Страница 9 из 17
Заметил и улыбнулся, но улыбка у него была не добрая, а жестокая, словно он не человек, а опасный зверь, вроде леопарда.
– О, чурка!.. – сказал мужчина.
Попятился маленький Бури.
– А ну, иди сюда! – приказал русский с татуировкой.
Бури не послушался и еще на два шага отступил.
– Иди сюда, я сказал тебе! – заорал мужик.
Тогда мальчик развернулся и бросился через кусты наутек.
– А ну-ка стой! – заорал русский и заругался по-матерному.
Бури не остановился, только сильнее припустил.
Сзади него послышался шум погони. Кусты трещали и ломались, слышался топот и даже тяжелое дыхание.
Маленький Бури понесся не разбирая дороги.
– Стоять! – кричал мужик, задыхаясь. – А то я тебя как ща поймаю, да... – а дальше водопад грязных слов.
Но мальчик останавливаться не стал, а помчался еще быстрее.
Маленький Бури все бежал и бежал, и ему было страшно. И от собственного дыхания и топота ему казалось, что его преследуют.
Наконец он упал с размаху на землю, потому что очень устал и испугался, и заплакал.
– Дяденька, не бейте!.. – всхлипнул он по-русски и зажмурился.
Но никто его и не бил. В лесу было тихо. Погоня отстала. Только птица какая-то лесная – ее, наверно, Бури вспугнул – три раза тревожно прокричала.
Бури обрадовался, что от погони оторвался и его бить не будут. Встал с земли. Слезы со щек вытер. И тут увидел: прямо на месте, где он лежал, торчит изо мха шляпка гриба. Пузатенькая. Бури нагнулся и сорвал его. Точно, самый лучший гриб! «Белый» по-русски называется. Сунул его мальчик в пакет – а как сунул, так сразу и второй гриб увидел.
И начался у Бури праздник. Много он на той поляне грибов собрал.
А в лесу почти темно было, словно вечером. Это потому что вокруг огромные ели росли. Ели – священные деревья русских. Они их зимой из леса в свои жилища приносят и украшают. Но здесь, в грибном лесу, ели были настолько огромные, что ни в один дом, даже в самый высокий, не влезли бы.
А потом мальчик еще дальше в лес ушел, и снова нашел белый. Так и ходил, и собирал, пока не устал совсем. А как устал, сел на пень. Хлеб, что отец ему дал, поел. А потом прилег на опушке на солнцепеке, и, хоть и холодно ему было лежать на земле, уснул.
Проснулся Бури оттого, что совсем холодно стало. Глянул: Аллах всемогущий, солнце-то совсем низко над деревьями висит!.. Вот-вот зайдет, вечер начнется.
Бури схватился, вскочил. Посмотрел: добыча при нем, рядышком. Никто ее не украл. Он всего один пакет набрал, зато полный, и почти одних белых. Теперь домой надо идти. В темноте грибы не пособираешь.
Найденное еще надо до отца донести – чтобы плохие русские люди добычу не отобрали и стражники-милиционеры не задержали. И Бури припустил в сторону русского кишлака Листвянка, где отец и его бригада дом русскому Василию строили.
Путь домой больше времени занял, чем дорога в лес. Пакет тяжело нести было. Вдобавок, как только Бури в ближнем лесу людей замечал, сразу затаивался и пережидал. И они его не замечали. Мимо проходили или на велосипедах проезжали. Хорошо еще, Бури не заблудился. Почти все время правильно назад шел. Он по солнцу умел направление определять – даже если светило уже на ночь спряталось. Куда идти, он как будто душой своей чувствовал.
Когда маленький Бури большую дорогу перешел, машины по ней уже с включенными огнями ехали. А когда по улицам русского кишлака пошел, совсем темно стало. В больших каменных домах, где жили, свет горел. А фонарей на улицах совсем не было. Темнота.
Бури почти побежал, потому что знал, что, когда темнота наступает, отец и бригада работать прекращают и обедать садятся. А он, получалось, к обеду им грибов не принес. Но все равно ведь его покормят, еще со вчера грибы остались, а отец распорядится, чтобы новую порцию кашевар назавтра приготовил. И, может быть, похвалит маленького Бури при всех.
А когда он уже на ту уличку выбежал, где дом хозяина Василия стоял и до отца два шага оставалось, мальчику вдруг странная фигура преградила путь. Он ее в темноте заранее не приметил – и прямо в нее уткнулся. Фигура очень высокая, в каком-то балахоне и лицо капюшоном прикрыто, так что его почти не видно.
– Здравствуй, мальчик, – проговорила фигура по-русски, и голос у нее был странный, не мужской и не женский, а какой-то шелестящий, словно змея шипит.
Бури замер в изумлении.
А фигура продолжала тонким своим голоском:
– Хочешь шоколадку? – и протянула ему огромную плитку шоколада.
Бури и не знал, что такие большие плитки бывают. Как три или даже пять обычных шоколадок, что в магазине возле станции продаются. Даже на вид, в обертке, шоколад был очень вкусным. Мальчик вообще в жизни только один раз шоколад ел и помнил, что это очень вкусно. И он, как увидел лакомство, сразу почти забыл и про отца, и про грибы, и про опасности, которые от русских людей на улицах бывают, и про русских стражников-милиционеров.
– Ну, хочешь? – прошелестела фигура, и длинные пальцы сунули огромную шоколадку прямо под нос Бури. – Я тебе его подарю.
Бури сказал тихо:
– Хочу.
Русский человек сказал тогда:
– Пойдем. Не бойся. Я не сделаю тебе плохого.
И положил руку на плечо Бури.
Рука была очень цепкая, будто у мальчика на плече капкан захлопнулся.
Полковник Ходасевич проснулся рано: надо было подготовиться к переезду в Листвянку.
Вчера после ужина он позвонил своему нынешнему куратору полковнику Ибрагимову.
Тот, казалось, звонку полковника обрадовался.
– О, Валерий Петрович! Сколько лет, сколько зим! Какими судьбами?
– Да вот, на дачу переезжать собираюсь.
– На дачу? Не поздновато?
– Да я, считай, по делу поеду.
– По делу? Какие у тебя появились дела?
– Уголовные, Олег Николаич, уголовные.
– О, Валерий Петрович, да ты никак частным сыщиком на старости лет заделался? Пенсии не хватает?
– Не хватает, Олежек, ох, не хватает... В этой связи одна просьбочка к тебе имеется.
Ибрагимов вздохнул.
– Слушаю. Как же вдруг ты – и без просьб.
– Пробей, пожалуйста, один мобильный номерок. Кому с него звонили – и кто на него звонил. Скажем, в течение последней недели. Начиная с прошлой среды и кончая нынешней.