Бриллиант

Одной такой ночью мои мечты были грубо нарушены внезапным толчком, который я почувствовала внутри живота.

— Ай! — воскликнула я, моментально вернувшись к действительности. Я села и поспешно зажгла свечу. В мерцающем свете я сняла свое платье, увидев свой вздутый и разбухший живот, но странные толчки исчезли. Я быстро расслабилась, подумав, что это, должно быть, просто обычные схватки из-за серьезного расстройства желудка. Но внезапно все повторилось, и теперь я ясно увидела — маленькая округленная форма толкалась под кожей, заставляя плоть принимать странные очертания, как будто внутри жило некое существо, пытавшееся найти выход. Мои глаза от удивления округлились, и я в ужасе открыла рот.

Раздался пронзительный вопль, ужасный высокий скулящий звук, хотя я, сильно сжав свои губы, пыталась сдержать крик. В голове крутились беспорядочные мысли.

Скоро в двери появилась мама. Должно быть, было поздно. Она была в ночной рубашке, а ее лицо покраснело и отекло ото сна.

— Алиса, что происходит? Ты в порядке? Ночной кошмар?

— Мама, посмотри! Внутри меня что-то есть!

Снова поднимая одеяла и длинную ночную рубашку, я выставила все еще движущуюся плоть. Явно потрясенная, мама быстро отступила назад и поднесла руку ко рту.

— Со мной что-то не так? — спросила я. — Мама, пожалуйста, помоги мне. Мне кажется, я умираю!

Она отступила еще на один шаг, по-прежнему ничего не говоря, на ее лице появилось отвращение. Наконец она заговорила, медленно и прерывисто дыша:

— Нет, ты не умираешь. Кажется, у тебя будет ребенок!

Но эти слова показались мне бессмысленными:

— Нет. Как? Это невозможно! Ты должна помочь мне! Я больна. Разве ты не видишь?

Мама подошла к моей кровати, и я подумала, что она хочет меня обнять, но вместо этого она схватила меня за руки, сильно сжав их и тряся так грубо, что мне показалось, что сейчас переломаются все кости. Но затем так же быстро она остановилась, и мы обе достаточно долго сидели, потрясенные и ошеломленные, в тишине, пока она глубоко не вздохнула и начала выяснять:

— Я была настолько слепа, чтобы не заметить то, что происходило здесь, прямо под моим носом? Когда это случилось? Когда этот ребенок родится?

Я плакала, выкрикивая сквозь рыдания:

— Я не понимаю… нет никакого ребенка… как он может быть? Почему ты говоришь такие ужасные вещи? Что происходит?

— Ты была с ним? Ты целовала его?

За ее настойчивыми и пытливыми словами чувствовался неконтролируемый, сильный, пугающий гнев.

— Да, — ответила я, опуская голову, понимая по ее разъяренному тону, что речь идет о самом позорном вопросе.

— Когда? — ее голос почти перешел в вопль, пронизывающий и громкий, я вздрогнула и откинулась, стукнувшись хребтом о медный остов кровати, думая, что она ударит меня, и пролепетала в ответ:

— На балу, когда ты оставила меня одну, а Чарльз нашел и привез обратно домой… мы поцеловались в полночь, но это все. Это была ошибка? Я не видела его с тех пор. — Конечно, я лгала.

Мы целовались у реки, но я поклялась не упоминать про последнюю встречу и больше ничего не сказала.

Какое-то мгновение мама выглядела странно. Она только улыбнулась, глубоко вздохнула и, откинув голову, сказала, казалось, самой себе:

— Ах… Значит, это Чарльз Эллисон.

Но вскоре, явно все еще возбужденная, она встала и начала бродить по комнате, а потом, резко повернувшись, закричала:

— Когда это началось? Много месяцев назад, судя по тому, как ты выглядишь теперь! Представить, как он крутится у нашего черного хода — а ты крадешься вниз, как… как какая-то дешевая сучка во время течки… хорошо, нет сомнений, что это было удобно для низких намерений мистера Эллисона… Смотри теперь, что он сделал — опустил тебя до своего уровня, разрушил все твои надежды на будущее, на все…

Затем она резко замолчала, поскольку на ее жестокие обвинения я возразила:

— Нет! Ты неправа. В первый раз, когда я встретила Чарльза, он стоял на улице с Нэнси. Это было в тот день, когда мы пошли к торговцу тканями; потом, когда он принес нам приглашение королевы; и тем вечером мы пошли в замок; и здесь — здесь на Рождество… — мой голос дрожал от отчаяния. — Ты прекрасно это знаешь, мама! Кроме той ночи на балу, мы никогда не бывали наедине. Ты должна верить мне!

Я рыдала, протягивая к ней руки, прося хоть немного сочувствия, ища хоть какие-то признаки теплоты или привязанности, но в ответ получила только презрительный и испепеляющий взгляд. Она оставила меня одну, хлопнув дверью с такой силой, что целый дом, казалось, задрожал от ее ужасного гнева. Оставшуюся часть ночи я провела, слушая, как она хлопает дверьми. Ее ярость и гнев были еще страшнее, чем их причина.

Утром Нэнси отправили за доктором. Видя, как она уходит, я испытала только облегчение, потому надеялась, что теперь мама поймет свою ошибку, вернется ко мне, полная раскаяния… и доктор будет любезно улыбаться и сделает так, чтобы я почувствовала себя хорошо.

Он пришел до завтрака и осмотрел меня наверху в моей комнате, в то время как мама стояла рядом у конца кровати и пристально наблюдала. Нэнси отправили на кухню, Она, должно быть, только догадывалась, что что-то не так… но, возможно, она слышала наши крики в течение прошлой ночи? Я был злая и заплаканная от того, что мама позволила так унизить меня, разрешив доктору мять своими грубыми руками мое тело, вторгаясь в самые интимные места.

Он был доброжелательным человеком, имел обыкновение давать мне пососать леденцы, прося сказать «а-а-а», нежно гладил мою голову, говоря, что я прекрасно веду себя и что я самая здоровая маленькая девочка во всем Виндзоре. Но сегодня я не удостоилась никаких похвал за свое поведение. Он ни разу не взглянул мне в глаза, в то время как справлялся о моих менструациях и спрашивал, чувствовала ли я какие-нибудь недомогания. А теперь именно он многозначительно поднял бровь, когда я сказала ему, что у меня нет месячных с осени.

— Я была больна, и меня лихорадило. Мама скажет вам. Я сильно похудела, и, думаю, что тогда прекратились месячные, но на самом деле я не вижу в этом ничего особенного… — Я сердито запротестовала: — То, что она говорит, невозможно.

Доктор коротко фыркнул в ответ на мои слова и затем дал краткое объяснение неприятной механики того, что он кратко назвал моей «дилеммой», сообщив о том, как я появилась на свет, что я и так хорошо знала.

Его слова были такими быстрыми и четкими, но толком он ничего не сказал. Если бы только мама сохранила папины медицинские книги, тогда я, возможно, отыскала бы причины, но она избавилась от них много лет назад наряду со всеми предметами, напоминавшими о его существовании.

Доктор формально подтвердил то, что и предположила мама.

— Она все еще худа, но я думаю, что шесть или семь месяцев уже есть, — мрачно произнес он, поднимая свои разочарованные карие глаза. Я искала в них проблески симпатии, но обнаружила только профессиональную осведомленность. Когда они выходили из комнаты, мама приподняла подбородок и плотно стиснула зубы.

Словно в трансе, я встала с кровати, плотно завязала вокруг талии халат, не желая смотреть на свое тело из страха, какие еще шутки оно могло сыграть со мной.

Выглянув из окна, я увидела недавно появившиеся колышущиеся ветки сладко-ароматной белой сирени, но теперь цветы увяли и поредели, падая и осыпаясь с намоченных дождем ветвей.

Я стояла неподвижно, пока не возвратилась мама. Она обхватила голову руками, ее глаза были влажными и покрасневшими от горя.

— Я не знаю, что делать, Алиса! — она казалась потерянной и испуганной, словно маленький ребенок. — Как ты могла навлечь такой позор на имя Уиллоуби? Что твой отец подумал бы о тебе теперь — из-за всего этого? Я благодарю Бога, что он не дожил до этого дня.

Затем она оставила меня одну, громко захлопнув за собой дверь.

Я думаю, что начала ненавидеть свою мать в тот день за ее лживое, эгоистичное, нечестное поведение. О да, она могла вполне задаться вопросом, что подумал бы мой отец.