Страница 48 из 52
Он открывает рот, чтобы что-то сказать, но я останавливаю его ладонью, выставленной вперед.
— Есть и еще кое-что, что ты совершенно не знаешь обо мне. Я не слишком хорошая подруга Лана. Вернее, даже можно сказать, что, когда ты встретил меня, я завидовала и ненавидела ее, по крайней мере, я думала, что ее, но на самом деле, я ненавидела себя. Я ненавидела в себе все.
— Помнишь, однажды ты спросил меня о моем отце, и я сказала, что не хочу говорить о нем? Мой отец был пьяницей. «Ты ведешь себя как скотина», — говорила моя мама с усмешкой, когда он не мог вписаться в дверной проем. Он избивал мать и брата, но меня не трогал, он меня очень любил. Иногда, когда очень сильно напивался то, ложился на диван, поднимал одну руку, чтобы я могла карабкаться по ней вверх и вниз, мне было тепло и хорошо с ним.
— Но однажды, когда он особенно яростно всыпал матери, она собрала чемодан, и мы уехали домой, пока он спал. Мы временно разместились в доме, где были кровать и завтрак на Кромвель-Стрит. Потом мы переехали сюда. Отсюда бежали все сломя голову, построить что-то лучшее, но в этом доме было полно других разрушенных людей похожих на нас — проституток, лиц, ищущих хоть какого-то убежища, матерей-одиночек и их детей.
— Мы завтракали, когда мой отец приехал к нам и вошел в дверь. Он покачивался, как всегда, и смотрел на нас большими, стеклянными глазами, как у привидения, он смотрел на нас глазами пьяницы. «Я пришел за Джулией», — сказал он, и моя мать сделала очень странную вещь — она посмотрела на меня холодными, нечего не выражающими глазами и произнесла сквозь зубы: «Позвольте ей выбрать. Хочешь ли ты остаться со мной или уйти со своим отцом?» Я посмотрела в ее ничего не выражающие глаза и сказала: «Я хочу остаться с мамой». Мой отец развернулся, спотыкаясь и зашагал прочь. Мне кажется, что о своем решении я пожалела еще до того, как он вышел из двери, но я ничего не могла сделать. Больше я никогда его не видела, до тех пор, пока мне не исполнилось пятнадцать, тогда пришла весь, что он умер в канаве. Я так и не смогла простить себя за это решение, потому что знала, что могла бы уехать с ним. Он очень нуждался во мне. Матери я была не нужна, у нее был мой брат, и мне всегда казалось, что без меня, ей было бы еще лучше.
— Это не твоя вина, Сугар. Твой отец был взрослым мужчиной.
— И есть еще одна вещь, которую я хочу тебе сказать. Не думаю, что ты сможешь изменить мою жизнь, отдавая мне эту картину и думая, что ты можешь так легко отделаться от меня, потому что я никогда не продам эту картину. Она будет всегда со мной до последнего дня моей смерти. Если ты действительно хочешь изменить мою жизнь, то ты можешь взять меня с собой куда угодно.
— Ты поедешь со мной в Париж?
Я пребываю в полном шоке от его предложения, и мой рот сам собой открывается.
— Повтори это еще раз, — шепчу я.
— Поехали со мной в Париж.
— Правда?
Он улыбается.
— Ты все же беспокоишься обо мне.
Он притягивает меня к своему жесткому телу, и начинает целовать мою шею.
— Беспокоюсь? — говорит он шепотом. — Насколько же ты слепа? Я без ума от тебя, сладкая девочка. (Sugar – фамилия Джулии Сугар, но в обычном контексте переводится, как сахар – sugar). С той первой ночи, как увидел тебя. И ты каждый раз вгоняла нож в мое сердце, когда я знал, что ты со мной, но желаешь быть с ним.
— Мой бедный любимый. Прости, что я была так жестока к тебе. Иногда я чувствовала невидимые нити, которые тянули меня к тебе, но я была, так безумно упрямая в своей любви к Джеку. Правда, когда я пришла в себя то, забыла его.
— Я даже начал ненавидеть этого парня.
— Ты ведь простишь меня?
— Нечего прощать. Я люблю тебя.
Я почувствовала, будто мое сердце сейчас разорвется у меня в груди. Его губы оставляли сладострастные поцелуи вниз по моей шеи.
— Мне кажется, я стала немного плохо соображать. Итак, — я отстраняю свою голову, и смотрю ему в глаза. — Я хочу знать все. Признайся мне, что ты чувствовал с самого первого момента, когда мы встретились.
— Когда я увидел тебя в первый раз в церкви, я едва мог поверить своим глазам. Я потратил годы, путешествуя по миру, ища что-то такое, чтобы моя кровь стала снова гореть, и перенести эти ощущения на холст в жизни. Но ты стояла там, совершенно не представляя, насколько ты прекрасна. Я почти решился пригласить тебя на танец, когда я понял, что у меня появилась лучшая возможность встретиться с тобой.
— Это было похоже, как будто сама судьба сказала мне: «Вот она». Но когда я пришел попрощаться, то услышал твой разговор, и как ты назвала меня сыном слуги, тогда я думал, что, возможно, ошибся. Я был в полной уверенности, что ты не придешь, поэтому, когда услышал твой голос в домофон, испытал настоящий шок. Я решил сыграть такого прикольного Вэнна. И я играл до тех пор, пока не протянул тебе вилку с пюре, потому что видел, что ты испытываешь голод по еде, по вниманию, по любви. С этой секунды я больше был не в состоянии сопротивляться тебе. И в тот первый вечер я не учил тебя, как быть Ехоналой, потому что сам был Ехоналой, а ты была Императором. У меня была всего одна ночь, чтобы впечатлить и соблазнить тебя.
— Ты можешь не сомневаться, потому что тебе это удалось на все двести процентов. Я была настолько поражена тому, что ты заставлял меня чувствовать. Ты претворил секс во что-то прекрасное.
Он тихо посмеивается.
— Настолько прекрасное, что ты вытворяла на шесте прошлой ночью?
Я вдруг начинаю краснеть от смущения.
— Это было немного бесстыже, не так ли?
— Полностью согласен, — усмехается он. — Поэтому мне хочется, чтобы сегодня вечером ты повторила представление.
— Это еще заслужить надо, — говорю я строго, поддразнивая.
— Разреши мне увидеть. Мой агент сказал мне вчера, что Комиссия в Гетти Сентре готова выставить серию картин, написанную в том же духе?
— Ах! Вау! Я так горжусь тобой.
— Я бы не смог это осуществить без тебя, Сугар.
— Вэнн?
— Mннннн.
— Кто такой Монфорт?
Он тяжко вздыхает.
— Ты боишься его, не так ли?
— Да.
— Почему?
— Только дурак, которому не было что терять, не боялся бы их. У них нет ограничений.
— Тогда почему Блейк не боится его?
— Потому что Блейк — один из них. В строгой иерархии братства Блейк является гораздо более выше и более мощнее, чем Монфорт. Но из-за того, что Блейк не занимается вопросами, стоящими на «повестке дня», он изменяется. И то, что он так безумно любит Лану, означает, что он стал очень уязвимым. Они нашли его слабое место и начинают бить по нему. Но прошлой ночью Блейк вышел победителем.
— Но ты сказал, что любовь Ланы к нему, спасет его?
— С Блейком или без него вопросы, существующие в «повестке дня» будет осуществляться, но из-за Ланы и его любви к ней, он обнаружил в себе человечность, из-за которой теперь потерян для братства.
— И какова повестка дня?
— Зачем ты хочешь это узнать?
— Это ведь как-то связано с преднамеренным отравлением земли и вымиранием человечества, не так ли?
Секунду он выглядит удивленным.
— Это ты вычитала в дневнике Ланы? — с опаской спрашивает он.
Я киваю.
— Но почему? Ведь они сами, и их дети и внуки все равно будут жить на этой земле?
— Ответ лежит прямо перед тобой. Они всегда прячут все на виду. Думай. Какое воздействие является более неумолимым и неудержимым, чем все остальное? Оно пронизывает индустрию развлечений, политику, военные достижения и научные круги. Неважно кто ты или где ты есть, ты будешь подвергаться этому воздействию. Ты видишь его в рекламных роликах, музыкальных клипах, фильмах и слышишь в дискуссиях на самом высоком уровне.
Я хмурюсь.
— Я не знаю, о чем ты.
— Ты смотришь музыкальные клипы все время, не так ли?
— Да.
— Lady Gaga, Will I Am, Jay-Z, Beyonce, Riha