Король-ворон(ЛП)

Она закрыла глаза. Она чувствовала под ладонью знакомую прохладную кору и вновь ощутила умиротворение, которое испытывала, когда сидела под его ветвями, поверх его корней, прижимаясь к его стволу.

– Ты любила это дерево, – сказал Артемус. – Ты уже сказала мне об этом.

Она открыла глаза. Кивнула.

– Иногда мы, tir e e’lintes, носим это, – продолжал он, выпустив ее руку, чтобы указать на себя. Затем он снова коснулся дерева. – А иногда мы носим это.

– Как бы мне хотелось, – начала было Блу и остановилась. Ей и не требовалось заканчивать фразу. Он коротко кивнул и сказал:

– Вот как это началось.

Он рассказывал историю так же, как растет дерево – начиная с крошечного семечка. Затем он глубоко врылся в землю корнями, чтобы поддержать уже начавший вытягиваться к небу ствол.

– Когда Уэльс был еще юн, – рассказывал он Блу, – там жили деревья. Теперь их там уже нет в таких количествах, по крайней мере, не было, когда я покинул те края. Сначала все было хорошо. Деревьев было больше, чем tir e e’lintes. Некоторые деревья не могут вместить tir e e’lintes. Ты сразу узнаешь их; даже самый недалекий человек узнает их. Они…

Он огляделся вокруг. Его взгляд упал на росшую среди бурьяна белую акацию за забором и декоративное сливовое дерево в соседнем дворе.

– У них нет своей души, и поэтому они не созданы для того, чтобы вместить чью-то чужую душу.

Пальцы Блу скользнули по массивному буковому корню, выраставшему из земли рядом с ее ногой. Да, она знала, что это значит.

Артемус добавил еще корней в свою историю:

– В Уэльсе было достаточно деревьев, чтобы вместить нас. Но с годами Уэльс превратился из страны лесов в страну огня, и плугов, и кораблей, и домов; он стал землей, где деревья могли быть какими угодно, но только не живыми.

Корни были глубоко в земле; теперь он приступил к стволу.

– Amae vias[26] истощались. Tir e e’lintes могут жить только в деревьях поблизости от них, но и мы тоже питаем amae vias. Мы – oce iteres. Как небо и вода. Мы – зеркала.

Несмотря на жару, Блу обхватила руками плечи. Ей было так холодно, как бывало в присутствии Ноа.

Артемус с тоской посмотрел на бук или на нечто лежавшее гораздо дальше, нечто более древнее:

– Целый лес, состоящий из tir e e’lintes – это что-то. Зеркала, обращенные к зеркалам, обращенным к зеркалам, а внизу, под нами – текут amae vias, а между нами – живут сны.

– Как насчет одного из них? – спросила Блу. – Что такое быть зеркалом?

Он уныло рассматривал свои руки:

– Усталость.

Он перевел взгляд на ее руки.

– Другое.

– А демон?

Похоже, она забегала наперед. Он потряс головой и сдал назад.

– Оуайн не был обычным человеком, – сказал он. – Он мог говорить с птицами. Он мог говорить с нами. Он хотел, чтобы его страна была дикой землей магии, сновидений и песен, живущих в переплетении мощных amae vias. И мы сражались на его стороне. Мы потеряли все. Он потерял все.

– Вся его семья погибла, – сказала Блу. – Я слышала.

Артемус кивнул:

– Опасно проливать кровь на ama via. Даже совсем немного крови может посеять тьму.

Глаза Блу расширились:

– Демон.

Он сдвинул брови, все больше мрачнея. С его лица можно было бы писать портрет под названием «Тревога».

– Уэльс развоплотили. Нас развоплотили. Оставшиеся tir e e’lintes должны были спрятать Оуайна Глиндура до того времени, когда он снова сможет вернуться к жизни. Мы должны были спрятать его надолго. Замедлить его жизнь, как замедляем свою жизнь мы, живя в деревьях. Но на amae vias в Уэльсе осталось совсем мало мест силы после работы демона. И мы сбежали сюда; мы умерли здесь. Это был трудный путь.

– Как ты познакомился с моей матерью?

– Она пришла на дорогу мертвых, чтобы поговорить с деревьями, и она поговорила с ними.

Блу открыла было рот, затем закрыла и снова открыла:

– Я вообще человек?

– Мора – человек.

Он не добавил «и я тоже». Он не был волшебником, не был человеком, который мог жить в деревьях. Он был чем-то другим.

– Скажи мне, – прошептал Артемус, – когда ты спишь, тебе снятся звезды?

Это было уже слишком: демон, горе Ронана, история о деревьях. К ее удивлению, здоровый глаз наполнился слезами. Одна из них скатилась по ее щеке; следом покатилась другая.

Артемус наблюдал, как слезы падают с ее подбородка, а затем сказал:

– Все tir e e’lintes имеют большой потенциал, они всегда перемещаются, всегда неспокойны, всегда ищут новые возможности быть где-то в другом месте, быть чем-то другим. Это дерево, то дерево, этот лес, тот лес. Но больше всего на свете мы любим звезды, – он поднял глаза к небу, словно мог видеть их в дневное время. – Если бы мы могли дотянуться до них, возможно, мы могли бы стать ими. Любая звезда могла бы стать нашей обителью, нашей кожей.

Блу вздохнула.

Артемус снова посмотрел на свои руки; их вид, похоже, все время вызывал у него беспокойство.

– Эта форма – не самая легкая для нас. Я жажду… я просто хочу отправиться обратно в лес на дороге мертвых. Но демон развоплощает его.

– Как нам уничтожить его?

– Кто-то должен добровольно умереть на дороге мертвых, – очень неохотно ответил Артемус.

Мысли Блу так стремительно заволокла тьма, что она поневоле схватилась за ствол дерева, чтобы удержать равновесие. В памяти всплыл дух Гэнси, блуждавший по силовой линии. Она тут же вспомнила, что Адам и Гэнси могли слышать их; она совсем забыла, что во дворе были не только она и Артемус.

– Есть другой способ? – спросила она.

Голос Артемуса стал еще тише:

– За недобровольную смерть платят только добровольной. Это единственный способ.

Воцарилась тишина. И еще тишина. Наконец, Гэнси, стоя у самого дома, громко спросил:

– А если разбудить Глендауэра и попросить его о милости?

Артемус не ответил. Блу не заметила, как он ушел: он снова был внутри дерева, а коробка-загадка лежала среди корней. Блу осталась наедине с этой ужасающей правдой. Ей не оставили больше ничего. Ни единого клочка героизма.

– Пожалуйста, вернись! – взмолилась она.

Но над головой шумели только сухие листья.

– Ну, – произнес Адам голосом столь же усталым, как у Артемуса, – вот и все.

Глава 47

Наступила ночь. По крайней мере, это пока еще оставалось неизменным.

Адам открыл дверцу «БМВ» со стороны водителя. Ронан не пошевелился с тех пор, как они подходили к нему в прошлый раз; он все еще смотрел на дорогу, держа ноги на педалях, а руки – на рулевом колесе. Он был готов ехать. Он ждал приказа Гэнси. Это было не горе; его чувства пребывали где-то за пределами горя, там, где было безопасно и пусто.

– Ты не можешь спать здесь, – сказал Адам Ронану.

– Не могу, – согласился Ронан.

Адам, дрожа от холода, стоял на темной улице, переминаясь с ноги на ногу, ища хоть какой-нибудь признак того, что Ронан может передумать. Был поздний вечер. Адам позвонил Бойду час назад и сообщил, что не придет сегодня на работу (ранее он обещал, что разберется с утечкой на выхлопе в одной из машин). Даже если бы ему удалось заставить себя взбодриться и не заснуть – Адаму всегда это удавалось – он все равно не смог бы работать в гараже, зная, что Кэйбсуотер подвергается нападению, Ломоньер плетет заговор, а Ронан – скорбит.

– Может, ты зайдешь в дом и хотя бы съешь что-нибудь?

– Нет, – ответил Ронан.

Он был невыносим и ужасен.

Адам закрыл дверцу и трижды легонько стукнул кулаком о крышу машины. Затем зашел с другой стороны, открыл дверцу, убедился, что Ноа не сидит на пассажирском сиденье, и забрался внутрь. Под пристальным взглядом Ронана он потыкал кнопки управления, пока не нашел нужную, чтобы опустить спинку сиденья до самого низа, а потом вытянул руку назад и принялся шарить в поисках школьного пиджака Ронана. Пиджак и Сиротка в невозможном беспорядке сбились в клубок на заднем сиденье среди прочего барахла. Сиротка засопела и подтолкнула пиджак к его вытянутой руке. Адам свернул его и сунул себе под шею вместо подушки, закрыв лицо одним из рукавов, чтобы ему не мешал свет фонарей с улицы.

26

лат.: силовые линии