Страница 2 из 11
А еще Матвею не давал покоя один очень важный вопрос: заслужил ли он, став алтарником, чтобы по дороге домой на 5-м выезде с шоссе они свернули направо, а не налево, и ненадолго заскочили в магазин игрушек Toys`Я Us, где Матвей не был целых три недели?
– Да, сынок, сегодня ты заслужил, чтобы мы пошли в твой любимый магазин, бесспорно, заслужил, – промолвил Влад, угадав мысли сына, и рука ребенка, вдавливающая в углубление пластинку конструктора, дрогнула. – Но сначала давай позвоним маме, узнаем, как она себя чувствует. А о том, что ты сегодня прислуживал в алтаре, дома ей скажешь сам. Жаль, что она не видела тебя сегодня в церкви.
Влад достал мобильник. Поговорил с женой.
– О`кей, дружок, маме вроде бы получше, температура спала. Едем в магазин.
Машина мчалась по шоссе, минуя дорожные указатели, обгоняя другие автомобили. Влад посмотрел в зеркало заднего вида – как там сын. Все в порядке – сияет.
Сегодня, когда Влад увидел сына в стихаре, с зажженной свечой в руках, у него на глазах блеснула слеза. Такое событие! Казалось, только вчера принесли его из госпиталя, завернутого в пеленку...
– Папа, а знаешь что? – Матвей имел привычку с этой фразы начинать свою речь, о чем бы и какого бы рода они ни была. – Включи музыку – «Роллинг Стоунз» или «Квин».
Через минуту в салоне машины зазвучал рояль, аккомпанирующий великому Фредди Меркьюри. Грянули ударные, брызнули своими переборами гитары.
– We will, we will rock you!..
Оба – отец и сын – стали подпевать солисту «Квин». Сначала вполголоса. Но, вскоре забыв, что это не урок музыки, Матвей перешел на полный голос. Влад – на несколько октав ниже – не хотел заглушать ни сына, ни замечательного вокалиста рок-группы. Когда же настал час прилива и потребовалась вся широта сердца, Влад тоже повысил тон, вдохнул поглубже....
И оба грянули в два голоса, на весь салон, заглушая и ударные, и клавишные, и струнные:
– We are the champions, my frie-е-еnd!..
Машина долетела до 5-го выезда и свернула направо, к магазину.
Глава 2
На вечерней службе в полупустой церкви как-то тише и таинственней горят лампады, отблески перекатываются по старым серебряным окладам икон. У стены на скамеечке сидит жена священника, задумчиво склонив голову в старомодной шляпке. На клиросе не так часто поют – больше читают псалмы.
Мысли потихоньку собираются в одну точку. Самые важные мысли, а таких, пожалуй, не так уж и много. Но в суете будней они – самые важные – как-то быстро забываются. Жизнь повседневная заполнена всякой трухой...
И вот, стоя на вечерних службах, Влад все чаще стал припоминать одно и то же – из прошлого, далекого прошлого, что к его сегодняшней жизни, казалось бы, не имеет никакого отношения.
Сегодня у него дел и забот – пруд пруди. Работа библиотекаря пусть и не слишком напряженная, не изнуряющая, все равно требует внимания. Еще – заочная учеба на степень доктора истории в университете Кентукки. Диссертация. Семья, конечно, воспитание сына. Родители – его и Галины – сами пока справляются, но стареют, все больше нуждаются в помощи. Словом, забот житейских хватает. И, казалось бы, незачем себе теребить душу воспоминаниями о своей беспечной юности в Киеве.
Но что же делать? Куда же деть те проклятые мысли о прошлом? Долго дремавшие под спудом, они вдруг проснулись, восстали в душе. И не оставляют.
И не оставят, пока не посмотришь на них спокойно и твердо, без стыда и всякой боязни. И только тогда сможешь понять, или это – отголоски прошлого, канувшего навеки, или же – часть настоящего, которое несешь в своем сердце долгие годы, через всю жизнь.
Ага, вот откуда они, эти мысли, – из Евангелия. История Иуды. Вот что навеяло Владу воспоминания, которых он так долго стыдился и избегал. Иуда. Предатель. Страшное слово! Страшное преступление – предательство, страшнее нет. И страшны муки души человеческой, предавшей кого-то. И страшно отчаяние отступника.
Всю жизнь после того случая Влад жил с чувством, что он – предатель. И потому в глубине души никогда не уважал себя и не верил себе. Знал о себе: человек он – ненадежный.
Предал не за деньги, а из трусости. Впрочем, какая разница? Суть предательства от этого не меняется.
***
...В Киеве у него были друзья детства, отрочества и юности – Юрка и Сашка. Вместе росли в одном девятиэтажном доме.
Они жили в районе, ныне называемым Голосеевским, но прежде – Московским, а еще раньше – Сталинским. Район был не центральным в городе, но и не окраинным, сплошь окружен ярами да рощами.
Все втроем – Влад, Юрка и Сашка – ходили в одну школу. Ловили бабочек и стрекоз, собирали пчел в банки, надеясь получить от них мед. Праздновали дни рождения. Когда подросли, посещали яхт-клуб на Днепре. Приглашали девчонок со школы или со двора к себе домой на вечеринки, когда чьи-то родители уходили в гости или в кинотеатр. Начали пить – сначала винчик. Сашка всем алкогольным напиткам давал ласкательные названия: винчик, портюшок, сухарик.
Сашка питал слабость к алкоголю. Никогда так ласкательно не называл ни одну девушку, как бутылку вермута или водки. Он и пил всегда больше, чем Юрка с Владом, а пьянел меньше их. Вот змей. Любил он, когда булькает из бутылки, так радовался, что, казалось, это не из бутылки, а из сердца Сашкиного выбулькивает радость.
Сашка часто приносил во двор, в их дружную компанию, новые словечки из лесу. Неподалеку от их дома находился старый Голосеевский лес, с многочисленными ручьями да озерами. Там были места благоустроенные для отдыха и развлечений: лодочные станции, карусели, кафе. Но были и места дикие, глухие, где собиралось хулиганье и блатари с округи. Там пили водку, дрались, дрессировали своих овчарок, делились последними новостями о том, чей брат или друг сел в тюрьму и на какой срок. Словом, в том лесу было настоящее разбойничье кубло, где среди мужчин крутились и подростки.
Вообще-то Сашка изначально должен был ходить не в те бандитские места, а в музыкальную школу. Школа тоже находилась в Голосеевском лесу, к ней прямехонько, между молодых дубков и сосенок, вела асфальтовая дорожка от троллейбусной остановки. Сашка брал там уроки игры на фортепиано и сольфеджио.
Родители его были не из интеллигентов: тетя Надя работала обычным бухгалтером в трамвайно-троллейбусном депо, отец токарем, и по возрасту уже вышел на пенсию. Сашка у них был поздним ребенком. Жили они бедно, отец Сашки к тому же пил. Вряд ли сами бы сдали сына на музыку, но у Сашки была «боевая» тетка, сестра его матери. Большая общественница, она заседала в разных местных советах и комитетах, своих детей не имела, вот и голубила племянника, как родного сына. Устроила его в музыкальную школу, надеясь, что в будущем он пойдет в консерваторию, а потом станет вторым Рихтером или Шостаковичем.
У Сашки и вправду был исключительный музыкальный слух. Но душа его слышала не только волшебные звуки, исторгаемые фортепиано. Годам к четырнадцати Сашка, выходя из троллейбуса, почему-то шел не по прямой асфальтированной дороге в ту чудесную музыкальную школу, а стал частенько сворачивать влево, где в мураве вилась узкая тропинка. Оказалось, что в его большой папке из плотного картона, между нотных листов очень хорошо умещается бутылка портюшка, которую он нес туда, за зеленую горку, где собиралась блатная малина. Находиться среди хулиганов в душегрейках и с овчарками Сашке почему-то нравилось больше, чем среди одаренных мальчиков в чистых костюмчиках в музыкальной школе.
Муз-школу он все-таки с горем пополам окончил, хотя в последний год появлялся там крайне редко. Но ни о какой консерватории, к великому огорчению Сашкиных родителей и его всемогущей тетки, и речи быть не могло. Да и в обычной средней школе Сашка учился из рук вон плохо. В последний год после третьей четверти даже был вынужден уничтожить школьный журнал с оценками, где напротив фамилии Демин почти по всем предметам стояли двойки. Журнал утопили в общественном сортире, неподалеку от школы. Юрка и Влад учились в параллельном классе, но Сашке помогли провести операцию по похищению журнала из учительской и уничтожению оного. Ведь они – друзья, а друзья должны выручать один другого.