Последние дни Помпеи

– А! – вскочил гладиатор, вспыхнув от ярости. – Наша ланиста может рассказать кое-что другое!

– Что может она сказать против меня, хвастливый Лидон? – проговорил Тетред, нахмурив брови.

– Или против меня, победившего в пятнадцати боях? – спросил великан Нигер, подступая к гладиатору

– Или против меня, – проворчал Спор со сверкающими глазами.

– Потише! – сказал Лидон, скрестив руки и оглядев своих соперников с вызывающим видом. – Скоро настанет час испытания, а до тех пор поберегите свою храбрость.

– И в самом деле! – вмешался хозяин сердито. – И если я пальцем шевельну, чтобы спасти тебя, пусть парки перережут нить моих дней!

– Ты хочешь сказать – веревку, а не нить, – заметил Лидон насмешливо, – вот тебе сестерций на покупку веревки.

Гигант кабатчик схватил протянутую руку и сжал ее, как в тисках, с такой силой, что кровь так и брызнула из-под ногтей его жертвы на одежду присутствующих.

Поднялся дикий хохот.

– Я научу тебя, хвастунишка, разыгрывать со мной македонянина! Ведь я не какой-нибудь слабосильный перс, – было бы тебе известно! Двадцать лет я дрался на арене, не покладая рук. Недаром я получал награды из рук самого эдила в знак победы, недаром мне дали позволение успокоиться на лаврах. Неужели мне теперь выслушивать уроки от мальчишки!

С этими словами он злобно отшвырнул руку Лидона. Не дрогнув ни одним мускулом, сохранив на лице ту самую улыбку, с какой он подзадоривал трактирщика, гладиатор вынес мучительное пожатие. Но едва успел противник отпустить его руку, как он весь съежился на минуту, точно дикая кошка, при чем ощетинились волосы на его голове и бороде, и вдруг с яростным, пронзительным криком прыгнул на великана и вцепился ему в горло. Прыжок был так неожидан, что трактирщик, при своей толщине и громадном росте, потерял равновесие и тяжело грохнулся на пол с треском обрушившейся скалы, а свирепый враг навалился на него.

Нашему трактирщику, вероятно, и не понадобилась бы веревка, так любезно предложенная ему Лидоном если б он еще минуты три пробыл в этом положении. Но шум падения привлек на арену побоища женщину, остававшуюся все время в одной из задних комнат. Эта новая союзница сама по себе могла бы выступить противницей гладиатора. Она была высока ростом, худа, и ее руки были, очевидно, способны не только на нежные объятия. В самом деле, кроткая подруга Бурбо-кабатчика, как и он, боролась в амфитеатре и даже в присутствии императора. Сам Бурбо – непобедимый Бурбо, как уверяют, уступал пальму первенства своей нежной Стратонике. Это прелестное создание, завидев опасность, угрожавшую ее худшей половине, тотчас же кинулась на лежавшего гладиатора без всякого оружия, кроме того, каким одарила ее природа, и, обхватив его вокруг стана своими длинными, как змеи, руками, с силой приподняла его над распростертой фигурой мужа, хотя он не выпускал из рук шеи врага[11]. Так иногда стараются оторвать собаку, вцепившуюся в распростертого противника, приподняв ее за задние ноги: половина ее туловища, пассивная, беспомощная, высоко вздернута на воздух, тогда как другая – голова, зубы, когти – крепко впилась в побежденного, растерзанного врага. Между тем гладиаторы, воспитанные, так сказать вскормленные, кровью, с восторгом толпились вокруг сражающихся, улыбаясь, с расширенными ноздрями, жадно устремив взоры на окровавленное горло одного и на истерзанные когти другого.

– Habet! Habet! (досталось ему!) – вопили они, потирая жилистые руку.

– Non habeo! Лжецы! – проревел трактирщик и с отчаянным усилием вырвался из смертоносных клещей. Вскочив на ноги, еле дыша, окровавленный, истерзанный, он уставился помутившимися глазами на своего врага, который со сверкающим взором и оскаленными зубами отбивался теперь (но отбивался с презрением) от свирепых объятий смелой амазонки.

– Вот это честная игра! – кричали гладиаторы. – Один на один! – И, окружив Лидона и женщину, они разлучили любезного хозяина от приветливого гостя.

Но Лидон, стыдясь своего положения и тщетно пытаясь вырваться из когтей мегеры, засунул руку за пояс и вытащил короткий нож. Взор его был так грозен, а клинок так ярко блеснул, что Стратоника, привыкшая к тому роду боя, который называется кулачным, отшатнулась в испуге.

– О боги! – воскликнула она. – Какой негодяй! У него спрятано оружие! Разве это честно? Разве это благородно и достойно гладиатора? Нет, таких молодцов я презираю!

С этими словами она повернулась спиной к гладиатору и поспешила к мужу, чтобы осмотреть, в каком он положении. Но Бурбо, привычный к подобным потасовкам, как английский бульдог, сумел уже оправиться. Багровые пятна исчезли с его румяных щек, жилы пришли в нормальное состояние. Он отряхнулся с радостным рычанием, довольный, что еще жив, и, смерив взглядом своего врага с ног до головы, проговорил с одобрительным видом:

– Клянусь Кастором! – а ведь ты молодец, гораздо сильнее, чем я воображал! Я вижу, ты человек достойный, – давай руку, герой!

– Молодчина, старый Бурбо! – закричали гладиаторы. – Вот душа-человек! Дай ему руку, Лидон.

– Конечно, дам, – отвечал гладиатор, – но теперь, когда я отведал его крови, мне хочется выпить ее всю до капли.

– Клянусь Геркулесом! – возразил трактирщик. – Очень натуральное чувство для истового гладиатора. Вот что может сделать из человека хорошее воспитание! Дикий зверь и тот не бывает кровожаднее.

– Дикий зверь! Ах ты, дурачина! Да мы легко побиваем диких зверей! – воскликнул Тетред.

– Ну ладно, ладно, – проговорила Стратоника, приводя в порядок свой костюм и приглаживая всклокоченные волосы, – если вы все опять помирились, то советую вам вести себя смирно и прилично, потому что несколько молодых господ, ваших патронов, дали знать, что придут сюда навестить вас: они желают осмотреть вас на досуге, прежде чем назначить ставки на пари для предстоящего большого состязания в амфитеатрах. Они всегда приходят к нам для этой цели, так как знают, что у меня собираются лучшие гладиаторы Помпеи. У нас общество очень избранное, – благодарение богам!

– Да, – подтвердил Бурбо, выпивая чашу, или, вернее сказать, целое ведро вина, – человек, стяжавший столько лавров, как я, может принимать у себя только храбрецов. Лидон, выпей и ты, сын мой. Желаю тебе дожить до почтенной старости, как дожил я!

– Поди-ка сюда, – сказала Стратоника, любовно притягивая к себе мужа за уши – ласка, так мило описанная Тибулом.

– Тише, волчица! Ты хуже всякого гладиатора, – проворчал Бурбо.

– Ну, полно! – И она тихонько шепнула ему на ухо: – Калений только что прокрался сюда, переодетый, с черного хода; надеюсь, он принес сестерции.

– Ого! Я сейчас пойду к нему, а ты пока поглядывай за кубками – не прозевай ни одного. Не давай себя в обман, жена. Положим, они герои, но вместе с тем продувные мошенники.

– Не бойся, олух! – был нежный супружеский ответ, и Бурбо, успокоенный этим уверением, прошел через лавку и скрылся в задних комнатах.

– Итак, милые патроны придут полюбоваться нашими мускулами? – спросил Нигер. – А кто уведомил тебя об этом визите, хозяйка?

– Лепид. Он приведет с собой Клавдия, известного своими пари в Помпее, и еще молодого грека Главка.

– Не хотите ли пари о пари? – предложил Тетред. – Держу двадцать сестерций, что Клавдий будет держать пари за меня! Что ты на это скажешь, Лидон?

– Скажу, что он выберет меня! – отвечал Лидон.

– Нет, меня! – проворчал Спор.

– Дураки! Неужели вы вообразили, что он предпочтет кого-нибудь из вас Нигеру? – проговорил атлет, скромно назвавший себя по имени.

– Хорошо, хорошо, – сказала Стратоника, откупоривая большую амфору для своих гостей, которые устроились вокруг одного из столиков, – вот все вы считаете себя великими людьми и силачами, – а скажите-ка лучше, кто из вас выйдет против нумидийского льва, в случае, если не найдется преступника, который стал бы оспаривать у вас эту честь?

– Раз мне удалось вырваться из твоих ручек, храбрая Стратоника, – сказал Лидон, – надеюсь, я смело могу выйти на льва.

11

Особы слабого пола боролись иногда в амфитеатрах, и даже некоторые женщины благородного происхождения не гнушались этим приятным развлечением.