Страница 10 из 111
Из пленительных родинок между бровей.
- А стихи не слишком веселые, - заметил Мате.
- Но и не такие уж грустные. Мысль о смерти не так страшна, когда человек чувствует себя частицей бессмертной природы. Во всяком случае, на сей раз это печаль светлая, близкая той, которую мы встречаем в стихах Пушкина: "И пусть у гробового входа младая будет жизнь играть и равнодушная природа красою вечною сиять".
- Вы сказали "на сей раз". Но разве у Хайяма есть и другие стихи на ту же тему?
- И немало! На первый взгляд может даже показаться, что поэт повторяется. Но только на первый взгляд! Наряду со строчками о фиалках и лилиях есть у него и такие:
Как привыкнуть к тому, что из мыслящей плоти
Кирпичи изготовят и сложат дома?
- Ого! Это уже не светлая грусть, а мрачное недоумение, - усмехнулся Мате. - Интере-е-есно... Одно и то же явление Хайям рассматривает с разных точек зрения. Он вертит его, как гончар на гончарном круге.
- Недаром он мыслитель, автор нескольких философских трактатов, пояснил Фило. - Между прочим, постоянный образ поэзии Хайяма - гончар - в разных стихах тоже осмысливается по-разному. Иногда это просто художник, который создает из праха прекрасное и полезное. Но порой черты его искажаются, становятся зловещими:
Поглядите на мастера глиняных дел:
Месит глину прилежно, умен и умел.
Приглядитесь внимательней: мастер безумен,
Ибо это не глина, а месиво тел.
С таким безумным гончаром Хайям сравнивает Бога, который безо всякого смысла уничтожает свои же создания.
Вот кубок - не сыщешь такого другого!
Но брошенный наземь, стал глиной он снова...
Трудился над ним сам небесный гончар
И сам же разбил из каприза пустого.
- Кубок - это, конечно, человек, - сообразил Мате. - Выходит, Хайям иносказательно критикует Бога, который создал человека смертным?
- Знаете, из вас вышел бы неплохой филолог! - сказал Фило, очень довольный рассуждениями друга. - Но не думайте, что Хайям критикует Бога только иносказательно. Он делает это и прямо:
Отчего Всемогущий Творец наших тел
Даровать нам бессмертие не захотел?
Если мы совершенны - зачем умираем?
Если несовершенны - то кто бракодел?
Мате так и покатился со смеху.
- Клянусь решетом Эратосфена, это остроумно! - воскликнул он, хлопая себя по коленкам.
- Не только остроумно, но и очень смело. Хотя хлопать себя из-за этого по коленкам вовсе не обязательно, - ввернул Фило, не удержавшись. Критикуя Бога, Хайям тем самым ставит под сомнение его существование. В иных стихах он открыто признается, что не верит в загробную жизнь и потому небесным радостям предпочитает земные:
Сад цветущий, подруга и чаша с вином
Вот мой рай. Не хочу очутиться в ином.
Да никто и не видел небесного рая,
Так что будем пока утешаться в земном!
- Судя по этим строчкам, Хайяма нельзя назвать трезвенником, - сказал Мате.
- Но значит ли это, что его можно назвать пьяницей? Вино - благородная кровь винограда - традиционная, вечная тема поэзии. Его прославляли еще древние греки. Продолжает ту же традицию и Хайям. Кроме того, сильно подозреваю, что Хайям потому так преувеличенно восхваляет вино, что хочет насолить исламу. Ведь мусульманская религия не одобряет употребление спиртного.
Фило разошелся и говорил с увлечением. Казалось, примерам его не будет конца, но Мате прервал его самым бесцеремонным образом.
- Как вы себя чувствуете? - спросил он довольно сурово.
Фило так растерялся, что не сразу ответил: что за странная манера перескакивать с предмета на предмет! И какая связь между его самочувствием и поэзией Хайяма?
- Самая прямая, - заявил Мате. - Мне надоело говорить О ХАЙЯМЕ. Я хочу говорить С ХАЙЯМОМ. Хотя бы с одним из двух. И, так как вы уже отдохнули, я намерен продолжить поиски.
С этими словами он решительно вышел из мастерской и затянул отчаяннее прежнего:
- Хайям! Хайя-а-ам!
Фило вздохнул и понуро поплелся следом.
НА ПУТИ К ХАЙЯМУ
Человек, вошедший в кофейню, был не стар, но уже и не молод.
- Серебра у него в бороде порядочно, уж во всяком случае больше, чем в кошельке, - смекнул Хасан, окинув опытным глазом потертый халат и поношенные туфли.
- Что подать твоей милости?
- Самого дорогого, - сказал посетитель, сразу определив, что хозяин из шутников.
- Самое дорогое - мудрость. Стало быть, подать тебе мудрости?
- Ну нет, - возразил гость, опускаясь на коврик. - Как говорит поэт, в наше время доходней валять дурака, ибо мудрость сегодня в цене чеснока.
- Складно сказано, но не про нас. У нас в народе мудрым словом дорожат по-прежнему.
-Приятно слышать, - отозвался гость. - Но слово - серебро, молчание золото. А я ведь как будто просил самого дорогого...
Хасан присвистнул.
-Так вот чего тебе подавай: молчания!
- А что? - Посетитель прищурился. - Разве молчание не по твоей части?
- Сам видишь, - засмеялся Хасан, сверкая глазами и зубами. - Но для хорошего человека чего не сделаешь...
И, уморительно зажав губы смуглыми пальцами, он вышел из лавки.
Оставшись один, посетитель положил перед собой бывший с ним узелок и осторожно развязал концы тонкого шелкового платка, в котором оказалась искусно переплетенная рукопись. Полюбовавшись цветными заставками, он стал медленно ее перелистывать, любовно и придирчиво оглядывая страницы, испещренные витиеватыми буквами...
За тонкими стенами кофейни по-прежнему галдел базар, а посетитель словно бы ничего и не слышал, поглощенный своим занятием. Губы его шевелились, беззвучно произнося какие-то слова. Вдруг что-то заставило его очнуться и прислушаться.
- Хозяин, кто там поминает Хайяма?
- Да вот, - с готовностью отозвался дежуривший у дверей Хасан, - ходят тут двое. Странные такие... Не удивлюсь, если узнаю, что у них не все дома.
- В самом деле, - пробормотал посетитель. - Люди, у которых все дома, вряд ли станут разыскивать человека, которому от дома отказано.
Он снова тщательно увязал рукопись и стал рыться в карманах.
- Ну, прощай, - сказал он, поднимаясь и протягивая Хасану не без труда найденную монетку.
- Это за что же? - искренне изумился тот.