Распутье

Автобус приостановился на перекрёстке - выезде из города, и это смешало поток мыслей. "Дорога в будущую жизнь", - иронически произнёс про себя Костя, глянув на влажную ленточку асфальта, выстеленную по сопке. Пропустив пару иномарок, бешено мчавшихся в сторону Хабаровска, автобус дёрнулся, с трудом переваривая изменившееся положение коробки передач, и упорно двинулся, набирая скорость. "Дураки, гонят куда-то...даже по сторонам не посмотрят... Да, мне "Тойота" не по зубам... Если только не напишу какой-нибудь великий исторический труд..." Всё это легко скользнуло в костиной голове, выполняя одну лишь цель - снова настроиться

3

на мечтания. "Ученики...обожание... Конечно, а как же иначе, если я принесу в школу новую, раскрепощённую мысль?.. В советскую школу... Я столько всего знаю, а это лежит пока мёртвым грузом... Надо выплеснуть... Новую мысль, новую мысль... Школа задавлена воспитанными в идеологических рамках людьми... Давно ли парткомы распустили... Детям нужна свобода мысли, мотивация, понимание значения накапливаемых знаний..."

Снова воображение яркими акварелями нарисовало живую картину, где Костя был на уроке и убеждённо говорил перед завороженным, внимательным классом о том вреде, который нанесла стране идеология, как превращала она людей в послушных роботов, зомби, по-новому. Он настолько ушёл в свою убедительную, литературно правильную речь, что, наверное, на неё не хватило бы и урока, и очнулся лишь тогда, когда автобус, как хороший истребитель, сделал, буравя воздух, крутой вираж по дороге, змеёй взбиравшейся в сопку.

"К осени листья темнеют... Или мне так только кажется... Как неприглядно выглядят эти кусты зимой, когда на них нет ничего... А сейчас листва вся вместе создаёт контур куста, и вдоль дороги - зелёная стена в несколько ярусов...не заглянешь за неё... Какие красивые горы утром... Впрочем, Сихотэ-Алинь всегда красивый: и когда еле видны его очертания, и когда он, как вот сейчас, кажется таким близким, что глаза различают его настоящий зелёный цвет, а не обманчивый нежно-голубой... Этот контур на востоке настолько уже привычен... Граница приморских ландшафтов: там - тайга и хребты, здесь - равнина и невысокие сопки... Вон, село на такой сопке... Село так себе, а на возвышении смотрится красиво..."

Снова потекли мечты. Костя представил себя идущим по деревенской улице. Люди уважительно с ним здороваются, с доброй улыбкой провожают глазами. Он любимец села: талантливый учитель, умный и весёлый человек, умеющий, где надо, проявить и железную силу воли, детский вожак... И то сказать, как учителю выделиться ему будет не трудно, ведь прежний историк, теперь пенсионер, так и не смог встать на новые рельсы. Ушёл скорее не по соображениям возраста, а потому что в учебнике истории для пятого класса напечатали фотографии белых командиров. Хотя красных предводителей не убрали. Объективность есть объективность...

Автобус забрался по долгому, пологому подъёму на такую высоту, что

4

взгляду открылось огромное пространство, ограниченное для глаз уходящими за горизонт полями с чем-то зерновым и рядом из трёх сопок-шаров, перерезанное речкой в кайме кустов, которая, пробираясь к Ханке, накрутила таких петель, словно выбиралась из лабиринта. "Сверкает, словно улыбается солнцу... - подумал Костя. - Дальнее село, Николаевское, 1882 года рождения, рядом залежи известняка... Колхоз, один из трёх в районе... Существует теперь, наверное, только за счёт своих богатейших садов... А эта Кружениновка хоть и у гострассы, а на семь лет моложе... Знаменита тем, что в шестидесятые вышедшая на улицу старуха увидела асфальтоукладчик и спросила соседку: "Что ли луноход уже приземлился?.."

Пожилая женщина в передних креслах улыбнулась чему-то сказанному водителем и, словно задумав поделиться радостью, сделала своим улыбавшимся лицом целый полукруг. Костя спрятал взгляд в окно и тут же встрепенулся: у обочины, у поднятого капота далеко не новой, красной импортной машины, стоял Виталька Плежин и задумчиво смотрел на колёса проезжавшего мимо автобуса. За машиной стояли, повернувшись к солнцу, две девушки, а на том месте, где в советских автомобилях сидит водитель, был ещё какой-то пассажир. Костя никак не успел отреагировать. Впрочем, он даже обрадовался, что приятель и бывший одноклассник не поднял глаза выше.

Плежин, в школьные годы Сингапур, по надписи на его редкой тогда иностранной футболке насмехался над решением Кости уехать работать в деревню. Сам он чувствовал себя в городе куда лучше, чем рыба - в воде или птица - в воздухе. Девчонки, бары и танцы, оставленная ему мамой "хата" и купленная "в морях" "тачка" - всё это составляло среду обитания Плежина. К этому необходимым дополнением должна была идти нетяжёлая, хорошо оплачиваемая работа, и Сингапур как раз в эти дни, уволившись с "коробки", торгового судна, устраивался "на железку", в такое место, где часть рабочего времени можно было тратить на всякие коммерческие операции. Перепродажа была у него в крови и дремала там, как микроб, наверное, ещё в пору комсомольской юности. Два дня назад не успел Костя поздороваться с приятелем, как уже получил три деловых предложения о приобретении или посредничестве в сбыте партии шин, трёх флаконов туалетной воды и упаковки женского белья китайского производства. Впрочем, фанатиком этого дела Плежин не был: наезжал изредка за барахлом в Уссурийск и посылал на рынок бабушку или расталкивал всё по знакомым.

5

Именно знакомыми Плежин и брал - а знал он весь город, - ибо от его рекламной обработки, а попросту, навязчивости, не мог отбиться никто. Попался как-то и Костя, купив у приятеля спортивный костюм, китайский "Адидас", который после первой стирки имел вид немецкого танка после Курской битвы. С тех пор Костя отнекивался: "Достань мне "Братьев Карамазовых", и я куплю у тебя хоть целый контейнер семейных трусов".

В Плежине удивительно сочетались две крайности - бурная активность и простейшая лень. В детстве он никогда не шёл купаться пешком - только если кто-нибудь ехал на мопеде и соглашался подвести его. Вот и в последнюю встречу Костя зашёл около одиннадцати и гудел, как океанский лайнер, у сингапуровского уха: иначе не разбудил бы. Тот долго по очереди тёр глаза, потом, словно медаль повернули другой стороной, заметался по квартире, не одевая ничего поверх кальсон, которые не снимал и летом, предпочитая всему прочему белью.Плежин пробудившийся, как живой упрёк всем прожигателям времени, одновременно брился, пил кофе, пылесосил всё от люстры до ботинок, подшучивал над Костиной уверенностью получить в деревне хороший дом. "Приватизация, брат, приватизация! - кричал он, бегая за воющей "Ракетой". - Ведомственного жилья больше не существует!" А потом без перехода: "Поехали лучше на два дня на Ульское водохранилище с подругами! Мне двоих много! Шашлык, палатка, рыбалка и всё к ней! Не пожалеешь! А то так и состаришься за книгами!"

... Автобус, круто повернув, быстро понёсся под прямым углом от таёжной части, углубляясь в равнинную. Вдоль дороги потянулись поля с редкими осиновыми рощицами, а насоседней пологой сопочке Костя увидел село Петровское, цель своей поездки. "В детстве сразу бы придумал, что эти две возвыщенности должен соединить гигантский мост, чтобы удобнее было ездить... Да, с такого моста полрайона можно было бы увидеть... А сейчас?.. А сейчас пусть всё остаётся, как есть, и так красиво... Всё зелёное или жёлтое...да серая полоса дороги... Нет, неправ Плежин: дадут мне здесь дом... Надо только проявить себя... Да и директор обещал похлопотать... Пока перебьюсь, а потом, когда будет семья..." Костя увидел себя в воображении в своём будущем маленьком саду. С одной стороны - новый большой дом, с другой - огород, разные постройки. Всё изящно и аккуратно, ухожен каждый клочок земли. Они с женой сидят в беседке в саду, рядом ребёнок или даже несколько детей. Жена... Кстати, блондинка или