Тень мальчика

Понтус посмотрел на полотенца. Лицо его ровным счетом ничего не выразило.

– А что это?

– Джоель получил их в посылке незадолго до своего исчезновения. Вам это ничего не говорит?

Понтус понимающе и даже печально кивнул.

– Нет… Жаль, что не могу вам ничем помочь.

Он подошел к двери и задержался, дожидаясь Катца.

– Извините… Я обещал дочери встретиться за ланчем.

Обнял Катца за талию и вывел в приемную. Почти нежно, будто это был не Катц, а его исчезнувший племянник.

Через час он уже сидел в отделе микрофильмов Королевской библиотеки в Хюмлегордене. Стояла особая, библиотечная тишина. В большом зале, кроме него, только двое, да еще библиотекарша, не отрывавшая глаз от компьютера.

Он был здесь не в первый раз – бегло посмотрел каталог и уверенно прошел к нужным полкам. Сдвинул две секции и добрался до картонных ящиков с микрофильмированными вечерними газетами «Экспрессен» и «Афтонбладет» – газетами, которые, если верить каталогу, больше всего писали о похищении Кристофера, внука Густава Клингберга.

Данни открыл первую коробку, достал упругий черный ролик, вставил в кассету диапроектора «Гидеон» и перемотал на восьмое июня, день вслед за похищением.

Шесть рубрик, но о похищении ни слова. Землетрясение в Перу, по предварительным данным, свыше тридцати тысяч погибших. Улоф Пальме с неофициальным визитом посетил Соединенные Штаты, выступал в национальном пресс-клубе в Вашингтоне.

Дальше. Спортивные новости, ряд статей о чемпионате мира по футболу в Мексике. Ли Хазлвуд в Стокгольме. Реклама сигарет. Он не видел рекламы табака с детства. «Я тоже перешел на „Принс“». Программы кинотеатров – «История любви», «Планета обезьян». О Кристофере ни слова.

И только в «Экспрессене» от пятнадцатого июня – первая поклевка: «На станции метро похищен мальчик».

Коротенькая заметка в самом низу страницы местных новостей, такое впечатление, что втиснули ее в последнюю минуту – заткнули пустое место. Из заметки понятно только, что событие произошло неделю назад на станции метро в Кристинеберге. Никаких имен.

И только еще через несколько дней новость становится заметной. Развороты с десятком снимков всей семьи Клингберг – и «Экспрессене», и в «Афтонбладете». Мальчик похищен женщиной, которая втерлась в доверие отцу. Предполагается похищение с целью шантажа, но эту версию опровергают и члены семьи, и полиция. И впервые опубликована фотография мальчика.

Снимок вырезан из его первой классной фотографии и из-за сильного увеличения не особенно резкий. Беззубый мальчонка улыбается в камеру. В тексте ни слова о цвете кожи, и это создает некую тайну, поскольку рядом помещены фотографии родителей и младшего брата.

Событие продолжали освещать еще недели две, с убывающим интересом, пока заметки о пропаже Кристофера вообще не исчезли с полос. Вся история стилизована под греческую трагедию: Немезида карает сильных мира сего. Ребенок объявлен в розыск, не только в Швеции, но и в соседних странах. Какие-то «сигналы от общественности» поступали, но, как оказалось, никуда не привели.

Значит, Понтус был тогда кронпринцем в династии Клингбергов, подумал Катц, тщательно рассовывая микрофильмы по местам. Ян, по-видимому, вообще ничего общего с циклопическим семейным предприятием не имел. Разве что символически – носил ту же фамилию. Получил педагогическое образование и к делам фирмы ни малейшего интереса не проявлял. Дитя своего времени… бизнес его совершенно не интересовал, он женился на женщине на два года старше его, Иоанне, с загадочной профессией: социоантрополог. Одевался в стиле пост-хиппи, из принципа ездил только коммунальным транспортом. Чудовищно богатый наследник, косящий под богему. Густав, естественно, всячески поддерживал сына экономически, в частности купил для них участок земли на Лидингё и собирался оплатить строительство роскошной виллы. Внуки не должны страдать из-за того, что их отец – разгильдяй. И тут произошла катастрофа.

Данни проголодался и спустился в ресторан библиотеки – картофельные оладьи со свининой и две чашки кофе. Мог бы выпить и три – кофе входит в стоимость ланча. Рядом за столиком говорили по-русски – сплетничали про какую-то красивую аспирантку по имени Анна, под которую подбивает клинья некий Юра Николаев. Катц порадовался, что легко воспринимает русскую разговорную речь, но заставил себя не прислушиваться. Нет… даже не заставил. Он вдруг перестал слышать почти невыносимый в этот час ресторанный гомон.

Допил кофе и позвонил Ангеле. Долгие гудки. Он присел за компьютер в вестибюле, ввел логин, пароль и открыл почту. Здесь Ангела и обнаружилась. Короткое послание: не может ли он зайти к ней на Шеппаргатан в восемь часов вечера. Надо встретиться, не могли бы вы подтвердить, что придете.

Он представил, как она, совершенно голая и совершенно… и совершенно совершенная, идет по своей огромной квартире и прикасается пальцами к книжным полкам, к вазам с цветами… постарался избавиться от видения, написал коротко «О’кей» и отправил на ее адрес.

Потом вновь поднялся в зал с микрофильмами, присел за компьютер с каталогами и в поисковом окне написал: Кристофер и Ян Клингберги.

Одна статья в еженедельнике «Смотри!» показалась интересной.

Через три минуты библиотекарша принесла журнал.

Большое интервью с Яном Клингбергом. Девять лет после трагедии. Фотография – на том самом перроне, где пропал его сын. Как отмечалось в статье, единственная причина, что он согласился на это интервью, – помочь другим, таким же, как он, людям, кого постигла подобная трагедия.

В интервью Ян рассказывал, что ему по-прежнему снится сын, и очень часто. Несколько раз в неделю. Всегда точно такой, как в тот день, – семилетний мальчик. Он навсегда остался семилетним. И всегда один и тот же сон: он уходит, держась за руку неизвестной женщины с внешностью жены фермера. Мальчик застыл навсегда в том июньском вечере, «как в янтаре», – так выразился Ян.

Дальше репортер написал вот что: «Годы для Яна шли очень медленно, а дни очень быстро». Что он имел в виду, выяснилось сразу, хотя все равно не совсем понятно: Ян сказал, что время уводит его все дальше от Кристофера, образ его медленно блекнет, хотя Ян делает все, чтобы удержать его в памяти. Он, например, уже не может вспомнить голос сына и постоянно упрекает себя за это.

Седьмого июня тысяча девятьсот семидесятого года жизнь его остановилась, писал далее репортер. И сейчас, когда приближается эта дата – начало лета, цветущие деревья, выпускники гимназий в белых фуражках, – все это невыносимо напоминает о Кристофере. Сейчас ему было бы шестнадцать.

И Яна удивляет, пишет далее журналист, что здесь, на этом самом страшном для него месте в мире, жизнь течет как ни в чем не бывало. Люди выходят из вагонов, садятся в вагоны… эта автобусная остановка, на которой они вышли после детского праздника в Стадсхагене, она на том же самом месте. И стенд с газетами. Непостижимо… отсюда видно лягушатник в Фредхелле, видно, как дети играют в воде, дети в возрасте Кристофера.

Преступление по-прежнему не раскрыто, сообщает журналист. Кристофер исчез бесследно. Ни письма с требованием выкупа, ни телефонных звонков. Ничего. Международный розыск – тоже ничего. Если бы Кристоферу удалось сбежать от похитителей, он бы наверняка дал о себе знать. И Ян постепенно примирился с мыслью – Кристофер мертв.

И как же удалось этой женщине, спрашивает журналист, как ей удалось уговорить мальчика сесть с ней в вагон метро, не дождавшись отца? Да еще в противоположном направлении?

Этот вопрос Ян задавал себе чуть не каждый день, с того самого дня. Состав мелькнул красными фонарями и уполз в сторону Альвика. Мальчик же должен был сопротивляться! Но, возможно, пассажиры посчитали, что она бабушка этого капризного мальчишки, а может быть, она даже и сказала – не обращайте внимания на внука, с ним иногда такое бывает. И где они вышли? На следующей станции? В Альвике? Он тогда в полной панике затолкал коляску в поезд и доехал до Альвика. Тело медленно холодело, как у мертвеца. Надежда… на что была надежда? Что похитительница не решилась ехать с ним дальше, отпустила?.. Но и на станции в Альвике он никого не нашел.