глядя перед собой. — Психоделы сорвали мне крышу окончательно. Я забросила себя, выглядела, как ни пойми что, забила на учебу, мы стали продавать все, что можно было продать, чтобы не работать. Курили траву, периодически употребляли психоделы… Не представляю, как мы умудрились скрыть все это от родителей. Продолжалось это еще три года. С трудом я собирала себя перед экзаменами, сдавала их, училась я плохо, и только талант к рисованию меня как-то выручал. И вот мы как-то опять что-то съели, и меня накрыло, очень сильно и жестко. Кажется, накатили разом все депрессии, которые были в эти годы… И я подумала: черт возьми, если я прямо сейчас выйду из окна, все это кончится. Я была уверена, что не умру, потому что я бессмертная душа, я просто продолжу свое путешествие в другом измерении… Я решилась в один момент, вскочила, выбежала на балкон и, взобравшись на перила, шагнула вниз.
Вадим даже не успел среагировать. Мне повезло, мы жили на третьем этаже, а внизу густо разрослась слива. Я упала в нее, это смягчило удар, в итоге я только сильно ударилась и сломала руку. Но даром мне это не прошло. Конечно, об всем узнали, и нам уже стало не отвертеться. Родители были в ужасе, я оказалась в частной наркологической клинике, провалялась там в общей сложности четыре месяца… Меня лечили, — я потерла лицо, воспоминания об этом периоде сложно назвать приятными. — Когда я вышла оттуда, о Вадиме не было и речи. Я вернулась в дом к родителям, восстановилась в институте. Через какое-то время узнала, что Вадима родители отправили куда-то на юг, отдохнуть на некоторое время, как они говорили. Его мать меня возненавидела, считала, что я во всем виновата. Мои родители, соответственно, думали наоборот. Я ничего не могла думать. Я любила его, но видела, что вместе мы только разрушаем друг друга, зациклившись один на другом, мы тянем друг друга вниз. Вадим мечтал сделать карьеру, я хотела быть художницей… В итоге мы стали опустившимися наркоманами, без копейки в кармане, без каких бы то ни было стремлений в жизни… Мы не погибли физически, как это бывает с героинщиками, но мы были уничтожены морально, мы стали не способными к принятию жизни вокруг… Он вернулся в город через три месяца после моего выхода из больницы.
Ждал меня вечером за углом. — Тут я замолчала, полностью переносясь в тот вечер. Я так отчетливо все помнила, словно это было вчера.
Были сумерки, но уже такие плотные, что человека в тени дерева было не разглядеть. Я шла с рюкзаком за плечами, прошла мимо, даже не заметив его, а он позвал меня тихо так:
— Ирина.
Я замерла, как вкопанная. Ладони в тот же миг стали потными, по спине пошли мурашки.
Я медленно повернулась, он сделал шаг и вышел из тени. За эти полгода он похорошел, одет с иголочки, волосы аккуратно расчесаны. И взгляд такой… Я его никогда не забуду.
Он любил меня, тогда еще любил. Я видела эту любовь, я видела боль, а еще я видела страх, страх возвращения туда. И этот страх отрезвил меня. Он заставил меня не броситься к нему в объятья, не зарыдать, не обнять его. Он заставил меня сжать кулаки и сказать равнодушно:
— Я не хочу тебя видеть, Вадим.
Боль в его глазах разлилась, он сделал шаг ко мне, и я, испугавшись дать слабину, собрала все силы и сказала:
— Не приближайся ко мне. Я не хочу больше знать тебя. Я хочу забыть все, что произошло.
Ты худшее, что случилось в моей жизни, ты виноват во всех бедах, я… я тебя ненавижу и прошу больше никогда не появляться в моей жизни. Никогда.
Развернувшись, я бросилась к подъезду и, только оказавшись за дверью, дала себе волю разрыдаться. Хотелось биться головой о стену, до того хреново мне было, я обошлась только тем, что ударила в нее кулаком, разбив в кровь костяшки пальцев. Это немного меня отрезвило, я постаралась успокоиться. Прошмыгнула дома в свою комнату и первым делом выглянула в окно. Возле дерева никого не было. И тогда в сердце моем что-то окончательно оборвалось. Я долго плакала, сидя в ванной, долго смотрела в потолок, лежа в кровати. Это была моя любовь, та самая, что бывает раз в жизни, и я сама все испортила, я уничтожила все, что имела. Но я отчетливо видела, что это был единственный выход: мы были слишком слабы, чтобы помочь друг другу, и оказались бы снова в лечебнице или, что не маловероятно, в сумасшедшем доме. С той ночи я начала новую жизнь, я стала нормальным человеком, окончила институт, устроилась работать дизайнером, иногда встречалась с парнями, но не могла подпустить к себе никого близко. Отношения были поверхностными и быстро себя изживали, не оставляя следа в моем сердце. Оно было закрыто для любви. И именно поэтому я отказала Ветру в поцелуе: мы оба не могли дать друг другу того, что ждали в любви, а я знала, чего я точно не хочу. Потерять его. Потому что я чувствовала, что в нем есть нечто, что выше меня и выше многих, скрытое и при этом ярко проявляющееся в его жизни. Он жил, не боялся жить и готов был принимать все, что жизнь ему дает. Этого у меня не было, потому меня и тянуло к нему.
Однако рассказывать Ветру все в таких подробностях я не стала, вместо этого просто сказала:
— Мы с Вадимом пришли к выводу, что лучше нам будет прекратить отношения, какие бы то ни было. С тех пор мы больше не виделись.
— До недавнего времени, — кивнул Ветер, поднимаясь, я встала за ним. Снова мы оказались друг напротив друга, глядя в глаза. Он молчал, но смотрел серьезно. Меньше всего мне хотелось, чтобы он начал меня жалеть, но он и не собирался.
— Люди меняются, Ирэн, — сказал Ветер, — вы оба уже расплатились за ваше прошлое.
Подумай об этом.
Он взял сумку и пошел по тропинке, а я потопала следом, испытывая благодарность за то, что Саша не стал пускаться в долгие монологи. На душе у меня внезапно полегчало, мне даже идти проще стало, словно я все эти годы ходила с привязанными к ногам гирями, а теперь они сами отвалились. Стало легко-легко, и я вдруг поняла, что надо делать дальше.
— Мы не будем рассказывать о Маринке, если она захочет, то сделает это сама, — сказала я в спину Ветру. Он на мгновенье остановился, а потом пошел дальше, так и не повернувшись ко мне.
Я понимала, что он всегда стоит за истину, но также я понимала, что у каждого человека своя правда. И я видела, что Маринка уже расплачивается за то, что совершила. Не дай бог кому-то пережить то, что переживает она. И никому из нас не дано знать, когда отпустит ее вина, когда она перестанет шарахаться от колыхания занавески, ожидая увидеть за ней того, кого убила, когда перестанет просыпаться от каждого шороха… Она наказала себя сама, как это часто и случается с нами. И наша задача помочь ей выбраться из той клетки, в которую она себя загнала.
Я шла по лесу, глядя в спину своего нового товарища, такого загадочного, непонятного, так мной и не узнанного. Я не знала, что будет дальше со мной, как я буду жить, но знала одно: во всем есть свой смысл. Возможно, каждому из нас, действительно, дается пережить столько, сколько он может выдержать. Я не знала, что пережил Ветер, что было там, в его прошлом, что повлияло на него, почему он стал таким, каким стал. И сейчас мне не хотелось этого знать. Я верила, что все откроется, когда придет время, как часто повторял мне Саша, и радовалась тому, что просто могу идти рядом с ним и молчать.