Мадемуазель Виктория

Вика забинтованными руками берет тяжелый бинокль, шарит по небу. В восьмерку окуляров вплывает короткий горбатый самолет. Оказывается, он серебристый только снизу, а кабина и крылья сверху в желтых, коричневых и зеленых разводах. За кабиной -- шестиконечная синяя звезда. Вика видит даже белый шлем летчика за стеклом кабины.

Штурмовик припадает на крыло, показывая ту же звезду на нем, и разворачивается, снижаясь. Прямо к Вике обращено теперь лицо самолета, приплюснутое с боков, вытянутое кверху, с оттопыренными красными ушами-воздухозаборниками. В пустых глазах самолета отражается закатное солнце.

"Ястреб" на мгновение замирает, будто заметив маленькую Вику на крыше отеля в Докки...

Вика вскрикивает и отдергивает бинокль от глаз. Самолеты вновь превращаются в серебристые штрихи на голубом небе. Теперь они над аэродромом. От ведущего отделяется огненная точка, некоторое время летит рядом, словно раздумывая, куда теперь, и резко клюет землю, оставляя в небе крутую дымную дугу.

Небо над аэродромом вспыхивает. Потом до западного берега докатывается гулкий удар, и эхо его разбегается по безлюдным провалам улиц.

-- Ракета "воздух -- земля", -- фиксирует Лешка. Следом заходит второй самолет. Он опускает нос книзу и вдруг подпрыгивает, как на ухабе. Прямо под ним распускается облачко зенитного снаряда.

Штурмовик вываливается из строя, из-под крыла тянется нить темного дыма.

-- Есть! -- кричит папа.

-- Отлетался, голубчик, -- потирает руки дядя Феликс.

На соседних крышах кричат и прыгают арабские мальчишки.

-- Бей его! -- командует Лешка. -- Навались!

Вокруг подбитого самолета воздух белеет от зенитных одуванчиков. Серебристая точка прыгает вверх и вниз, медленно набирает высоту и уходит на восток следом за другими двумя, повесив над городом тающий дымный след.

Один за другим умолкают пулеметы. Уже темно. Только за Старым городом, над аэродромом -- неровный красный свет пожара.

Воздух свежеет. Если в это время внимательно смотреть на термометр, то видно, как укорачивается ртутный столбик.

-- Вот так же над Москвой стояла, зажигалки с крыши сбрасывала... -вздыхает мама.

Папа прячет Вику под полой пиджака. Каир тонет в темноте. Не горят рекламы. Смутно белеют кварталы Докки и Эль-Гузы. Восточный берег на дне ночи. Лишь склоны Мукаттама отсвечивают багровый свет пожара.

-- Между прочим, -- задумчиво говорит дядя Феликс, -- "Аль-Кахира" -значит "победоносная". Так по-арабски называется Каир.

-- Ты же сам говорил-говорил сто раз, -- Лешка волнуется и ищет на лбу несуществующие оспины, -- ты же сам говорил, что если кто-то прав, то он обязательно победит.

-- А разве я говорю, что это не так? Каир победит. Только не сегодня и не завтра. Из каждого поражения надо извлекать уроки...

На крышу выглядывает Настькина мама:

-- Феликс! Феликс! Скорее, Насер по телевизору говорит. Лифт не работает -- нет электричества. Все бегут по лестнице вниз, держась в темноте за перила.

В холле, слабо освещенном керосиновой лампой, собрались обитатели отеля. На столике мерцает переносной батареечный телевизор. Дядю Феликса пропускают вперед. Вика протискивается за ним.

На бледном экране -- президент Насер. Глубоко запали усталые глаза на темном лице, высокий лоб рассекли морщины. Президент говорит медленно, но решительно.

-- Тише, -- машет рукой дядя Феликс. Он вслушивается в арабскую речь и в паузах бросает короткие фразы: -- Страна оказалась неготовой к войне... Египет потерпел сокрушительное поражение... В сложившейся ситуации ответственность за пора- жение несу я. Я и никто другой... Я обратился к вам, чтобы заявить, что складываю с себя полномочия президента Объединенной Арабской Республики...

На экране появляется диктор. Кто-то щелкает выключателем. В холле молчание. С тяжелым сердцем расходятся жители отеля по номерам.

-- Пап, а куда он складывает полномочия? Отец невесело усмехается.

-- Сложить полномочия -- значит уйти в отставку. Народ избирает президента на шесть лет, а он сказал, что не оправдал доверия, не справился с управлением большой страной...

Вика укладывает Мишутку, сама ложится рядом, смотрит в потолок и думает:

"Почему президент Насер не справился со страной? Значит, он что-то делал не так. А что? Отдал феллахам землю -- хорошо. Дружил с нами -- очень хорошо. Разрешил арабчатам играть на газонах -- разве плохо?.. Вот, наверное, радуется бизнесмен средней руки! Пляшет перед телевизором и гладит пухлыми ладонями лицо, молится своему буржуйскому богу. А Аза и Леми и эту новость прослушали с оттопыренным мизинцем. Настоящая мадемуазель не интересуется политикой... Выходит, бизнесмен средней руки оказался прав -все египтяне против Насера... Что же будет?"

С улицы доносится приглушенный шум мотора. Вика выглядывает в окно: чуть подсвечивая затененными фарами, под козырек отеля заплывает автобус. Белеют шлемы мотоциклистов-полицейских. В отеле голоса, шаги; удаляется по лестничному пролету Настькин рев. Слышен крик мамы-Лисицыной.

Вика и папа выходят из номера.

Мадам Лисицына волочит по лестнице Светку, догоняет работника посольства.

-- Я вас умоляю, нет, я требую! Я требую... Посольский оборачивает синее от бессонных ночей лицо:

-- Летят только дети дошкольного возраста. Всем не хватит места.

С площадок смотрят вниз жильцы отеля.

-- Одно лишнее всегда найдется. У меня ребенок!

-- Ведите себя достойно, -- говорит папа. -- У нас у всех дети.

-- У вас в Москве еще двое! А у меня одна! Одна! -- мама-Лисицына плачет настоящими слезами.

-- Пойдем, мам, не надо, -- тянет ее Светка назад.

Вика возвращается к окну. Автобус внизу разворачивается и направляется к набережной. Настьку Черных и других малышей увозят в Каир-вест. Где-то над Средиземным морем летят наши самолеты, чтобы забрать их на Родину.

В автобусе Настька, конечно, заснет, спящую ее мама внесет по трапу, не разбудит и в Шереметьеве. А проснется Настька завтрашним утром в Москве, за три тысячи километров от Каира.

Далеко в Атлантике торопится, режет острым носом волну теплоход "Иван Франко". Скоро кончатся эти тревожные дни...

ОТВЕТ ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ

Раньше, чем поднялось солнце над скалами Мукаттам, Вику будит многоголосый шум под окнами. Вика осторожно смотрит в окно сквозь жалюзи.

По улицам Докки течет к набережной плотная толпа арабов. Редко мелькают в толпе европейские костюмы каирских аристократов, зато рекой плывут черные, желтые, полосатые галабии, халаты, малайе, развеваются бедуинские платки.

Вика смотрит дальше: толпы, вытекая из улиц, сливаются на набережной Эль-Нил. Сигналят неподвижные автобусы, машины выезжают на тротуар. Торговцы прижимаются к стенам зданий, расступаясь на пути демонстрации. Над кипящей поверхностью толпы плывут недоуменные морды верблюдов, шлемы полицейских и дети, поднятые на плечи родителей.

В неуловимом ритме взлетают над головами людей крепко сжатые кулаки.

Лисицына врывается в номер без стука.

-- Господи! -- голосит она с порога. -- Опять демонстрация! Что случилось? Опять двери запирать? Что они демонстрируют?

-- Да погодите, не паникуйте, -- хмурится папа. -- Надо же сначала узнать, в чем дело.

Он распахивает окно. Со свежим утренним ветром и обычными запахами каирских улиц в комнату врывается гортанный арабский крик. Разобрать ничего невозможно, лишь одно слово повторяется тысячей голосов, гремит над Каиром:

-- На-сер! На-сер!

Бегут дядя Феликс с Лешкой.

-- Телевизор не включали? В Александрии, в Порт-Саиде, в Асуане демонстрации! Весь рабочий Каир на улице! Феллахи бросили работу! Неужели не понимаете? Они просят Насера остаться президентом. Они не просят, они требуют! Папа смеется впервые за эти дни. Подхватывает Вику и высоко подбрасывает ее.

-- Ну, кто там говорил, что народ не верит Насеру? А? Смотри! Это же рабочие и феллахи. Замалек кусает локти!.. Феликс, машина еще здесь? Поедем в город. Это же великое событие -- народ защищает революцию!