Страница 41 из 76
Из комнаты внезапно донесся звук быстрых шагов, приближающихся к балкону, и мы услышали голос, зовущий меня.
— Твоя мать! — отодвигаясь в сторону и оглядываясь на комнату, Чарльз сказал: — Миссис Уиллоуби… мы здесь, на балконе. У Алисы закружилась голова, и ей нужно было подышать воздухом. Я обнаружил ее, когда вышел сюда покурить… — И, порывшись в кармане своего жакета, Чарльз быстро достал сигару.
Мама появилась в дверях и с подозрением и недовольством смотрела на нас.
— Я думаю, что вы причинили более чем достаточно вреда моей дочери. Я сама позабочусь о ней, а вы уходите, поскольку я более ни минуты не потерплю вашего присутствия здесь. Я должна была с самого начала прислушаться к своей интуиции, но по некоторым причинам. Грэгори всегда доверял вам. — Она указала на комнату: — Махараджа сейчас уходит, так что, возможно, вам нужно пойти проститься с ним… и последовать его примеру… желательно через служебное помещение.
Игнорируя эти надменные, обидные слова, Чарльз протянул мне руку со словами:
— Алиса, то, что ты рассказала мне этим вечером… ты можешь уйти со мной прямо сейчас…
— Убирайся! — резко приказала мама. — Мы больше не желаем видеть вас снова, это ясно? Люди, подобные вам, всегда умеют втереться в доверие, мы оказываем вам уважение, но вы всегда берете больше, чем то, что вам предлагают! Вам недостаточно, что Грэгори заботился о вас все эти годы, теперь еще и дает вам такую существенную награду? Если бы это зависело от меня, то все было бы совсем иначе! Он не видит вас насквозь. Он слишком добр, наивен и щедр. Но я знаю, кто вы, что и откуда взялись! Когда я смотрю в ваши глаза, то вижу в них только черную тень… огромный грех на вашей душе.
Когда мама замолчала, Чарльз был очень бледен и, казалось, собирался ответить, но сдержался, лишь бросив на нее презрительный взгляд. Однако это не скрыло боль в его глазах, когда он повернулся, чтобы в последний раз улыбнуться мне и протянуть свою руку. Вдруг он резко отстранился и, не сказав ни слова, вышел.
Где-то поблизости в небе белая стрела молнии расколола низкое черное небо. Грянул гром, и начался дождь, но я, не обращая на это внимания, сбежала по ступеням на лужайку и упала лицом в сырую темную грязь, чувствуя только ненависть и гнев. И когда они наконец увели меня обратно в дом, уже успела насквозь промокнуть. Все вокруг казалось мне холодным, липким и грязным, включая саму себя.
Часть вторая
ИСКУПЛЕНИЕ
Глава первая
Теперь я находилась в ловушке на Парк-стрит, потерянная в другом мире. Я ощущала себя словно в лесу, поскольку темно-зеленые стены внутри были сплошь покрыты экзотическими, странными цветами, над которыми порхали бабочки, и росли деревья, на ветвях которых сидели птицы с ярким оперением, а перья их разноцветных хвостов свисали, касаясь их основания. Я рыдала, лежа на эбеновой кровати под балдахином с изображениями танцующих женщин, которые были почти голыми, если не считать вьющихся усиков листьев, обольстительно росших вокруг них.
Взгромоздившись на высокий край мягкого матраца, мама пыталась успокоить меня, гладя мои спутанные влажные волосы. С меня сняли промокшую насквозь одежду и переодели в простую льняную рубашку, которая нашлась в ящике за кроватью. Пока мама рылась в нем, я думала, скрылся ли Чарльз в душистых глубинах кедрового леса, и, тихо лежа под грудами новых постельных принадлежностей, мечтала вернуться в прошлое, спрятаться вместе с ним, притвориться, что мы живем на Небесах. Но теперь все это было для меня безвозвратно потеряно, вместе с Чарльзом, который ушел навсегда, а я осталась в одиночестве здесь, в аду.
Когда Тилсбери заглянул в дверь, я, проклиная его существование, кричала, что он разрушил мою жизнь, пока в моих легких не иссяк воздух. Мама очень побледнела и потребовала, чтобы я прекратила:
— Алиса, замолчи! Ты причиняешь вред себе и ребенку.
— Мне все равно. Я хочу умереть, чтобы этот ребенок тоже был мертв! Так будет лучше для всех.
— О подожди, — теперь она заговорила более мягко. — Дела не столь плохи, как кажется. У тебя есть то, ради чего стоит жить, и, хотя вечером во время сеанса произошло кое-что очень важное, я, ладно, и Грэгори тоже — мы знаем, как подобное эмоционально иссушает человека. — Она крепко сжала мою руку и пылко продолжила: — Но мы не выбираем, Алиса. Бог дал нам этот драгоценный дар с определенной целью, и все, что мы можем сделать, — помочь тебе управлять им, чтобы раскрыть великие тайны нашего века. — Мама печально вздохнула. — Иногда это кажется проклятием и бременем… Я знаю это. Мне жаль, что тебе приходится нести такую ответственность в столь нежном возрасте, но именно поэтому мы будем учить тебя. — И, посмотрев туда, где теперь стоял Тилсбери, она сказала: — Наше счастье, что встретился такой человек, как Грэгори, и помог развить мои психические способности… после смерти твоего бедного отца! — Мама наклонилась, целуя меня в лоб, довольная, что так легко якобы успокоила мои метания, и мягко пробормотала: — Ты должна простить мне, что я была так невнимательна, что не защитила тебя от подобных Чарльзу Эллисону, хотя… — Она посмотрела вниз, затем отвернулась от меня и, вскинув голову, приложила руку к бровям: — Мне трудно снова произносить это имя и вспоминать о нем без негодования. Если бы только мы могли изменить положение вещей. Если бы я знала, что он останется здесь после приезда Дулипа… но неважно, теперь он ушел, и со временем ты поймешь, что это к лучшему. Мы с Грэгори защитим тебя в будущем. Я обещаю, что твоя жизнь станет спокойной. Ты не должна больше волноваться…
Медленно и уверенно я прервала этот напыщенный поток слов, испытывая отвращение к тому, что она так слепо предана истинному виновнику всех наших бед.
— Разве ты не понимаешь, что Чарльз до сегодняшнего вечера ничего не знал об этом ребенке?
В ответ мама только громко фыркнула и резко подняла голову:
— Он знал достаточно, чтобы сделать его! Но мы не будем больше говорить об этом человеке. У него есть деньги, и я уверяю тебя, что мы его больше не увидим.
На сей раз ее прервал Тилсбери. Он почти кричал:
— Он ушел, Алиса, и не вернется. Тебе лучше забыть о нем. Твое будущее здесь, рядом с нами… и твоим ребенком. Не забывай о том, что я говорил тебе недавно…
Он тщательно подбирал слова, напоминая мне, что я должна держать язык за зубами. Я схватила маму за руку, умоляя:
— Пожалуйста, скажи ему, пусть уйдет и оставит меня в покое.
— Я уйду, — ответил он. — Я не хочу еще сильнее тебя расстраивать, заверяю тебя, что нет никакой причины беспокоиться о делах, о которых ты узнала сегодня вечером. Жаль, что теперь тебе известно о бриллианте, но уже ничего нельзя изменить. Таким образом, я просто прошу, чтобы ты никогда больше не упоминала об этом, так как если ты скажешь хоть одной живой душе, это приведет к беде всех, кто был в этом доме сегодня вечером. Полагаю, это ясно?
Потерпев поражение, я откинулась на подушку и посмотрела ему прямо в глаза, едва заметно кивнув.
Он знал, что я была бы счастлива навредить ему, если бы могла, но не маме, не Чарльзу и не несчастному, обманутому Дулипу. Теперь довольный, Тилсбери улыбнулся и, поклонившись удалился, во мрак темных теней прихожей.
Я проснулась в панике, на мгновение забыв о том, где нахожусь. Свеча все еще низко горела на своем месте, и в ее тусклом мерцающем свете среди густых ветвей птицы с ярким оперением на стенах, казалось, прыгали и танцевали. Как будто ощущая мой страх, ребенок брыкался у меня в животе, и потребовалось некоторое время, прежде чем он успокоился и затих. Я попробовала снова уснуть, но мысли о Чарльзе и обо всем, что я потеряла, крутились в моей голове. Я ворочалась, наверное, несколько часов, пока свеча не потухла и комната не погрузилась во мрак. На некоторое время я вообразила, что вырезанные женщины на столбиках кровати похотливо скручиваются, танцуют вокруг меня в такт барабанящему за окном дождю. И наконец я погрузилась в беспокойный сон.