Страница 7 из 15
Когда Никита зашел к Эдуарду Дмитриевичу Капустину, тот нахмурился:
– А… Вольный сыщик? И как оно, на воле-то?
– С переменным успехом, – плюхаясь на стул, сказал Никита. – Зато я сам себе начальник. Вы обещали рассказать подробности о Валерке.
– Разве? – прикинулся склеротиком Эдуард Дмитриевич.
– Мне это очень нужно.
– Все вы умники, – заворчал тот. – Работать предпочитаете самостоятельно, а как придавит, к нам бежите.
– Точно, придавило. Я ж могу помочь родной милиции, заметьте, без затрат государства на мою персону, то есть абсолютно даром.
Дмитрич поджал губы, отвернув лицо от бывшего сотрудника. Валерка тоже служил когда-то под руководством Эдуарда Дмитриевича, да если бы он был единственным начальником, то служба казалась бы медом. Видя, что у Эдуарда Дмитриевича настроение ни к черту – в такие моменты он необщительный и злой, а отступать Никита не собирался, – он рассказал о злоключениях Алисы, закончив:
– Видите, я вынужден позаботиться о ней, следовательно, поучаствовать в поисках убийцы Валерки.
– Почему она не написала заявление, ко мне не пришла?
– Учитывайте ее состояние. Алиса не сразу сообразила, что ее намеренно пытаются задавить колесами, да вначале, честно признаюсь, и я не очень-то в это верил, пока вчера не столкнулся с черным автомобилем во дворе. Водителя интересовала моя машина…
– Номер запомнил?
– Запомнил бы! Если бы увидел. Темно было. Водителя тоже не узнаю, не рассмотрел. Он как дунул, как дал по газам… И мне странный звонок поступил в день похорон Валерки, теперь я уверен, что речь шла о Лисе… Алисе.
Эдуард Дмитриевич смилостивился, приказал принести дело, Никита читал и глазам не верил. Валерка был пьяный в лоскуты, как показало вскрытие. Нет, он, конечно, выпивал, но до свинского состояния не накачивался никогда, а уж наркотиков сроду не употреблял. Однако незадолго до убийства укололся – как этот факт трактовать? С кем он пил? Не один же. Совсем дурак, чтобы напиться, зная, какая опасность подстерегает его?
Еще странность: в море не купался. Июльская жара способствует так называемому «цветению» морской воды, то есть активно размножается сине-зеленая водоросль, отчего вода приобретает соответствующий цвет. Водоросль микроскопична, следовательно, остается на купальном костюме, в волосах, Валерка полностью чист от нее. Так какого черта он разделся?
Версии: профессиональная деятельность, следствию стало известно, что у Валерки появилась халтурка, устав нового охранно-детективного агентства уже позволял заниматься и сыскной работой, но подробностей – ноль. Далее: ограбление – смешно. Впрочем, денег, телефона, обручального кольца и часов при нем не нашли. Третья версия: ритуальное убийство – вообще обхохочешься. Но раз найден голым и с ножом в животе (без отпечатков пальцев), то… почему нет? Четвертая: месть. Мол, много лет назад он кого-то поймал, засадил, тот отсидел, вернулся…
– Я бы еще одну версию подкинул, – ввернул Никита.
– Какую? – фыркнул Эдуард Дмитриевич, дескать, без тебя тут умных полно.
– Пришел, укололся, отполировал спиртным, жарко стало, разделся, потом ударил себя ножом.
– Понятно: сам себя, да? А на месте обнаружения трупа бутылки и шприца не было.
– Закинул в воду.
– Ладно, хватит язвить, – осадил его Эдуард Дмитриевич. – Что тебя не устраивает?
– Все. Как это – следов присутствия людей не обнаружено? На диком пляже и в будни полно народу до самого вечера. Оставляют они после себя и бутылки, и горы мусора, и следы ног на песке. А здесь, – Никита кинул дело на стол, – будто кусок первозданной природы, на который случайно ступил человек. Недобросовестно исследовали местность. В общем, дело труба, Дмитрич, я не представляю, с чего начинать.
– И никто не представляет.
– Хотя… у меня есть идея. Можно, я сначала ее обмозгую?
– Мозгуй, черт с тобой.
– Мне нужно еще одно дело. В роще недалеко от ресторана «Ракушка» застрелили Вишневского.
– М-м… – с неопределенной глубокомысленностью протянул Эдуард Дмитриевич. – А что тебя смущает?
– Вы слишком хорошо обо мне думаете, меня уже ничем не смутить. Ко мне обратилась Лола Голдина…
– Понятно, – перебил тот. – Не туманное дело. Она была с ним в ресторане, между ними произошла ссора, Вишневский ударил ее…
– Ударил Лолу?!
– Да. Она выплеснула ему в лицо вино, ушла, пригрозив, что разделается с ним.
– А Лола утверждает, что ее не было в ресторане.
– Голдину опознали свидетели.
– Знаю, знаю, она рассказывала. Но угрозы и ссора еще не являются неопровержимым доказательством, что именно она застрелила.
– Поэтому Голдина пока на свободе. Ты, Никита, без меня знаешь, что такое свидетельские показания одного человека, а тут несколько.
– Они видели, как она стреляла?
– Не видели. Но утверждают, что она была с ним в ресторане, а Голдина почему-то этот факт отрицает. Одна против многих. По-моему, она держит всех за дураков.
– Давайте, я проверю?
– Проверяй, она же тебе платит за проверку. Все-таки определись, чем будешь заниматься – Валерой или Голдиной, на двух стульях еще никому не удавалось усидеть.
Никита ничего не сказал ему, а углубился во второе дело…
– Слабое место, – озарило Никиту. – Я же полдня долдонил об этом.
Он завел мотор и рванул со двора. Ну конечно, слабое место – залог успеха. Недостаток информации всегда восполнит слабак, потому что слабость, родная сестра трусости. И когда возникает явная угроза жизни, что делает слабак? Слезно молит пощадить и раскалывается. А Никита уж постарается не оставить шанса на компромиссный вариант. Со всеми компромиссами покончено, а также с оттяжками и нерешительностью. Лишь бы слабак был на месте, а Никита уверен, что он там.
Он вырулил на дорогу, прибавил скорости выше положенной. Следовало поторопиться, так как неизвестно, что господа, подружившиеся со смертью, затеяли.
Та-та-та-там… та-та-та-там… – били по вискам барабаны, задавая ритм. Это наваждение, мания какая-то, словно по Никите траурная дробь бьет. С того момента как проснулся, он слышит и слышит удары барабанов, где бы ни был.
Пусто, на дороге свободно, немного душно. Никита открыл окно…
4
Когда он запросто, по-свойски надумал увидеть несравненную Лолу, для чего отправился в ее офис (настоящий офис, а не как у него – вшивая контора), его не пустили!
– Сегодня нет приема, – сказал охранник.
С ним разве поспоришь, что-либо докажешь? Никита достал визитку, набрал ряд цифр на мобильнике, через минуту услышал стальной голос:
– Слушаю.
– Это Старцев, Лола…
– У меня совещание, я не могу говорить.
Вот как! У нее совещание, которому не в силах помешать даже горящая задница, между прочим, ее задница горит. Никита тоже придал своему голосу металлический тон:
– Момент! Мне срочно нужна ваша фотография, вы обещали…
– Ждите внизу, снимок вынесет мой пресс-секретарь.
Отключая телефон, Никита с чувством произнес:
– Стерва!
Заложив руки за спину, он ходил по совершенно пустому холлу, где не на что присесть. Зато прохлада, здесь не поскупились на кондиционеры в отличие от Никиты, в его конторе температура градусов на пять выше, чем на улице.
Из лифта вышел молодой человек лет двадцати шести – двадцати семи, направился прямо к Никите, собственно, других людей в холле не было, кроме двух охранников. Смазливый парень, но лицо… с таким лицом только в гробу лежать. Брови сдвинуты, углы губ опущены, глаза старца – уставшие, тоскливые, безвольные. Бедный. Бедный, потому что работать у Лолы – никакого здоровья не хватит. Он подошел к Никите:
– Старцев вы?
– А тут еще кто-то есть? – пошутил Никита.
– Тогда это вам, – передал он конверт и отправился к лифту.
Никита хмыкнул ему вслед. Ни тебе здрасте, ни тебе до свидания! Вероятно, в этом центре мазута и нефти понятия не имеют о правилах хорошего тона. Никита сел в машину, достал фото. М-да… Бывают же на свете женщины класса люкс! Их кто-то любит, ласкает, потворствует капризам… Впрочем, какой же надо иметь кошелек, чтобы потворствовать капризам Лолы? Не кошелек, а мешок, к тому же не один. Он достал фотографию Вишневского, положил оба снимка на руль. Нет, этот вряд ли потворствовал капризам, с фото смотрела на Никиту самовлюбленная и самодовольная физиономия. Может, они оба друг друга стоят? Не прикончила бы его она, он ее наверняка грохнул бы от той же ревности.